Линьи (графство)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Графиня де Линьи»)
Перейти к: навигация, поиск

Сеньория, затем графство Линьи (фр. comté de Ligny) — феодальное владение в Лотарингии с центром в городке Линьи-ан-Барруа.





История сеньории

До XII века история Линьи слабо отражена в сохранившихся документах. В церковном отношении это владение принадлежало к епархии Туля. В XII веке Линьи принадлежал Тибо II Великому, графу Шампани. В 1155 город и шателения Линьи были даны в качестве приданого Агнесе Шампанской, жене графа Рено II де Бара, в результате чего сеньория Линьи соединилась с Барруа[1].

Генрих II де Бар 1 июля 1231 дал Линьи в приданое своей дочери Маргарите, выданной за Генриха V Люксембургского. 12 июля 1240 вдова Генриха Филиппа де Тоси подтвердила это дарение[2].

Тибо II де Бар в 1242 или 1243 вступил с графом Люксембургским в конфликт из-за наследства, переросший в войну. В ходе этой распри графы Бара и Шампани оспаривали сеньориальную власть над Линьи. В 1265 году Валеран I де Люксембург-Линьи принес оммаж за сеньорию Тибо V Шампанскому, но Людовик IX, к которому стороны обратились за арбитражем, присудил Линьи графу Бара[3]. Согласно справке, содержащейся в постановлении Парижского парламента от 21 июля 1508, право получения оммажа за Линьи было продано графом Шампани графу Бара в 1274 году за 4 тыс. турских ливров, и с этого времени Линьи стало фьефом Барруа[4].

В 1364 году король Франции Карл V возвел сеньорию Линьи в ранг графства. В 1475 году графство, в числе других владений коннетабля Люксембурга, казненного за измену, было конфисковано, и передано Жоржу II де Ла Тремую, а затем адмиралу Франции Луи де Бурбон-Руссильону. В 1510 году было возвращено дому Люксембург-Линьи.

В 1661 вместе с герцогством Пине-Люксембург и другими владениями дома Люксембург-Линьи в результате сомнительной сделки графство досталось будущему маршалу Люксембургу. 6 ноября 1719 его старший сын Шарль-Франсуа-Фредерик I де Монморанси-Люксембург продал город, замок, шателению, графство и превотство Линьи и Со-ан-Барруа за 2 600 000 ливров герцогу Леопольду Лотарингскому, который 17—18 ноября присоединил их к графству Бар. Третий сын маршала Люксембурга Поль-Сижисмон де Монморанси-Люксембург, герцог де Шатийон, безуспешно пытался оспорить эту сделку в парламенте[5].

В 1766 году, после присоединения Лотарингии и Бара к Франции территория Линьи вошла в состав так называемого Le Barrois mouvant (Барруа к западу от Мааса — совокупность фьефов и арьер-фьефов французской короны с 1301 года)[6].

Сеньоры де Линьи

  • 1155—1207 — Агнеса Шампанская (ум. 1207)

Монбельярский дом

Люксембургский дом

Графы де Линьи

Дом Люксембург-Линьи

Дом Валуа

Дом Люксембург-Линьи

Дом де Ла Тремуй

Дом де Бурбон

Дом Люксембург-Линьи

Дом д'Альбер

Дом де Клермон-Тоннер

Дом де Монморанси

Напишите отзыв о статье "Линьи (графство)"

Примечания

Литература

  • Bonnabelle M. Étude sur les seigneurs de Ligny de la maison de Luxembourg. — Bar-le-Duc: Contant-Laguerre, 1880.

Отрывок, характеризующий Линьи (графство)

Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.