Грацианов, Александр Алексеевич

Александр Алексеевич Грацианов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Городской голова Томска
28 августа 1919 года — 25 декабря 1919 года
Предшественник:	Пучков, Иван Петрович
Преемник:	должность упразднена
Товарищ министра внутренних дел Российского государства
4 ноября 1918 года — 22 июля 1919 года
Глава правительства:	Вологодский, Пётр Васильевич
Товарищ министра внутренних дел Сибирской республики
16 июля 1918 года — 4 ноября 1918 года
Глава правительства:	Вологодский, Пётр Васильевич
Рождение:	20 ноября 1865(1865-11-20) с. Выездное, Арзамасский уезд, Нижегородская губерния, Российская империя (ныне Арзамасский район, Нижегородская область)
Смерть:	9 марта 1931(1931-03-09) (65 лет) Шадринск, Шадринский район, Уральская область, РСФСР, СССР (ныне Курганская область)
Партия:	Партия социалистов-революционеров, Меньшевики
Образование:	Императорский Томский Университет
Профессия:	медик

Александр Алексеевич Грацианов (20 ноября 1865, Выездное, ныне Нижегородская область — 9 марта 1931, Шадринск, ныне Курганская область) — российский политический деятель, врач. Товарищ министра внутренних дел в правительстве А. В. Колчака (1918—1919), последний городской голова Томска в августе—декабре 1919.

Медицинская и общественная деятельность

Александр Грацианов родился 20 ноября 1865 года в семье дьячка Алексея Андреевича Грацианова в селе Выездное Арзамасского уезда Нижегородской губернии (ныне центр городского поселения Рабочий посёлок Выездное Арзамасского района Нижегородской области. Мать — Вера Алексеевна Грацианова. Его дед, Андрей Петрович Грацианов, также был дьячком.

В детстве заболел туберкулёзом.

В десять лет поступил в приготовительный класс Арзамасского духовного училища. Какое-то время среди его однокашников был Иван Страгородский, будущий Святейший патриарх Московский и всея Руси Сергий. Старшие братья Александра, Николай и Пётр, выучились на врачей. Николай Александрович Грацианов (1855—1913) стал врачом и известным общественным деятелем в Нижнем Новгороде. Александр Грацианов пошёл по стезе старших братьев. После окончания Нижегородской духовной семинарии он поступил на медицинский факультет Томского университета.

В 1892 году в Томске вспыхнула эпидемия холеры. Поскольку врачей катастрофически не хватало, ректор университета привлёк к борьбе с эпидемией студентов медицинского факультета. С 18 июля по 1 октября 1892 года они помогали врачам, часто заменяя их, работали дни и ночи с полной ответственностью. Группа, в которую входил студент Александр Грацианов, занималась уходом за больными в пересыльной тюрьме и переселенческих бараках. Томский губернатор Г. А. Тобизен высоко оценил участие студентов в борьбе с эпидемией холеры. В 1894 году Александр окончил университет.

1 января 1895 года Грацианов был на­значен на должность городского врача города Каинска Томской губернии. Через год переведен на такую же должность в Томск. В 1898 году избирался председателем Общества попечения о начальном образовании. Специализировался по внутренним болезням, имел чин надворного советника. В Томске у Грацианова была своя усадьба, которая сейчас является памятником архитектуры и истории (совр. адрес ул. Белинского, 72). Александр Алексеевич имел прекраснейшую библиотеку, где на полках рядом с медицинской литературой стояли сочинения Байрона и Метерлинка, Шекспира и Бунина, Шиллера и Гёте, Некрасова, Толстого и Достоевского. Он обладал прекрасным тенором и часто пел гостям русские народные песни и романсы. В его доме находили приют бывшие пациенты, не имевшие средств к существованию.

24 октября 1905 года уволен по политическим мотивам. В 1907—1916 годах — вольнопрактикующий врач в Томске; в 1916—17 гг. — заведующий санитарным бюро Томской городской управы. В 1910—1917 гг. — дважды избирался гласным Томской городской думы, был председателем её ревизионной комиссии.

Был членом Партии социалистов-революционеров (эсеров), затем Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков). В 1903 году вместе с П. В. Вологодским, Тимофеевым, Загибаловым и другими организовал в Сибири товарищество на паях для издания газеты эсеровского направления «Сибирский вестник», которая была закрыта властями в 1905 году. Лидеры сибирских кадетов относились к нему с иронией, считая «простодушным и малограмотным существом» (разумеется, речь шла о политической грамотности).

Деятельность во время гражданской войны

8 июня 1918 года по рекомендации Томского комитета Трудовой народ­но-социалистической партии и «потанинского кружка» назначен членом Томского губернского комиссариата Временного Сибирского правительства в Омске (ВСП). С 16 июля 1918 года — това­рищ (заместитель) министра внутренних дел ВСП. Вместе с И. А. Михайловым издал распоряжение о роспуске «социалистической» Временной Сибирской областной думы, обвинив её в попытке переворота 21 сентября 1918 года. Утром 24 сентября был арестован чехословацкими военными по просьбе эсеров из областной думы, но на следующий день освобождён.

Сохранил (с 4 ноября 1918 года) пост товарища главы МВД при правлении Временного Всероссийского правительства (Уфимской Директории). Поддержал приход к власти в ноябре 1918 адмирала А. В. Колчака, при котором оставался товарищем министра (с 18 ноября 1918 года). Заведовал вопросами общественного управления, здравоохранения, ветеринарии, социального обеспечения.

Работал над составлением законопроекта об изменениях закона о выборах в городские думы, который был принят правительством в декабре 1918 года. Выступил против комплектования органов городского самоуправления по партийному принципу. Позднее, на суде в 1920 году, описывая ситуацию 1917 года, когда как Учредительное собрание, так и городские думы избирались по партийным спискам, говорил:

С законом Керенского, который передавал всю власть политическим партиям, я никак по обстоятельствам времени не мог согласиться. Политические партии, пока они были в подполье, были кристаллической чистоты. Но когда они вышли из подполья, они не могли ориентироваться. В них хлынула такая масса народа, которая совершенно ничего общего с целями политических партий не имела. Очень многие преследовали свои личные интересы. А партии старались как можно больше завербовать членов, чтоб получить наибольшее количество голосов.

Добился издания циркуляра, согласно которому города имели полное право на получение средств на нужды просвещения, какого бы рода они не были. Провёл в Совете министров положения о местном управлении медициной, санитарией и ветеринарией, социальном обеспечении на самых широких началах. Выступал против независимости рабочих больничных касс, считая, что они должны быть объединены с земскими и городскими учреждениями: Город имеет свои лечебные учреждения и санитарное устройство, чего не имеют больничные кассы. Больничные кассы имеют большие средства, но не имеют сил осуществить то, что нужно. В то же время в поддержку существования самостоятельных больничных касс выступило министерство труда, точка зрения которого и была поддержана правительством.

22 июля 1919 года был уволен с должности товарища министра согласно личному прошению. В том же месяце вернулся в Томск. 28 августа 1919 года был избран томским городским головой, оставался на этом посту до 25 декабря, когда советская власть снова была установлена в городе.

Александр Алексеевич Грацианов.	Александр Алексеевич Грацианов с внуком Алёшей Славороссовым. 1918 год.	Александр Алексеевич Грацианов в своём кабинете. 1918 год.

Арест и суд

В начале 1920 года был арестован выступившими против Колчака эсерами и затем передан ими советским властям. В марте 1920 года был временно освобождён из-за тяжёлой болезни, но затем вновь арестован. В мае 1920 года — один из подсудимых на процессе над бывшими колчаковскими министрами и другими чиновниками Белой Сибири, 30 мая 1920 года чрезвычайным революционным трибуналом Си­бири приговорен к пожизненному заключению с применени­ем принудительных работ.

В заключительном слове на суде в 1920 году Александр Алексеевич Грацианов сказал: "Я всегда работал вместе с народом, в полном контакте с ним. Врагом его я никогда не был и никогда не буду".

Последние годы жизни

12 января 1923 года по решению ВЦИК за работу, проведённую в Сибири по ликвидации эпидемий холеры, всех видов тифа и малярии, был освобождён от наказания.

В 1924—1927 гг. работал санитарным врачом Сочинского курортного управления.

В 1927 году вновь арестован и выслан на три года в Шадринск, где занимался врачебной деятельностью. С 1 марта 1928 по 4 марта 1930 года работал заведующим санитарно-эпидемиологическим подотделом здравоохранения Шадринского исполкома.

Александр Алексеевич Грацианов умер 9 марта 1931 года в городе Шадринске Шадринского района Уральской области, ныне Курганская область.

16 октября 1991 года дело в отношении А. А. Грацианова было пересмотрено УКГБ по Краснодарскому краю, он полностью реабилитирован и восстановлен в гражданских правах.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Семья

• Первая жена — Грацианова Мария Петровна (1879—1941)
• Дочь — Славороссова (Грацианова) Татьяна Александровна (1898—1982), жена известного русского лётчика

Х. Н. Славороссова

• Внук — Славоросов Алексей Харитонович (1916—1995), горный инженер, журналист, главный редактор журнала «Основания, фундаменты и механика грунтов».
• Правнучка — Евгения Алексеевна Славороссова (Славоросова), (род. 1951) — поэт, переводчик, прозаик, детский писатель, журналист.
• Правнук — Аркадий Алексеевич Славоросов, (1951—2005) — прозаик, поэт, эссеист, сценарист.
• Вторая жена — Пивинская Августа Казимировна (1884—1973)
• Сын — Грацианов Дмитрий Александрович (1918—1999), патологоанатом, доктор м.н.,профессор
• Внучка — Грацианова Надежда Дмитриевна (род. 1970), врач-дерматокосметолог.

Библиография

• Власова В. М. Грацианов Александр Алексеевич. Томск от А до Я. Краткая энциклопедия города. — Томск: Издательство научно-технической литературы, 2004.
• Дроков С. В. Адмирал Колчак и суд истории. — М.: Центрполиграф, 2009. — ISBN 978-5-9524-3720-3.
• Панкратов, В. М. Алмаз горит издалека. — Арзамас: Арзамасская типография, 2013. — 96 с. — ISBN 978-5-9927-0079-4..
• Панкратов, В. М. Из среды народников. — Арзамас: Арзамасская типография, 2013. — 72 с. — ISBN 978-5-9927-0074-9.
• Процесс над колчаковскими министрами. Документы. Май 1920. — М., 2003. С. 342—344, 456.
• Томские кружева. Часть 21. Усадьба врача Грацианова. [volos-t.livejournal.com/69213.html Электронный ресурс].

Публикации

• Грацианов А. А. Очерк движения эпидемий азиатской холеры в Сибири. — Омск, 1922.
• Грацианов А. А. Движение всех видов тифа в Сибири в 1921 и 1922 годах. — Сибирский медицинский журнал, 1923. №1. С.65-68
• Грацианов А. А. Здравоохранение Сибири // Жизнь Сибири. — 1924. -№2. -С. 52-81.

• Грацианов А .А. Об организации Центрального врачебно-санитарного совета // Труды первого съезда врачей Томской губернии. 9-14 сентября 1917. — Томск, 1917.-Вып. 1.-С. 134-104.

Ссылки

• [tomskhistory.lib.tomsk.ru/page.php?id=1777 Биография]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_g/gracianov.html Биография]
• istmat.info/node/30343
• www.rulit.me/books/den-osvobozhdeniya-sibiri-read-370286-170.html
• bsk.nios.ru/enciklodediya/gracianov-aleksandr-alekseevich

Отрывок, характеризующий Грацианов, Александр Алексеевич

– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?