Граф Вустер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Граф Вустер (англ. Earl of Worcester) — один из старейших графских титулов Англии, впервые учреждённый в 1138 году. C 1514 г. титул принадлежит потомкам Генри Бофорта, герцога Сомерсета, одного из лидеров партии Ланкастеров в период войны Алой и Белой розы. В 1642 г. был учреждён титул маркиз Вустер. В настоящее время титулы графа и маркиза Вустера принадлежат герцогам Бофорт и обычно используются старшим сыном действующего герцога Бофорт.

Резиденцией современных графов и маркизов Вустер и герцогов Бофорт является дворец Бадминтон-Хаус в Глостершире.





История титула

Впервые титул графа Вустера был учреждён английским королём Стефаном в 1138 г. для Галерана де Бомона, графа Мёлана, одного из крупнейших нормандских землевладельцев, чья поддержка была необходима королю для организации отпора императрице Матильде и её сторонникам в Нормандии. Титул вместе с земельными владениями в Вустершире и городом Вустер был пожалован Галерану после его победы над отрядами Матильды и пленения Рожера де Тосни, одного из лидеров партии императрицы. После вступления в 1154 г. на английский престол Генриха II, сына Матильды, Галеран де Бомон впал в немилость и был лишён титула графа Вустера и владений в Англии.

Вторая креация титула состоялась в 1397 году графом Вустером стал Томас Перси, младший брат Генри Перси, 1-го графа Нортумберленда, выдающийся английский полководец и дипломат времён Столетней войны. Однако этот титул он носил лишь шесть лет, пока не был казнён в 1403 г. за участие в мятеже Генри «Хотспура» Перси против короля Генриха IV. В 1456 г. титул графа Вустера был пожалован Джону Типтофту, лорду-адмиралу и лорду-казначею Англии в период правления Эдуарда IV. Но со смертью бездетного сына Джона Типтофта титул вновь перестал существовать.

Существующий в настоящее время титул графа Вустера является его пятой креацией, состоявшейся в 1514 г. Король Генрих VIII даровал его Чарльзу Сомерсету, незаконному сыну Генри Бофорта, герцога Сомерсета, одного из лидеров партии Ланкастеров в период войны Алой и Белой розы и последнего представителя дома Бофортов — побочной линии английской королевской династии Плантагенетов. Прямые потомки Чарльза Сомерсета продолжают носить титул графа Вустера до настоящего времени. В 1642 г. был учреждён также титул маркиза Вустера, который получил Генри Сомерсет, 5-й граф Вустер, за его активную поддержку короля Карла I против парламента в период Английской революции XVII века. Наконец, в 1682 г. Карл II для Генри Сомерсета, 3-го маркиза Вустера, ввёл титул герцога Бофорт в знак признательности за его услуги во время Реставрации и в качестве почтения к благородному происхождению Сомерсета от Эдуарда III и Джона де Бофорта.

Действующий носитель титула — Дэвид Сомерсет (р. 1928), 11-й герцог Бофорт, 13-й маркиз Вустер и 17-й граф Вустер. Его старший сын и наследник Генри Джон Фицрой Сомерсет (р. 1952) использует титулы маркиза и графа Вустер в качестве почётных. Резиденцией семьи Сомерсетов является Бадминтон-Хаус в Глостершире.

Список графов и маркизов Вустер

Граф Вустер, первая креация (1138)

Граф Вустер, вторая креация (1397)

Граф Вустер, третья креация (1420)

Граф Вустер, четвёртая креация (1456/1457)

Граф Вустер, пятая креация (1514)

Маркиз Вустер (1642)

В дальнейшем титулы графа и маркиза Вустер носили герцоги Бофорт.
О последующих графах и маркизах Вустер см.: Герцог Бофорт.

Напишите отзыв о статье "Граф Вустер"

Ссылки

  • [www.thepeerage.com/ The Complete Peerage]  (англ.)
  • [pages.prodigy.net/ptheroff/gotha/beaufort.html Генеалогия современных графов и маркизов Вустер из рода Бофорт-Сомерсет]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Граф Вустер

– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.