Граф Йорк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Граф Йорк или граф Йоркшир (англ. Earl of York) — средневековый дворянский титул, существовавший непродолжительное время в середине XII века в системе титулов Англии. Титул был учреждён в 1138 году королём Стефаном Блуаским для Вильгельма Омальского, крупного йоркширского землевладельца и одного из главных сторонников Стефана в период гражданской войны в Англии 11351154 годов. Возведение Вильгельма Омальского в титул графа Йорка было, очевидно, связано с его победой над шотландскими войсками в битве Штандартов 22 августа 1138 года. Генрих II Плантагенет, вступивший на английский престол в 1154 году, отказался признать Вильгельма графом Йорка, в результате чего титул перестал существовать. Впоследствии он никогда больше не учреждался. В 1378 году в систему титулов Англии был введён титул герцога Йоркского, предоставляемый младшим сыновьям правящих монархов, который существует до настоящего времени.

Титул графа Йорка иногда используется в отношении элдорменов южной части Нортумбрии англосаксонского периода, то есть территории, примерно соответствующей королевству Йорвик, государственному образованию норвежских викингов 876954 гг. Эпизодически графами Йорка именуют также англо-датских эрлов Нортумбрии 10061066 гг. В частности, титул эрла (ярла, графа) Йорка, вероятно, использовали следующие представители англосаксонской аристократии:

В начале 1190-х гг. английский король Ричард Львиное сердце планировал предоставить титул графа Йорка своему союзнику Оттону Брауншвейгскому, впоследствии императору Священной Римской империи. Это, однако, не было осуществлено, а вместо титула графа Йорка Оттон в 1196 году получил титул графа Пуату.



См. также

Напишите отзыв о статье "Граф Йорк"

Отрывок, характеризующий Граф Йорк

Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.