Граф Албемарл

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Граф Албемарль»)
Перейти к: навигация, поиск

Граф Албемарл (англ. Earl of Albemarle) — старинный графский титул в системе дворянских титулов Англии, существующий до настоящего времени. Слово Албемарл представляет собой искажённый ещё на ранних стадиях развития английского языка вариант названия нормандского города Омаль (фр. Aumale), означающего «белые мергели» (особенный тип почв), что в переводе на латынь звучало как Альба Марла (лат. Alba Marla). Другие варианты наименования титула — Обемарл(ь) (англ. Aubemarle) или Омерль (англ. Aumerle). Графы Омальские из дома де Блуа активно участвовали в нормандском завоевании Англии в 1066 году, приобрели обширные владения в Йоркшире и Линкольншире и играли важную роль в политической жизни страны в XII веке. Когда в 1194 году Омаль был аннексирован королём Франции, графы Омальские остались на службе у английского короля, сохранив графский титул (в форме Албемарл), который таким образом вошёл в систему пэрства Англии, уже не будучи связанным с владением Омалем. С 1697 года по настоящее время титул графа Албемарля принадлежит дворянской семье Кеппель, потомкам Арнольда ван Кеппеля, фаворита короля Вильгельма III Оранского. Действующий носитель титула — Руфус Арнольд Алексис Кеппель (р. 1965), 10-й граф Албемарл, виконт Бери и барон Ашфорд.

В конце XIV века, а также во второй половине XVII века в Англии существовал также титул герцога Албемарл, наиболее известным носителем которого был генерал Джордж Монк, организатор Реставрации Стюартов в 1660 году.





История титула

Графство Омаль в составе Нормандского герцогства существовало с X века. С 1069 года в графстве установилось правление младшей линии дома де Блуа-Шампань. Эд III де Блуа (ум. 1115) принял участие в нормандском завоевании Англии и получил от короля Вильгельма Завоевателя обширные владения в северо-восточной части страны, в частности весь Холдернесс и значительную часть северного Линкольншира. Впоследствии эти земли составили наследственное владение Албемарл, передаваемое вместе с графским титулом. Потомки Эда III де Блуа — графы Омальские и сеньоры Холдернесса — являлись одними из крупнейших баронов и активными участниками политической борьбы в Англии первой половины XII века.

Традиционно первым графом Албемарлем считается Вильгельм Омальский (ум. 1174), близкий соратник короля Стефана, которому в 1138 году был пожалован титул графа Йорка. Хотя после вступления на престол Генриха II Плантагенета в 1154 году этот титул не был подтверждён и прекратил существование, Вильгельм оставался графом Омальским, или, как произносили в Англии, графом Албемарлем. В 1194 году Омаль был захвачен французским королём Филиппом II Августом, который в течение последующего десятилетия подчинил всю Нормандию. Графство вошло в состав домена короля Франции, а в 1224 году было передано Рено де Даммартену, сподвижнику Филиппа II. В дальнейшем графы и герцоги Омальские оставались вассалам французского монарха и являлись пэрами Франции. В то же время английские короли не признавали прав Франции на Нормандию и продолжали считать графами Омаля (графами Албемарл) потомков Вильгельма Омальского. От второго брака дочери последнего с небогатым пуатевинским рыцарем Гильомом де Фором ведут своё происхождение собственно английские графы Албемарл первой креации, чей титул уже был связан не с нормандским графством, а с владением Албемарл в Йоркшире и Линкольншире.

Уильям де Фор, 3-й граф Албемарл (ум. 1242), контролировавший большую часть Йоркшира, был одним из крупнейших английских баронов начала XIII века и активным участником баронских движений этого периода. Если при Иоанне Безземельном он в целом сохранял лояльность королю, то в период несовершеннолетия Генриха III граф Албемарл неоднократно поднимал восстания, сопротивляясь попыткам ограничения могущества крупной аристократии, и был отлучён от церкви. Его сын Уильям де Фор, 4-й граф Албемарл (ум. 1260) участвовал в движении Симона де Монфора. Титул графа Албемарл прекратил существование со смертью Авелины, дочери 4-го графа, в 1274 году. Владения дома де Фор были разделены между несколькими наследниками, а большая часть сеньории Албемарл (Холдернесс) вошла в состав королевского домена.

Титул графа Албемарл был восстановлен в 1412 году для Томаса Ланкастера, второго сына английского короля Генриха IV, крупного военачальника, который погиб в 1421 году в сражении при Боже. С его смертью титул вновь прекратил существование. В 1660 году был учреждён титул герцога Албемарля, который был присвоен генералу Джорджу Монку, главному архитектору реставрации Стюартов после завершения Английской революции XVII века. Современные графы Албемарл обладают титулом креации 1697 года. В этом году король Вильгельм III Оранский возвёл в графское достоинство своего соратника и фаворита Арнольда ван Кеппеля (ум. 1718), выходца из старинной, но небогатой нидерландской семьи, который активно участвовал в Славной революции 1688 года. Выбор королём титула графа Албемарл для своего фаворита, вероятно, объясняется тем фактом, что Арнольд ещё не имел земельных владений в Англии. Помимо титула графа он получил также титулы барона Ашфорда (Кент) и виконта Бери (Ланкашир). Позднее Арнольду ван Кеппелю были пожалованы обширные владения в Ирландии и орден Подвязки. После смерти Вильгельма III граф Албемарл вернулся в Нидерланды, где стал генералом голландской кавалерии и отличился в нескольких сражениях Войны за испанское наследство. Сын Арнольда, Виллем ван Кеппель, 2-й граф Албемарл (ум. 1754), женился на внучке английского короля Карла II, участвовал в Войне за австрийское наследство, был членом Тайного совета короля Георга II, а с 1737 года являлся губернатором Виргинии, английской колонии в Северной Америке. Его сын Джордж Кеппель, 3-й граф Албемарл (ум. 1772), руководил британским вторжением на Кубу в 1762 году. Его потомки из дома Кеппель продолжают носить титул графа Албемарля до настоящего времени.

Действующим графом Албемарл с 1979 года является Руфус Арнольд Алексис Кеппель (р. 1965), 10-й граф Албемарл, 10-й виконт Бери и 10-й барон Ашфорд. Он проживает в Нью-Йорке и занимается разработкой дизайнов одежды. Его сын и наследник титулов — Огастес Сергей Дариус Кеппель, виконт Бери (р. 2003).

Список графов Албемарл

Графы Албемарл, первая креация (1138)

Графы Албемарл, вторая креация (1412)

Графы Албемарл, третья креация (1697)

См. также

Напишите отзыв о статье "Граф Албемарл"

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/NORMAN%20NOBILITY.htm#_Toc160529785 Генеалогия ранних графов Албемарл на сайте Фонда средневековой генеалогии]  (англ.)
  • [racineshistoire.free.fr/LGN/PDF/Aumale.pdf Генеалогия ранних графов Албемарл на сайте Racines et Histoire]  (фр.)
  • [www.thepeerage.com ThePeerage.com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Граф Албемарл

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.