Граф Уилтшир
Поделись знанием:
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
Граф Уилтшир (англ. Earl of Wiltshire) — английский пэрский титул, известный с XII века. В настоящее время титул графа Уилтшира является одним из младших титулов маркизов Уинчестер, используясь в качестве титула учтивости.
Содержание
- 1 История титула
- 2 Графы Уилтшир
- 2.1 Граф Уилтшир, первая креация (1139)
- 2.2 Граф Уилтшир, креация императрицы Матильды (ок. 1143)
- 2.3 Граф Уилтшир, вторая креация (1397)
- 2.4 Граф Уилтшир, третья креация (1449)
- 2.5 Граф Уилтшир, четвёртая креация (1470)
- 2.6 Граф Уилтшир, пятая креация (1510)
- 2.7 Граф Уилтшир, шестая креация (1529)
- 2.8 Граф Уилтшир, седьмая креация (1550)
- 3 См. также
- 4 Примечания
- 5 Литература
- 6 Ссылки
История титула
Впервые титул графа Уилтшира был создан в 1139 году королём Стефаном для виконта Леона Эрве I Ле Бретона. Эрве, женатый на незаконнорожденной дочери Стефана, поддерживал его в гражданской войне против императрицы Матильды. Однако уже в 1141 году он потерял свои английские владения, занятые сторонниками Матильды и был вынужден бежать в Бретань.
Около июня 1143 года императрица Матильда присвоила титул графа Уилтшира для своего соратника — Патрика, шерифа Уилтшира. Однако он и чаще использовал титул «граф Солсбери» по названию административного центра графства Уилтшир, это название постепенно вытеснило титул графа Уилтшира.
Следующая креация титула графа Уилтшира (титул графа Солсбери к тому моменту стал самостоятельным титулом) состоялась в 1397 году, когда король Ричард II воссоздал титул для своего соратника Уильяма ле Скрупа. После свержения Ричарда II в 1399 году Генри Болинброком, ставшим королём Англии под именем Генриха IV, Уильям ле Скруп был им казнён без суда, а титул конфискован[1].
В 1449 году титул графа Уилтшира был воссоздан для Джеймса Батлера, наследника 4-го графа Ормонда. В 1452 году Джеймс унаследовал и отцовский титул. Он участвовал в войне Алой и Белой розы на стороне Ланкастеров, но в битве при Таутоне попал в плен к Йоркистам и был казнён 1 мая 1461 года, а титул графа Уилтшира угас[2].
5 января 1470 года состоялась новая креация титула для Джона Стаффорда, младшего сына 1-го герцога Бэкингема и одного из соратников короля Эдуарда IV[3]. После смерти его сына, Эдварда Стаффорда, 2-го графа Уилтшира, титул угас[4], однако в 1510 году титул был восстановлен для его родственника Генри Стаффорда, младшего сына 2-го герцога Бэкингема. Детей Генри не оставил, поэтому после его смерти в 1523 титул вновь угас[5].
Следующая креация титула состоялась в 1529 году, его получил Томас Болейн, отец Анны Болейн, ставшей в 1533 году женой короля Генриха VIII. Он сохранил свои титулы, несмотря на казнь в 1536 году Анны и единственного выжившего сына, но после его смерти в 1539 году титул графа Уилтшира угас[6][7].
В 1550 году состоялась последняя креация титула графа Уилтшира, который получил Уильям Паулет, 1-й барон Сент-Джон из Бейзинга, получивший в 1551 году ещё и титул маркиза Уинчестера. В роде Паулетов титул графа Уилтшира находится до сих пор, используясь в качестве титула учтивости. В настоящий момент титул носит Нигел Джордж Паулет, 18-й маркиз Уинчестер и 18-й граф Уилтшир, его сын Кристофер Джон Паулет носит титул графа Уилтшира в качестве титула учтивости[8].
Графы Уилтшир
Граф Уилтшир, первая креация (1139)
- 1139—1141: Эрве Ле Бретон (ум. 1168), виконт Леона с 1103, граф Уилтшир в 1139—1141
Титул конфискован в 1141 году.
Граф Уилтшир, креация императрицы Матильды (ок. 1143)
Позже титул «граф Уилтшир» трансформировался в титул «граф Солсбери».
- ок. 1143 — 1168: Патрик де Солсбери (ум. 1168), 1-й граф Уилтшир с ок. 1143, шериф Солсбери, обычно использовал титул «граф Солсбери»[9]
- 1168—1196: Уильям Фиц-Патрик (ум. 1196), 2-й граф Уилтшир/Солсбери с 1168, сын предыдущего[9]
- 1196—1261: Эла (ок. 1191/1192 — 24 августа 1261), 3-я графиня Солсбери с 1196, дочь предыдущего[9]
- муж: Уильям Лонгспи (1176 — 7 марта 1226), граф Солсбери (по праву жены) с 1196[9]
- 1261 — 1306/1310: Маргарет Лонгспи (ок. 1255 — 1306/1310), 4-я графиня Солсбери (де-юре) с 1261, правнучка предыдущих[9]
- муж: Генри де Ласи (6/13 января 1251 — 5 февраля 1311), 3-й граф Линкольн с 1258
- 1306/1310 — 1348: Элис де Ласи (25 декабря 1281 - 2 октября 1348), 4-я графиня Линкольн с 1311, 5-я графиня Солсбери (де-юре) с 1306/1310, дочь предыдущих[9]
Граф Уилтшир, вторая креация (1397)
- 1397—1399: Уильям ле Скруп (ок. 1350 — 1399), 1-й граф Уилтшир с 1397, король островов Мэн и Уайт с 1393, верховный казначей Англии с 1398[1]
В 1399 году титул был конфискован.
Граф Уилтшир, третья креация (1449)
- 1449—1461: Джеймс Батлер (24 ноября 1420 — 1 мая 1461), 5-й граф Ормонд с 1452, 1-й граф Уилтшир с 1449[10][2]
В 1461 году титул угас.
Граф Уилтшир, четвёртая креация (1470)
- 1470—1473: Джон Стаффорд (24 ноября ок. 1427 — 8 мая 1473), 1-й граф Уилтшир с 1470, главный дворецкий Англии с 1471[3]
- 1473—1499: Эдвард Стаффорд (7 апреля 1470 — 24 марта 1499), 2-й граф Уилтшир с 1473, сын предыдущего[4]
В 1499 году титул угас.
Граф Уилтшир, пятая креация (1510)
- 1510—1523: Генри Стаффорд (ок. 1479 — 6 марта 1523), 1-й граф Уилтшир с 1510 года[5]
Граф Уилтшир, шестая креация (1529)
- 1529—1539: Томас Болейн (ок. 1477 — 12 марта 1539), 1-й виконт Рочфорд с 1525, 1-й граф Уилтшир и 1-й граф Ормонд с 1529, лорд-казначей королевского двора в 1521—1525, лорд-хранитель малой печати в 1530—1536[7][6]
В 1539 году титул угас.
Граф Уилтшир, седьмая креация (1550)
- 1550—1572: Уильям Паулет (ок. 1483 — 10 марта 1572), 1-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1539, 1-й граф Уилтшир с 1550, 1-й маркиз Уинчестер с 1551[11]
- 1572—1576: Джон Паулет (ум. 4 ноября 1576), лорд Сент-Джон из Бейзинга в 1544—1572, 2-й маркиз Уинчестер, 2-й граф Уилтшир и 2-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1572, сын предыдущего[12]
- 1576—1598: Уильям Паулет (ум. 24 ноября 1598), лорд Сент-Джон из Бейзинга в 1572—1576, 3-й маркиз Уинчестер, 3-й граф Уилтшир и 3-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1576, сын предыдущего[13]
- 1598—1628: Уильям Паулет (ум. 4 февраля 1628), лорд Сент-Джон из Бейзинга в 1576—1596, 4-й маркиз Уинчестер, 4-й граф Уилтшир и 4-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1598, сын предыдущего[14]
- 1628—1675: Джон Паулет (ум. 5 марта 1675), лорд Сент-Джон из Бейзинга в 1621—1628, 5-й маркиз Уинчестер, 5-й граф Уилтшир и 5-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1628, сын предыдущего[15]
- 1675—1699: Чарльз Паулет (ок. 1630 — 27 февраля 1699), лорд Сент-Джон из Бейзинга с ок. 1630 до 1675, 6-й маркиз Уинчестер, 6-й граф Уилтшир и 6-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1675, 1-й герцог Болтон с 1689, сын предыдущего[16]
- 1699—1722: Чарльз Паулет (1661 — 21 января 1722), граф Уилтшир в 1675—1689, маркиз Уинчестер в 1689—1699, 2-й герцог Болтон, 7-й маркиз Уинчестер, 7-й граф Уилтшир и 7-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1699, сын предыдущего[17]
- 1722—1754: Чарльз Паулет (3 сентября 1685 — 26 августа 1754), граф Уилтшир в 1689—1699, маркиз Уинчестер в 1699—1722, 1-й барон Паулет из Бейзинга с 1717, 3-й герцог Болтон, 8-й маркиз Уинчестер, 8-й граф Уилтшир и 8-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1722, сын предыдущего[18]
- 1754—1759: Гарри Паулет (24 июля 1691 — 9 октября 1759), лорд Паулет в 1691—1754, 4-й герцог Болтон, 9-й маркиз Уинчестер, 9-й граф Уилтшир и 9-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1754, брат предыдущего[19]
- 1759—1765: Чарльз Паулет (ок. 1718 — 5 июля 1765), маркиз Уинчестер в 1754—1759, 5-й герцог Болтон, 10-й маркиз Уинчестер, 10-й граф Уилтшир и 10-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1759, сын предыдущего[20]
- 1765—1794: Гарри Паулет (6 ноября 1720 — 25 декабря 1794), 6-й герцог Болтон, 11-й маркиз Уинчестер, 11-й граф Уилтшир и 11-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1765, брат предыдущего[21]
- 1794—1800: Джордж Паулет (ум. 22 апреля 1800), 12-й маркиз Уинчестер, 12-й граф Уилтшир и 12-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1794, праправнук Генри Паулета, младшего сына 4-го маркиза Уинчестера[22]
- 1800—1843: Чарльз Инголдсби Паулет (30 января 1765 — 29 ноября 1843), граф Уилтшир в 1794—1800, 13-й маркиз Уинчестер, 13-й граф Уилтшир и 13-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1800, сын предыдущего[23]
- 1843—1887: Джон Паулет (3 июня 1801 — 4 июля 1887), граф Уилтшир в 1801—1843, 14-й маркиз Уинчестер, 14-й граф Уилтшир и 14-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1843, сын предыдущего[24]
- 1887—1899: Август Джон Генри Бомонт Паулет (6 февраля 1858 — 11 декабря 1899), граф Уилтшир в 1858—1887, 15-й маркиз Уинчестер, 15-й граф Уилтшир и 15-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1887, сын предыдущего[25]
- 1899—1962: Генри Уильям Монтегю Паулет (30 октября 1862 — 28 июня 1962), лорд Паулет в 1862—1899, 16-й маркиз Уинчестер, 16-й граф Уилтшир и 16-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1899, брат предыдущего[26]
- 1962—1968: Ричард Чарльз Паулет (8 июля 1905 — 5 марта 1968), 17-й маркиз Уинчестер, 17-й граф Уилтшир и 17-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1962, правнук Чарльза Паулета, сына 13-го маркиза Уинчестера[27]
- с 1968: Нигел Джордж Паулет (род. 23 December 1941), 18-й маркиз Уинчестер, 18-й граф Уилтшир и 18-й барон Сент-Джон из Бейзинга с 1968, внучатый племянник предыдущего[28]
- Кристофер Джон Паулет (род. 30 июля 1969), граф Уилтшир с 1969, сын предыдущего[8]
См. также
Напишите отзыв о статье "Граф Уилтшир"
Примечания
- ↑ 1 2 Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — С. 401—402.
- ↑ 1 2 Ellis Steven G. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/4195 Butler, John, sixth earl of Ormond (d. 1476/7)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.
- ↑ 1 2 [www.thepeerage.com/p58197.htm#i581965 John Stafford, 1st Earl of Wiltshire]. thePeerage.com. Проверено 31 июля 2014.
- ↑ 1 2 [www.thepeerage.com/p58197.htm#i581967 Edward Stafford, 2nd Earl of Wiltshire]. thePeerage.com. Проверено 31 июля 2014.
- ↑ 1 2 [www.thepeerage.com/p10755.htm#i107548 Henry Stafford, Earl of Wiltshire]. thePeerage.com. Проверено 31 июля 2014.
- ↑ 1 2 Hughes Jonathan. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/2795 Boleyn, Thomas, earl of Wiltshire and earl of Ormond (1476/7–1539), courtier and nobleman] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.
- ↑ 1 2 [www.thepeerage.com/p10275.htm#i102741 Thomas Boleyn, 1st Earl of Wiltshire]. thePeerage.com. Проверено 31 июля 2014.
- ↑ 1 2 [www.thepeerage.com/p2546.htm#i25456 Christopher John Hilton Paulet, Earl of Wiltshire]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL1.htm#_Toc362862658 Earls of Salisbury] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 13 июля 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p424.htm#i4234 James Butler, 5th Earl of Ormonde] (англ.). The Peerage. Проверено 31 июля 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p114.htm#i1135 William Paulet, 1st Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p920.htm#i9196 John Paulett, 2nd Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2533.htm#i25324 William Paulett, 3rd Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2533.htm#i25326 William Paulett, 4rd Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p71.htm#i703 John Paulet, 5th Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p1245.htm#i12445 Charles Powlett, 1st Duke of Bolton]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2386.htm#i23855 Sir Charles Powlett, 2nd Duke of Bolton]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2537.htm#i25363 Lt.-Gen. Sir Charles Paulett, 3rd Duke of Bolton]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2537.htm#i25364 Harry Powlett, 4th Duke of Bolton]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2538.htm#i25379 Sir Charles Powlett, 5th Duke of Bolton]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p1774.htm#i17733 Admiral Harry Powlett, 6th Duke of Bolton]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2540.htm#i25391 George Paulett, 12th Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2540.htm#i25394 Charles Ingoldsby Paulet, 13th Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p1257.htm#i12564 John Paulet, 14th Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2540.htm#i25398 Augustus John Henry Beaumont Paulet, 15th Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2540.htm#i25399 Henry William Montagu Paulet, 16th Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2542.htm#i25417 Richard Charles Paulet, 17th Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
- ↑ [www.thepeerage.com/p2546.htm#i25453 Nigel George Paulet, 18th Marquess of Winchester]. thePeerage.com. Проверено 3 августа 2014.
Литература
- Устинов В. Г. Войны Роз. Йорки против Ланкастеров. — М.: Вече, 2012. — 432 с. — (History files). — 2000 экз. — ISBN 978-5-9533-5294-9.
- Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9.
Ссылки
- [www.thepeerage.com/i3643.htm#s53478 Wiltshire] (англ.). The Peerage. Проверено 31 июля 2014.
- [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL1.htm#_Toc362862658 Earls of Salisbury] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 13 июля 2014.
Отрывок, характеризующий Граф Уилтшир
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
