Графство Руссильон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Руссильон (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Руссильон (графство).

Графство Руссильон (кат. Comtat del Rosselló, фр. Comté de Roussillon, исп. Condado del Rosellón) — средневековое каталонское графство с центром в городе Перпиньян. Находилось на территории исторической области Руссильон, границы которой соответствовали территории современного французского департамента Пиренеи Восточные без Сердани и Капсира). В настоящее время земли, на которых располагалось графство, входят в состав Франции.





Предыстория графства

Название происходило от названия укреплённого поселения Рускино (лат. Ruscino, Rosceliona) около современного Перпиньяна, бывшего центром области civitas Ruscinonensis, входившей с 121 года до н. э. в состав древнеримской провинции Нарбонская Галлия. В 462 году область вместе с остальной Септиманией была присоединена к вестготскому королевству королём Теодорихом II.

В 571 году король Лиува I образовал в области графство. В его состав входили собственно Руссильон, Конфлан и Валлеспир. Графство находилось под юрисдикцией епископа Эльны.

Руссильон в составе франкского государства

В 721 году Руссильон вместе с другими частями королевства был захвачен арабами, которые владели им до 759 года, когда франкский король Пипин Короткий присоединил эту область к своему королевству, завоевав Нарбонну. За время сорокалетнего владычества арабов Руссильон обезлюдел. Пипин восстановил вестготское графство со столицей в Рускино. Графы владели замком Рускино (Castellum Rossilio), поэтому за городом постепенно закрепилось название Кастельроссельон (кат. Castellrosellón).

Об истории графства в VIII—IX веках известно немного. Карл Великий в 778 году создал Испанскую марку, в состав которой вошёл и Руссильон. Он разрешил поселиться на этих землях вестготам, бежавшим из мусульманской Испании, а также основал несколько монастырей. В 793 году сыну Карла, королю Аквитании Людовику Благочестивому, в подчинении которого находилась Испанская марка, удалось отразить вторгшуюся в Септиманию арабскую армию. Первоначально графы Руссильона назначались непосредственно королями Франкского государства. Первым известным графом был Госельм (ум. 834), сын Гильома Желонского, графа Тулузы и маркиза Септимании. Около 817 года Госельм получил в управление ещё и графство Ампурьяс, а в 828 году — графства Разес и Конфлан. После того, как его брат, Бернар Септиманский, в 829 году отправился к франкскому двору, Госельм стал наместником брата в его владениях Септимании и стал пользоваться титулом «маркиз Готии». Но в 831 году Госельм принял участие в восстании короля Аквитании Пипина I и Бернара Септиманского против императора Людовика. Против восставших выступил граф Тулузы Беренгер I (ум.835), оставшийся верным императору. Он захватил в начале 832 года Руссильон, Разес и Конфлан. В итоге осенью Бернар и Пипин были вынуждены явиться на суд императора. Пипин был лишен своего королевства, переданного Карлу, и отправлен в заключение в Трир, а Бернар был лишен своих владений в Септимании, переданных Беренгеру. Госельм также лишился владений, однако какое-то время сохранял за собой Ампурьяс. Руссильон же оказался в управлении Беренгера. В марте 835 года император вызвал Бернара Септиманского и Беренгера на Ассамблею в Кремье (около Лиона), где собирался решить этот вопрос, но, поскольку Беренгер неожиданно умер по дороге, то Бернар получил большинство владений Беренгера, возможно, включая и Руссильон. Но после казни Бернара в 844 году его владения были разделены.

Руссильон достался графу Ампурьяса Сунийе I (ум.848)[1], но его в 848 году убил сын Бернара, Гильом Септиманский (826—850), союзник короля Аквитании Пипина II, присоединивший Руссильон к своим владениям. Но в 849 году в Аквитанию вторгся король Западно-франкского королевства Карл II Лысый, в результате чего Гильом погиб в 850 году. Новым графом Руссильона был назначен Алеран (Адельрам) (ум. 852), граф Труа, получивший также Ампурьяс и Барселону. Барселона, Ампурьяс и Руссильон оставались объединены и при нескольких преемниках погибшего в 852 году Алерана: Одальрике, Гумфриде (Онфруа) и Бернаре II Готском, но после мятежа Бернара Готского в 878 году его обширные владения были распределены королём между несколькими родами. Руссильон достался Миро I Старому (ум.896), графу Конфлана, восставшему против Бернара и захватившему Руссильон.

После смерти в 879 году короля Франции Людовика II Заики начался окончательный распад Каролингской империи. В конце IX — начале X века владельцы большинства французских графств стали наследственными и суверенными правителями, признававшими власть короля только формально. По мере ослабления королевской власти самостоятельность графов усиливалась и к концу IX века власть графов Руссильона стала наследственной.

В течение IX века бенедиктинский орден основал в Руссильоне многочисленные монастыри.

Объединённое графство Ампурьяс и Руссильон

После смерти Миро Старого в 896 году Руссильон унаследовал его двоюродный брат Сунийе II (ум. 915). Руссильон оказался объединён с Ампурьясом до конца X века. Однако Сунийе унаследовал не всё графство. Верхний Руссильон, Конфлан и большая часть Валлеспира перешли к племяннику Миро I, Миро II, графу Сердани. В руках Сунийе оказалась прибрежная часть Руссильона и часть Валлеспира. Столицей объединённого графства первоначально был город Ампурьяс.

После смерти Сунийе II графство перешло к его двум сыновьям — Бенсио (ум.916) и Госберт (ум.931), но после неожиданной смерти Бенсио уже в 916 году Госберт стал править единолично. Его сын Госфред I (ум.991) значительно укрепил власть рода. Из-за участившихся нападений норманнских и арабских пиратов он перенёс столицу графства в Кастельон-де-Ампурьяс. Но после смерти Госфреда I в 991 году его сыновья, нарушая завещание отца, разделили графство. Уго I (ум.1040) получил Ампурьяс, а Гислаберт I (ум.1014) — Руссильон.

Независимое графство

Гислаберт I, ставший родоначальником династии графов Руссильона, перенёс столицу графства из Кастельроссельона в Перпиньян. Несмотря на раздел графств, Гислаберт I сохранил владения внутри Ампурьяса (как и Уго I внутри Руссельона), что спровоцировало вражду между братьями и их преемниками. После смерти Гислаберта I в 1013 году Уго, воспользовавшись малолетством графа Госфред II (ум.1074), вторгся в Руссильон, захватив его. Но благодаря поддержке графа Бесалу Бернардо I и его брата, аббата Олибы, бывшего графа Берги, вторжение окончилось неудачно. В 1019 году Уго заключил мир и признал Госфреда графом Руссильона. Однако столкновения продолжались до 1074 года, когда между семьями был заключён мир, подтверждённый в 1085 году.

Внук Госфреда II и сын графа Гислаберта II (ум.1102), Жирар I (ум.1113), в 1097 году отправился в Первый Крестовый поход. Он участвовал в завоевании Антиохии (1098 год) и Иерусалима (1099 год). В 1102 году он вернулся в Руссильон, чтобы вступить в права наследника умершего отца, но в 1109 году снова отправился в Святую землю, где и погиб. Его преемнику, Госфреду III (ум.1164), пришлось столкнуться с атаками арабских пиратов, поддерживаемых графом Ампурьяса Понсом Уго I, предъявлявшим территориальные претензи к Руссильону. Поэтому Госфред III принёс оммаж графу Барселоны Рамону Беренгеру III, которого поддерживал во время конфликта Барселоны с Ампурьясом в 1128 году. Позже, в 1147 году, Госфред и Понс Уго I снова воевали из-за владения замка Рекесенс.

Сын Госфреда III, Жирар II (ум.1172), принёс вассальную присягу королю Арагона Альфонсо II, которому, не имея детей, он и завещал графство. После его смерти в 1172 году Руссильон вошёл в состав Арагонского королевства.

Графство Руссильон и Сердань

В составе Арагона Руссильон оставался до 1181 года, когда король Альфонсо II объединил Руссильон с графством Сердань и передал его в управление своему брату Санчо (ум. 1212). В состав графства вошли также Конфлан и те части Верхнего Руссильона и Валлеспир, которые отошли в своё время к графству Бесалу. В результате графство Руссильон снова стало совпадать с территорией, подвластной епископству Эльна. Сын Санчо, Нуньо Санчес (ум.1241) в 1221 году участвовал в завоевании Балеарских островов королём Хайме I Завоевателем. Детей Нуньо Сачес не оставил, после его смерти в 1242 году объединённое графство Руссильон и Сердань снова было присоединено к Арагонскому королевству.

В составе Арагонского королевства в Руссильоне продолжился экономический рост, население в графстве также выросло. Перпиньян стал важным центром средиземноморской торговли. 11 мая 1258 года договором в Корбеле между королём Франции Людовиком IX Святым и королём Хайме I была подтверждена независимость Руссильона от Франции.

По завещанию Хайме I, составленного в 1261 году, Руссильон и Сердань были присоединены к образованному королевству Мальорка, которое должен был унаследовать один из сыновей Хайме I, инфант Хайме II. Раздел был осуществлён после смерти Хайме I в 1276 году. Его старший сын, Педро III стал королём Арагона и Валенсии, а Хайме II (ум. 1311) — королём Мальорки, графом Руссильона и Сердани, а также сеньором Монпелье. Столицей королевства стал Перпиньян.

Независимым королевство оставалось до 1344 года, когда король Арагона Педро IV (1319—1387) захватил владения короля Хайме III (ум.1349). Хайме III был убит в битве при Льюкмайоре в 1349 году, после чего его земли, включая Руссильон и Сердань, были окончательно присоединены к арагонской короне. Перпиньян снова стал столицей графства Руссильон и Сердань, управлявшегося непосредственно королём, превратившись, фактически, во вторую столицу Каталонии.

В XV веке король Хуан II (1398—1479) отправил в темницу своего сына Карла Вианского, популярного среди каталонцев наследника Наварры, что послужило поводом для гражданской войны в Каталонии (исп.)русск. (1462—1472). Для того, чтобы получить военную помощь против восставших, заключил с королём Франции Людовиком XI Байонский договор в 1462 году, по которому Руссильон и Сердань были переданы в залог Людовику, а Хуан взамен получил оружие и 300000 крон. Людовик занял графства в 1463 году. После окончания восстания в 1472 году в Каталонии возник мятеж против французов. 12 февраля 1473 года Хуан захватил Перпиньян. Французская армия осадила город и 14 июня был заключён (Перпиньянский договор), по которому спор за графство переносился на нейтральную территорию. Однако уже в 1474 году Людовик нарушил договор, захватив Эльну, а 10 мая 1475 года после долгой осады был взят и Перпиньян. Население постоянно восставало против французов. И только в 1493 году по Барселонскому договору новый король Франции Карл VIII вернул Руссильон и Сердань Фердинанду II Арагонскому.

В течение XVI века графства Русильона и Сердань, вошедшие в Испанское королевство в 1516 году, оказались в центре непрерывных войн между Испанией и Францией. В 1520 году французская армия сумела схватить замок Кьероль и дошла до Пуиксерды. В 1542 году Перпиньян был защищен герцогом Альбой против армии, которую возглавлял французский принц Генрих. В 1595 году французы снова попытались захватить Перпиньян. Ввиду этих нападений короли Испании Карл I и Филипп II усилили укрепления Перпиньяна и превратили бывший дворец королей Майорки в неприступную крепость.

Присоединение Руссильона к Франции

Во время Тридцатилетней войны Каталония в 1640 году восстала против короля Испании Филиппа IV. В 1641 году король Франции Людовик XIII был объявлен графом Барселоны, а Каталония оказалась разделена между сторонниками Испании и Франции. Руссильон оказался в зоне влияния Франции. По Пиренейскому договору 1659 года Руссильон и Верхняя Сердань, исключая долину Рибес, вошли в состав Франции, образовав провинцию Руссильон. Часть Сердани осталась в составе Испании.

Графы Руссильона

Каролингские графы

Графы Ампурьяса и Руссильона, Барселонский дом, ветвь графов Ампурьяса

Графы Руссильона. Барселонский дом, ветвь графов Руссильона

Графы в составе Арагонского королевства

Короли Арагона, Барселонский дом

Графы Руссильона и Сердани

Короли Арагона, Барселонский дом

Короли Майорки, Барселонский дом, Майоркская ветвь

Короли Арагона, Барселонский дом

  • 1344—1387: Педро I Церемонный (1319—1387), также граф Барселоны (Педро III), король Арагона (Педро IV), Валенсии (Педро II), Сардинии (Педро I), титулярный король Корсики (Педро I) с 1336, король Мальорки (Педро I) с 1343, герцог Афин и Неопатрии (Педро I) с 1381, граф Ампурьяса (Педро II) с 1386
  • 1387—1396: Хуан I Охотник (1350—1396), также граф Барселоны, король Арагона, Валенсии, Сардинии, Мальорки, титулярный король Корсики с 1387, герцог Жироны 1351—1387, 1389—1396
  • 1396—1410: Мартин I Гуманист (1356—1410), также герцог Монблана 1387—1396, граф Барселоны, король Арагона, Валенсии, Мальорки и Сардинии, титулярный король Корсики с 1396, король Сицилии с 1409, граф Ампурьяса 1402, 1407—1410, брат предыдущего

Короли Арагона, Трастамарский дом

После двухлетней гражданской войны и заключения Компромисса Каспе королём Арагона и Сицилии, а также графом Барселоны, Руссильона и Сердани стал Фердинанд I, брат короля Кастилии Энрике III, приходившийся по женской линии племянником королю Мартина.

  • 1412—1416 : Фердинанд (Ферран) I (1380—1416), также граф Барселоны, король Арагона, Валенсии, Мальорки, Сицилии (Фердинанд III) и Сардинии, титулярный король Корсики, титулярный герцог Афин и Неопатрии с 1412, регент Кастилии с 1406
  • 1416—1458 : Альфонсо II Великодушный (1396—1458), также принц Жироны 1412—1416, граф Барселоны (Альфонсо V), король Арагона (Альфонсо V), Валенсии (Альфонсо III), Сицилии (Альфонсо I), Мальорки (Альфонсо II), Сардинии (Альфонс II), король Неаполя (Альфонсо I) с 1442
  • 1458—1462 : Хуан II (1398—1479), также герцог Монблана 1412—1458, принц Жироны 1416—1458, герцог Гандиа 1433—1439, 1461—1479, граф Рибагорсы 1425—1458, король Наварры с 1425, граф Барселоны, король Арагона, Валенсии, Мальорки, Сицилии, Сардинии с 1458

Короли Франции, династия Валуа

В 1462 году после восстания Каталонии против Хуана II Руссильон и Серданья были переданы Франции в залог.

Короли Арагона, Трастамарский дом

В 1493 году по Барселонскому договору Руссильон и Сердань вернулись под управление Трастамарской династии.

  • 1479—1516 : Фердинанд (Ферран) II (1452—1516), также герцог Монблана 1458—1479, граф Рибагорсы 1458—1469, принц Жироны 1461—1479, король Кастилии и Леона (Фердинанд V) 1474—1504, граф Барселоны, король Арагона, Валенсии, Мальорки, Сардинии и Сицилии (Фердинанд III) с 1479, король Неаполя (Фердинанд III) с 1503, король Наварры (Фердинанд I) 1512—1515, регент Кастилии и Леона с 1507

В 1516 году Руссильон и Сердань вместе с Арагоном стала частью Испанского королевства, а титул графа Руссильона вошёл в состав официального титула короля Испании.

Короли Франции, династия Бурбонов

Во время Тридцатилетней войны Каталония в 1640 году восстала против короля Испании Филиппа IV. В 1641 году король Франции Людовик XIII был объявлен графом Барселоны, а Каталония оказалась разделена между сторонниками Испании и Франции. Руссильон оказался в зоне влияния Франции.

По Пиренейскому договору 1659 года Руссильон и Верхняя Сердань вошли в состав Франции. После этого ни Людовик XIV, ни его преемники никогда не использовали титул «граф Руссильона и Сердани».

См. также

Напишите отзыв о статье "Графство Руссильон"

Примечания

  1. ↑ По другим данным, Сунийе I получил графства Ампурьяс и Руссильон ещё в 834 или в 835 году.

Ссылки

  • [www.covadonga.narod.ru/Catalunia.html Каталонские графства на сайте Реконскиста]
  • [libro.uca.edu/lewis/sfc5.htm Archibald R. Lewis, "The Development of Southern French and Catalan Society, 718—1050] (англ.)

Отрывок, характеризующий Графство Руссильон

– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Графство_Руссильон&oldid=78629321»