Граффинья, Омар
| Омар Граффинья исп. Omar Graffigna | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 26.1.1979 — 17.12.1981 | |||
| Предшественник: | Орландо Рамон Агости | ||
| Преемник: | Басилио Лами Досо | ||
| Рождение: | 2 апреля 1926 (98 лет) Каррисалес | ||
| Профессия: | Военный | ||
| Военная служба | |||
| Род войск: | ВВС | ||
| Звание: |  Бригадный генерал
| ||
Омар Доминго Рубенс Граффинья (исп. Omar Domingo Rubens Graffigna; 2 апреля 1926, Каррисалес[1], провинция Санта-Фе) — бывший офицер ВВС Аргентины, входивший в состав второй военной хунты во время диктатуры, Процесса национальной реорганизации.
Биография
Граффинья был назначен на должность начальника генерального штаба ВВС Аргентины в результате государственного переворота в марте 1976 года. Он инициировал создание ракетной программы «Кондор» во время своего пребывания на этом посту, а в 1978 году метеорологические ракеты Cóndor I были преобразованы в тактические, хотя и без сложной системы наведения.
Граффинья сменил бригадного генерала Орландо Агости на должности главнокомандующего ВВС в январе 1979 года, продолжив его политику, служившую смягчающим противовесом жёсткой линии ВМС.
Граффинье были предъявлены обвинения в похищениях, пытках, грабежах, вторжениях в частную собственность и подделке официальных документов на историческом Суде над хунтами в 1985 году. Его дело выгодно отличалось от многих других на этом процессе, когда решением суда было постановлено рассматривать отдельно вину каждой из 3 ветвей Вооружённых сил Аргентины в каждом отдельном случае. Граффинья и его преемник на посту главнокомандующего ВВС генерал Басилио Лами Досо были оправданы по всем пунктам обвинения[2].
В 2003 году вновь был выдан ордер на арест Граффиньи аргентинским судьёй Родольфо Каникобой Корралем в соответствии с просьбой об экстрадиции его в Испанию судьи Бальтасара Гарсона, Граффинья обвинялся в преступлениях против человечества[3].
Испанский премьер-министр Хосе Мария Аснар, поначалу посчитавший его экстрадицию необоснованной, медлил с выдачей ордера. Однако в 2005 году Верховный суд Испании постановил начать процесс по экстрадиции[4]. Граффинья и Лами Досо безуспешно апеллировали к Аргентинскому федеральному суду ссылаясь на право хабеас корпус[3].
Напишите отзыв о статье "Граффинья, Омар"
Примечания
- ↑ [www.pampagringa.com.ar/Pueblos/PROV_STA_FE/IRIONDO/Clarke/notas/historia.htm Информация о месте рождения]
- ↑ Ciancaglini, Sergio, and Granovsky, Martín. Nada más que la verdad: el juicio a las juntas. Buenos Aires: Planeta, 1995.
- ↑ 1 2 [edant.clarin.com/diario/2006/04/13/elpais/p-01101.htm Clarín (13 апреля 2006)]
- ↑ [www.lanacion.com.ar/nota.asp?nota_id=882175 La Nación]
Отрывок, характеризующий Граффинья, Омар
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
