Список графов Лиона и Форе
Поделись знанием:
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
(перенаправлено с «Граф де Форез»)
Графы Лиона и Форе (Форез)[1]
В IX—X веках упоминаются графы Лиона, однако позже упоминания о них исчезают. До 1173 года титул «граф Лиона» носили графы де Форе, которые в концу X века были единственными графами в Лионской области, подчинив её своему влиянию кроме собственно города Лиона, находившегося под юрисдикцией архиепископа Лиона. По договору 1173 года с архиепископами Лиона графы Форе перестали использовать титул «граф Лиона».
Графство Форе, которое в 1417 году посредством брака перешло к Бурбонам, просуществовало до 1531 года, когда после смерти Луизы Савойской было присоединено к домену короля Франции.
Содержание
Графы Лиона
- 844—870: Жерар (ок. 800 — 878/879), граф Парижа (Жерар II) до 834—ок.841, граф (герцог) Вьенна и Лиона 844—870
- 871—880: Бозон Вьеннский (ок. 844 — 887),граф Вьенна и Лиона 871—880, граф Берри 872—876, герцог Италии 875—876, герцог Прованса 875—879, вице-король Италии 876—879, граф Макона и Шалона 877—880, Отёна 879—880, король Нижней Бургундии (Прованса) 879—887
- 880—886: Бернар Плантевелю (841—886), граф Отёна 863—864, граф Оверни с 870, граф Руэрга, Тулузы и Лимузина с 872, граф Берри и маркиз Готии с 878, граф Макона с 880, граф Лиона с 884
- 886—918: Гильом I Благочестивый, (860/865—918), граф Оверни, Макона, Буржа и Лиона с 886, герцог Аквитании с 893
Графы де Форе
Дом де Форе
- ок. 925: Гильом I (ум. после 27 августа 925 года)[2]
- ок. 944: Гильом II (ум. после после 28 марта 944)[3]
- ? — ок. 960: Арто I (ум. ок. 960)[4]
- ок. 960 — до 984/993: Жеро I (ум. до 984/993), сын предыдущего
- до 984/993 — 993/1000: Арто II (ум. 993/1000), сын предыдущего
- до 993/1000 — до 1017: Арто III (ум. до 1017), сын предыдущего
- до 1017 — после 1046: Жеро II (ум. после 1046), брат предыдущего
- после 1046 — 1078/1079: Арто IV (ум. 1078/1079), сын предыдущего
- 1078/1079 — 1097: Гильом III (ум. 1097), сын предыдущего
- 1097 — после 1107: Гильом IV (ум. после 1107), сын предыдущего
- после 1107 — ок. 1117: Эсташ (ум. ок. 1117), брат предыдущего
Дом д'Альбон
- ок. 1117—1138: Гиг I д’Альбон (ок. 1095—1138), сын Гига Раймунда д’Альбон и Иды Раймунды де Форе, дочери графа Гильома III
- 1138 — 1206: Гиг II (ум. 1206), сын предыдущего, в 1173 году отказался от титула граф Лиона, оставив только титул граф де Форе
- Гиг III (ум. 1204), сын предыдущего
- 1206 — 1241: Гиг IV (ум. 1241), сын предыдущего
- 1241 — 1259: Гиг V (ум. 1259), сын предыдущего
- 1259 — 1270: Рено (ум. 1270), брат предыдущего
- 1270 — 1278: Гиг VI (ум. 1278), сын предыдущего
- 1278 — 1334: Жан I (ум. 1334), сын предыдущего
- 1334 — 1358: Гиг VII (1299—1358), сын предыдущего
- 1358 — 1362: Людовик I (1338—1362), сын предыдущего
- 1362 — 1372: Жан II (ум. 1372), сын предыдущего
- 1372 — 1417: Анна Дофиня (1358—1417), дама де Меркер, дочь Беро II Великого, дофина Оверни, и Жанны де Форе, дочери графа Гига VII
- 1372—1410 : Людовик II Добрый (ок. 1336—1410), герцог де Бурбон, муж предыдущей
Бурбоны
- 1417—1434 : Жан III (1381—1434), граф де Клермон-а-Бовези, герцог де Бурбон, граф де Форе, герцог Овернский (Жан II) и граф де Монпансье, сын предыдущих
- 1434—1456 : Карл I (1401—1456), граф де Клермон-а-Бовези, герцог де Бурбон, герцог Овернский, граф де Форе, сын предыдущего
- 1456—1488 : Жан IV Добрый (1427—1488), 6-й герцог де Бурбон (Жан II), герцог Овернский (Жан III), граф де Клермон и де Форе, сын предыдущего
- 1488—1488 : Карл II (1433—1488), архиепископ Лионский, кардинал, герцог де Бурбон, герцог Овернский, граф де Форе и де Клермон, брат предыдущего
- 1488—1503 : Пьер I де Божё (1438—1503), сеньор де Божё, герцог де Бурбон, герцог Овернский, граф де Форе и де Клермон, регент Франции 1483—1491, граф де Ла Марш, брат предыдущего
- 1503—1521 : Сюзанна (1491—1521), герцогиня де Бурбон и герцогиня Овернская, графиня де Клермон-ан-Овернь, де Ла Марш, де Форе и де Гин, дама де Божё, дочь предыдущего.
- 1505—1523 : Карл III Коннетабль (1490—1527), граф де Монпансье, дофин Оверньский, герцог де Бурбон, герцог Оверньский, граф де Ла Марш, де Форез и де Гин, сеньор де Божё, герцог де Шательро, принц де Домб, граф де Клермон-ан-Овернь, коннетабль Франции, муж предыдущей
- 1527—1531: Луиза I Савойская (1476—1531), герцогиня Овернская, Беррийская, Немурская, Анжуйская, Бурбонская, Туреньская и Ангулемская, двоюродная сестра Сюзанны, мать короля Франции Франциска I.
После смерти Луизы графство Форе было присоединено к домену короля Франции.
Напишите отзыв о статье "Список графов Лиона и Форе"
Примечания
- ↑ Название на французском произносится как Форе ([fɔʁɛ]), однако в западной части бывшей провинции Форе (в горах Форе) название произносится Форез.
- ↑ Возможно это Гильом II, герцог Аквитании
- ↑ Возможно это Гильом I, граф Пуатье
- ↑ Согласно А. Бернару граф Лиона Гильом I, граф Лиона, имел трёх сыновей: Гильома II, Арто, и третьего по имени или Жерар, или Беро, или Бернар. Между этими сыновьями он разделил свои владения. При этом Арто получил графство Форе. Однако по мнению современных исследователей граф Арто I никак не был связан с семьёй прежних графов Лиона.
Литература
- Bernard A. Histoire de Forez. — Montbrison, 1835.
- Bernard A. Histoire territoriale du Lyonnais // Recueil de mémoires et documents sur le Forez. — Saint-Etienne, 1875. — Т. 2.
Ссылки
- [fmg.ac/Projects/MedLands/BURGUNDY%20Kingdom.htm#_Toc223169915 COMTES de FOREZ et de LYON] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 8 июня 2009. [www.webcitation.org/61DNGW8oN Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
Отрывок, характеризующий Список графов Лиона и Форе
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
