Граф, Гаральд Карлович

Гаральд (Гарольд, Георгий) Карлович Граф
Гаральд Густав Герман Карлович Граф
Г. К. Граф в Ревеле, 1904 год.
Дата рождения	29 октября 1885(1885-10-29)
Место рождения	Выборг
Дата смерти	11 октября 1966(1966-10-11) (80 лет)
Место смерти	Питтсбург
Принадлежность	Российская империя Российская империя Финляндия Финляндия
Род войск	Флот
Годы службы	1903—1917 1919—1920
Звание	капитан 2-го ранга
Сражения/войны	Русско-японская война Первая мировая война Гражданская война в России
Награды и премии

Гаральд Карлович Граф (имя при рождении — Гаральд Густав Герман Карлович Граф; после принятия православия — Георгий Карлович Граф) (29 октября 1885, Рига, — 11 октября 1966, Питтсбург, США) — русский капитан 2-го ранга (в эмиграции — контр-адмирал), участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн.

Биография

Родился 29 декабря 1885 года в Выборге, в семье потомственного финляндского дворянина, работавшего техником. Мать — шведская баронесса. В детстве отец Гаральда нередко менял работу, поэтому часто случались переезды; с 1893 года семья обосновалась в Санкт-Петербурге, где Гаральд получил начальное образование. После окончания гимназии в 1898 году поступил в Морской кадетский корпус. В летнюю кампанию 1900 года совершил первое учебное плавание на судне «Моряк», а в следующие две кампании регулярно выходил в море на крейсере I ранга «Князь Пожарский» и учебном судне «Верный». В 1903 году произведён в старшие гардемарины.

С началом Русско-японской войны произведён в числе сверстников в мичманы и определён служить на Балтийский флот. В декабре 1904 года Гаральд Карлович Граф получил назначение на транспорт «Иртыш» Второй Тихоокеанской эскадры. Во время длительного похода исполнял обязанности ревизора и познакомился с П. П. Шмидтом.

В Цусимском сражении «Иртыш» получил тяжёлые повреждения и был затоплен у берегов Японии; экипаж попал в плен, продолжавшийся семь месяцев.

После возвращения в Россию служил на крейсере «Аврора», затем привлекался для приёма новых миноносцев, построенных во Франции; с 1906 года находился на эсминцах балтийской Минной дивизии, исполняя обязанности вахтенного, а затем — старшего офицера. В 1907-1908 годах прошёл обучение и успешно окончил Минный офицерский класс. В период обучения произведён в лейтенанты.

В 1908 году последовательно занимал должности старшего офицера на эскадренном миноносце «Трухменец» и младшего минного офицера крейсере «Адмирал Макаров». Во время похода в Средиземное море принимал участие в спасательных работах после землетрясения в Мессине.

1 мая 1909 года назначен старшим минным офицером на минный заградитель «Амур». На этом корабле сумел наладить чёткое действие системы постановки мин заграждения и подготовить должным образом личный состав, заслужив самые лестные отзывы непосредственных начальников.

27 сентября 1909 года состоялась свадьба Г. К. Графа, а спустя год у Нины Викторовны Граф родилась дочь Лидия. После этого Г. К. Граф преподавал в Минной школе и работал в Николаевской военно-морской академии.

С 11 августа 1914 года — младший минный офицер эсминца «Новик». В 1915 году Г.К. Граф был назначен старшим минным офицером и получил чин старшего лейтенанта, а в следующем году стал старшим офицером «Новика». Участие Гаральда Карловича в боевых действиях отмечено наградами: орденами Святого Станислава 2-й степени с мечами (1914 год), Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (1915 год), Святой Анны 2-й степени с мечами (1916 год).

В феврале 1917 года назначен Флагманским минным офицером штаба начальника Минной обороны и в марте 1917 года покинул «Новик».

Вскоре произведён «за отличие» в чин капитана 2-го ранга. Вскоре после прихода к власти большевиков покинул флот и остался в Гельсингфорсе, став гражданином Финляндии. После смерти первой жены в 1917 году вторично женился в 1919 году. Гаральд Карлович принял некоторое участие в белой борьбе на Северо-Западе, после поражения Юденича вслед за великокняжеской семьёй Кирилла Владимировича Г. К. Граф перебрался в Германию. Там он издал воспоминания о службе в русском флоте и вскоре занялся писательской деятельностью.

В эмиграции принял православие и получил имя Георгий. В 1924 году Георгий Карлович Граф становится начальником канцелярии и личным секретарём Великого князя Кирилла Владимировича, который обнародовал манифест о принятии им императорского титула. До начала Второй мировой войны состоял при Великом князе; в 1930 году Граф был произведён в чин капитана 1-го ранга, а в 1939 — контр-адмирала.

23 июня 1941 года Г.К. Граф был арестован гестапо во Франции и на 14 месяцев помещён в концлагерь «Фронтсталаг-122» под городом Компьень. После окончания войны Георгий Карлович поселился в США, где скончался 11 октября 1966 года.

Отличия

• Орден Святой Анны III степени с мечами и бантом (январь 1907) за участие в Цусимском сражении..
• Орден Святого Станислава II степени с мечами (1914)
• Орден Святого Владимира IV степени с мечами и бантом (1915)
• Орден Святой Анны II степени с мечами (1916)
• Красный Анненский темляк на кортик.

Сочинения

• Граф Г. К. На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. — Типография Р. Ольденбург, Мюнхен, 1922. РМЗБ, № 1.
• Граф Г. К. Моряки. Очерки из жизни морского офицера. — Париж, Imprimerie de Navarre, 1930. 271 с. РМЗБ, № 10.
• Граф Г. К. Из путевых заметок. — Белград: «Слово», 1931. — 43 с.
• Граф Г. К. Государь Великий князь Кирилл Владимирович, Августейший Блюститель Государева Престола. — Мюнхен, год не указан. — 30 с.
• Граф Г. К. Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906—1914. — СПб.: «БЛИЦ», 2006.
• Граф Г. К. На службе Императорскому Дому России: 1917—1941. — СПб., 2004.
• Graf H. La marine russe dans la guerre et la revolution. — Paris, 1927.

Литература

• Граф Г. К. На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. — Типография Р. Ольденбург, Мюнхен, 1922. РМЗБ, № 1.
• Граф Г. К. Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906—1914 / Примечания и послесловие А. Ю. Емелина. — СПб.: Издательство "Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 2006. — 336 с. Тираж 2000 экз. ISBN 5-86789-164-X.

Отрывок, характеризующий Граф, Гаральд Карлович

– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.