Грачёв, Павел Сергеевич

Павел Сергеевич Грачёв <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Министр обороны России Павел Грачёв выступает в Государственной Думе в 1994 г. Фото Михаила Евстафьева</td></tr>
Министр обороны Российской Федерации
18 мая 1992 года — 17 июня 1996 года
Глава правительства:	Борис Николаевич Ельцин Егор Тимурович Гайдар Виктор Степанович Черномырдин
Президент:	Борис Николаевич Ельцин
Предшественник:	Константин Иванович Кобец Борис Николаевич Ельцин (и. о.)
Преемник:	Игорь Николаевич Родионов
Председатель Государственного комитета России по оборонным вопросам
29 октября 1991 года — 23 июня 1992 года
Глава правительства:	Борис Николаевич Ельцин Егор Тимурович Гайдар (и. о.)
Президент:	Борис Николаевич Ельцин
Предшественник:	Константин Иванович Кобец
Преемник:	должность упразднена
Командующий Воздушно-десантными войсками СССР
30 декабря 1990 года — 31 августа 1991 года
Президент:	Михаил Сергеевич Горбачёв
Предшественник:	Владислав Алексеевич Ачалов
Преемник:	Евгений Николаевич Подколзин
Рождение:	1 января 1948(1948-01-01) дер. Рвы, Ленинский район, Тульская область, РСФСР, СССР
Смерть:	23 сентября 2012(2012-09-23) (64 года) Красногорск, Московская область, Россия
Партия:	КПСС (до 1991 года)
Образование:	Рязанское Высшее Воздушно-десантное командное училище Военная академия имени М. В. Фрунзе Военная академии Генерального штаба Вооружённых Сил СССР
Профессия:	инженер по эксплуатации колёсной и гусеничной техники
Деятельность:	военнослужащий
Военная служба
Годы службы:	1965—2007
Принадлежность:	СССР СССР → Россия Россия
Род войск:	Воздушно-десантные войска
Звание:	генерал армии запаса
Командовал:	министерством обороны России, Воздушно-десантными войсками
Сражения:	Афганская война Августовский путч События сентября — октября 1993 года в Москве Первая чеченская война
Автограф:
Награды:

Па́вел Серге́евич Грачёв (1 января 1948, Тульская область — 23 сентября 2012, Красногорск, Московская область) — российский государственный и военный деятель, военачальник, Герой Советского Союза (1988), министр обороны Российской Федерации (1992—1996), первый российский генерал армии (май 1992).

Биография и военная карьера

Родился 1 января 1948 года (по сведениям самого Грачёва — 27 декабря 1947) в деревне Рвы Ленинского района Тульской области в семье слесаря Косогорского металлургического завода Сергея Грачёва (1924—1993). Мать была дояркой в деревне Рвы. В 1964 году окончил школу. С 1965 года года в Советской Армии, поступил в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище, которое окончил с золотой медалью по специальностям «командир взвода воздушно-десантных войск» и «референт-переводчик с немецкого языка» (1969). В 1969—1971 годах служил в должности командира разведывательного взвода отдельной разведроты 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии в Каунасе (Литовская ССР). В 1971—1975 годах был командиром взвода (до 1972 г.), командиром роты курсантов Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища.

С 1975 года по 1978 год — командир учебного парашютно-десантного батальона 242-й учебной воздушно-десантной дивизии. С 1978 года являлся слушателем Военной академии им. М. В. Фрунзе, которую окончил в 1981 г. с отличием и по окончании которой был направлен в Афганистан. С 1981 года принимал участие в военных действиях в Афганистане: до 1982 года — заместитель командира, в 1982—1983 годах — командир 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка (в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане). В 1983 году, по возвращении в СССР, направлен в Каунас в качестве начальника штаба — заместителя командира 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. В 1984 году досрочно присвоено звание полковника. При повторном назначении в ДРА в 1985—1988 годах — командир 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии в составе Ограниченного контингента советских войск.

5 мая 1988 года «за выполнение боевых задач при минимальных людских потерях и за профессиональное командование управляемым соединением и успешные действия 103-й Воздушно-десантной дивизии, в частности, по занятию стратегически важного перевала Сатукандав (провинция Хост) в ходе войсковой операции „Магистраль“», генерал-майору Грачёву было присвоено звания Героя Советского Союза (Медаль «Золотая Звезда» № 11573). После возвращения из Афганистана продолжал службу в воздушно-десантных войсках на различных командных должностях. В 1988—1990 гг. в Академии Генерального штаба Вооружённых Сил СССР.

После окончания был назначен первым заместителем командующего Воздушно-десантными войсками. С 30 декабря 1990 года — командующий Воздушно-десантными войсками СССР (должность генерал-полковника, Грачёв на тот момент — генерал-майор). Всего за время военной службы совершил 647 прыжков с парашютом, часть из них — при испытаниях новой техники. Был 8 раз контужен, получил несколько ранений. Генерал-лейтенант (6.02.1991).

Участие в августовских событиях 1991 г

19 августа 1991 года Грачёв выполнил приказ ГКЧП о введении войск в Москву, обеспечил прибытие в город 106-й гвардейской воздушно-десантной дивизии (г. Тула), взявшей под охрану стратегически важные объекты столицы.

Переход на сторону Ельцина

Во второй половине дня 20 августа 1991 года вместе с Маршалом авиации Е. И. Шапошниковым, генералами В. А. Ачаловым и Б. В. Громовым высказал руководителям ГКЧП своё отрицательное мнение о плане силового захвата Верховного Совета РСФСР. Затем наладил контакты с российским руководством. По его приказу к Белому Дому для его защиты были направлены находившиеся в распоряжении генерала А. Лебедя танки и личный состав. В своих показаниях по «делу ГКЧП» он заявлял, что никто не собирался штурмовать российский парламент. Впоследствии Грачёв получил повышение: 23 августа 1991 года указом Президента СССР М. C. Горбачева назначен первым заместителем Министра обороны СССР — Председателем Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам. 31 августа освобожден от должности командующего ВДВ. 29 октября 1991 года Указом Президента РСФСР Б. Н. Ельцина подтверждено назначение Грачева председателем Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам. По решению Президента СССР 23 августа 1991 года повышен в звании до генерал-полковника.

С февраля по 23 июня 1992 года — первый заместитель главкома Объединёнными Вооружёнными Силами СНГ — председатель Государственного комитета Российской Федерации по оборонным вопросам; являлся сторонником идеи создания системы единых вооружённых сил СНГ.

С 3 апреля 1992 года — первый заместитель министра обороны России, ответственный за осуществление взаимодействия с Главным командованием Объединённых Вооружённых Сил СНГ по вопросам управления воинскими формированиями, находящимися в юрисдикции Российской Федерации.

7 мая 1992 года на него возложено непосредственное управление Вооружёнными Силами Российской Федерации; в тот же день ему, первому в России после распада СССР, было присвоено звание генерала армии.

Министр обороны

С 18 мая 1992 года — министр обороны Российской Федерации. Сам Павел Грачёв, отвечая на вопрос корреспондента газеты «Труд» Виктора Хлыстуна о причинах своего назначения на пост первого министра обороны России после распада СССР, вспоминал:

— Министерством обороны СССР руководил Шапошников, реально ядерная кнопка находилась у него. Так продолжалось до мая 1992-го года. Тогда Ельцин опять меня вызвал. Бывшие республики СССР заимели к тому времени армии и министерства. Президент объявил мне: я решил создать Министерство обороны России вместо комитета. Шапошников будет в СССР, а вы — в России. Назначаю вас министром. Я говорю — рано, Борис Николаевич, ставьте Шапошникова, у него опыт есть, а меня — его первым замом. На том и порешили вроде, но на следующий день, 10 мая 1992 года, Борис Николаевич звонит и говорит с некоторой иронией, что ли: ну вот что, Павел Сергеевич, раз вы не согласны, раз не хотите помогать президенту, то я сам буду министром обороны. А вы моим заместителем. Так что первым министром обороны России был Ельцин… Через неделю звонок: как у нас положение в войсках? Голос уставший. Он часто голосом передавал настроение, играл. Я отвечаю, всё в порядке. И тут Ельцин как бы жалуется: знаете, я так устал быть министром! Поэтому подписал Указ о вашем назначении.

— Интервью «Павел Грачёв: „Меня назначили ответственным за войну“», газета «Труд» № 048 за 15.03.2001.

Большинство высшего руководства Министерства сформировал из числа генералов, которых лично знал ещё по совместной службе в Афганистане. Выступал против ускоренного вывода частей российских войск, дислоцированных за пределами бывшего СССР, в Прибалтике, Закавказье и некоторых районах Средней Азии, обосновывая это тем, что Россия пока не располагает ресурсами, необходимыми для решения социально-бытовых проблем военнослужащих и членов их семей. Стремился не допустить ослабления единоначалия в армии, её политизации: им были запрещены Всероссийское офицерское собрание, Независимый Профсоюз военнослужащих и прочие политизированные армейские организации.

В июне 1992 года Грачёв приказал передать Дудаеву половину всего оружия российской армии, имевшегося на территории Чечни. По словам Грачёва, это был вынужденный шаг: боеприпасы всё равно фактически находились в распоряжении боевиков, к тому же вывезти их не представлялось возможным из-за отсутствия эшелонов и военнослужащих. Спустя 2,5 года это оружие стреляло по российским солдатам.

23 декабря 1992 года, при формировании нового состава Совета Министров, Грачёв был переназначен на пост министра обороны.

В первое время почти не подвергался критике ни со стороны Президента России, ни со стороны коммунистической оппозиции. Заявлял, что «армия … не должна вмешиваться в разрешение внутриполитических проблем, какими бы острыми они не являлись». Однако после своих заявлений во время конституционного кризиса в стране осенью 1993 года о поддержке Президента армией, отношение оппозиции к Грачёву изменилось на резко критическое. В марте 1993 года Грачёв, как и другие силовые министры, явно дал понять, что принял сторону Президента. Во время начавшихся в Москве 3 октября беспорядков, после некоторого промедления, вызвал в город войска, которые на следующий день после танкового обстрела штурмом взяли здание парламента.

В мае 1993 года был введён в состав рабочей комиссии по доработке проекта новой Конституции России.

20 ноября 1993 года указом Президента назначен членом Совета Безопасности России.

30 ноября 1994 года указом Президента России был включён в Группу руководства действиями по разоружению бандформирований в Чечне. В последнем своём телеинтервью каналу «Ностальгия» (2011) Грачёв сообщил, что дважды выступал на заседаниях Совета безопасности РФ против ввода войск в Чечню, однако не встретил понимания руководства страны — Б. Ельцина и, в особенности, В. Черномырдина, который даже предлагал за пацифистские настроения немедленно отправить министра обороны в отставку. В декабре 1994 — январе 1995 из штаба в Моздоке лично руководил боевыми действиями российской армии в Чеченской Республике. После провала нескольких наступательных операций в Грозном вернулся в Москву. С этого времени в периодике всего политического спектра подвергался резкой критике за фактический отказ от преобразований в армии, за её неудачи в восстановлении порядка в Чечне и «за политику, проводимую в корыстных интересах высшего генералитета». Выступал за поэтапное сокращение Вооружённых Сил на период до 1996 года, считал, что армию нужно формировать по смешанному принципу с последующим переходом на контрактную основу.

Указом Президента от 17 июня 1996 года отправлен в распоряжение Верховного главнокомандующего. Решение было принято в результате предвыборной договорённости Б. Ельцина и А. Лебедя.

Последующая деятельность

После ухода с должности Павел Грачёв до осени 1997 года находился в распоряжении Верховного Главнокомандующего.

18 декабря 1997 года согласно специальному указу Президента России приступил к обязанностям советника генерального директора компании «Росвооружение». 27 апреля 1998 года назначен главным военным советником генерального директора ФГУП «Росвооружение» — «Рособоронэкспорт», официально приступив к исполнению обязанностей.

В апреле 2000 года избран президентом Регионального общественного фонда содействия и помощи ВДВ «ВДВ — боевое братство».

25 апреля 2007 года СМИ со ссылкой на председателя Союза десантников России генерал-полковника Владислава Ачалова сообщили, что Грачёв был уволен из группы советников гендиректора «Рособоронэкспорта» «в связи с оргштатными мероприятиями». В этот же день пресс-служба ведомства уточнила, что, во-первых, произошло это ещё 26 февраля, а во-вторых, связано с тем, что с 1 января в соответствии с Федеральным законом «О внесении изменений в отдельные законодательные акты России по вопросам прикомандирования и перевода военнослужащих, а также приостановления военной службы» институт прикомандирования военнослужащих к «Рособоронэкспорту» упразднён, после чего несколько из них, в том числе и генерал армии Павел Грачёв, по личной просьбе были представлены к откомандированию для дальнейшего прохождения военной службы в распоряжение министра обороны России.

С 2007 года — главный советник — руководитель группы советников генерального директора Омского производственного объединения «Радиозавод им. А. С. Попова». В том же году был уволен в запас.

Скандалы и их расследования

По утверждениям противников, Грачёв был причастен к делу о коррупции в ЗГВ в 1993—1994 годах. По мнению секретаря Совета Безопасности А. Лебедя именно эти хищения стали одной из причин первой войны в Чечне. Против Грачёва в российских СМИ многократно выдвигались обвинения в незаконном приобретении импортных автомобилей марки «Мерседес», оформленных не без помощи командования ЗГВ. Ни одно из этих обвинений не было оспорено Павлом Сергеевичем в судебном порядке, но и к ответственности он тоже не привлекался.

Вопрос: Помните, в бытность министром обороны Павел Грачёв закупил в Германии два Mercedes-500? Тогда с лёгкой руки газеты «Московский комсомолец» Грачёва прозвали «Паша-Мерседес». И кличка так к нему приклеилась, что многие помнят до сих пор. Грачёв через генерал-полковника Матвея Бурлакова, командовавшего войсками, которые выводились из Германии, непонятно каким образом закупил те злополучные автомобили. Правда, не для себя, а для служебных нужд.

— полковник Игорь Конашенков

Павлу Грачёву принадлежала знаменитая фраза, сказанная перед началом операции федеральных войск в Чечне, о том, что можно навести порядок в республике за семьдесят два часа силами одного парашютно-десантного полка. Эта фраза была произнесена после провала попытки захвата Грозного чеченской оппозицией при поддержке российских танкистов в ноябре 1994 года. Позднее он цитату про один полк ВДВ прокомментировал так:

— Павел Сергеевич, а как же ваше печально знаменитое обещание взять Грозный за два часа силами одного парашютно-десантного полка?

— А я и сейчас от него не отказываюсь. Только выслушайте полностью то моё высказывание. А то ведь выхватили из контекста большого выступления лишь одну фразу — и давай муссировать. Речь шла о том, что если воевать по всем правилам военной науки: с неограниченным применением авиации, артиллерии, ракетных войск, то остатки уцелевших бандформирований действительно можно было уничтожить за короткое время одним парашютно-десантным полком. И я действительно мог это сделать, но тогда у меня были связаны руки.

В январе 1995 года Грачёв на пресс-конференции после «новогоднего штурма» Грозного сказал: «Эти восемнадцатилетние юноши за Россию умирали, и умирали с улыбкой. Им нужно памятники ставить, а их порочат. Вот этот… Вот этот миротворец-депутат… Ковалёв. Да ему клейма некуда ставить, клейма некуда ставить. Это враг России, это предатель России. А его там, везде там встречают. Этот Юшенков, этот гадёныш! Его по-другому, его нельзя сказать, хает армию, которая дала ему образование, дала ему звание. К сожалению, в соответствии с постановлением, он ещё является полковником российской армии. И он, этот гадёныш, защищает тех негодяев, которые хотят развалить страну».

Грачёва подозревали в причастности к убийству журналиста «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова в октябре 1994 года. На уголовном процессе в военном суде, где обвиняемыми проходили офицеры 45-го полка ВДВ, в 2001 году экс-министр был вынужден выступить в качестве свидетеля. Процесс завершился оправданием всех подсудимых, преступление осталось нераскрыто.

Оценки

Положительные

Геннадий Трошев, генерал-полковник, Герой России в своих мемуарах «Моя война. Чеченский дневник окопного генерала» дал свою, разностороннюю оценку Грачёва, уделив место и отрицательным сторонам его деятельности, и положительным:

Грачёв — опытный вояка, все командные должности прошёл, «духов» в Афгане громил, в отличие от большинства из нас, ещё не наживших боевого опыта, и от него мы ждали каких-то нестандартных решений, оригинальных подходов, в конце концов, полезной, «обучающей» критики.

Но, увы, свой афганский опыт он будто в запасник музея спрятал, не наблюдали мы у Грачёва какого-то внутреннего горения, боевого азарта… Поставьте старого преферансиста рядом со столом, где идёт игра, — он изведётся весь от желания включиться в борьбу за прикуп. А тут — какая-то индифферентность, даже отстранённость. … Боюсь, многих это моё признание разочарует, но я продолжаю утверждать, что во многом благодаря Грачёву армия не рассыпалась в прах в начале 1990-х, как многое в тот период. Военные знают и помнят, что именно Павел Сергеевич понапридумывал массу «хитростей», чтобы увеличить денежное довольствие офицерам: то надбавка за «напряжёнку», то пенсионные «накрутки», то оплата за «секретность» и т. п. А разве не его в том заслуга, что не дал крушить армию под видом военной реформы, как того требовали младореформаторы. Уступи он тогда в главном, не было бы сегодня у России армии, как нет у неё, по большому счёту, экономики.

— Геннадий Трошев. «Моя война. Чеченский дневник окопного генерала», воспоминания, книга.

Герой России генерал армии Пётр Дейнекин:

С Павлом Грачёвым мы занимались и выводом войск из бывших республик СССР, и строительством Российской армии, и реформами, и первой чеченской войной. О нём в так называемой «независимой» прессе и электронных СМИ было напечатано и сказано немало несправедливых слов, но, на мой взгляд, он был самым сильным из тех министров обороны, под чьим руководством мне довелось служить. Запомнился как порядочный человек и отважный десантник, совершивший большинство своих парашютных прыжков на испытаниях новой техники. Я его искренне уважаю…

Критика

Генерал армии Родионов, Игорь Николаевич:

Грачёв у меня в 40-й армии был хорошим командиром дивизии ВДВ. Выше этого уровня он так и не поднялся. Министром же он стал лишь потому, что вовремя перебежал на сторону Ельцина.

По мнению главы Общественного совета при Минобороны РФ Игоря Коротченко, который в 1994 году потерял своё место в Генштабе именно при Грачёве, у экс-министра были недостатки, главными из которых являлось втягивание армии во внутриполитический конфликт 1993 года, а также неготовность армии к войне в Чечне, но были и позитивные моменты. Главный плюс его деятельности — сохранение контроля над ядерным оружием.

Маршал Советского Союза Дмитрий Язов:

Есть ли у меня люди, которым не подам руки? Есть. Те, кто стране изменил. Паше Грачёву не подавал. У него многое было на цинизме замешано.

К Грачёву я хорошо относился. Но он не был стратегом. Как готовилась операция в Чечне? Грачёв должен был знать: десантные войска никогда не штурмовали города. Это была непростительная ошибка. А по тому, какие потери понесла армия, — и преступление. Но уж очень рвался президенту угодить. Он в Чечне оружия на три дивизии оставил, с техникой….

Болезнь и смерть

В ночь на 12 сентября 2012 года Грачёв в тяжёлом состоянии госпитализирован в 50-е кардиологическое отделение реанимации интенсивной терапии Центрального военного клинического госпиталя им. А. А. Вишневского в подмосковном Красногорске. По данным информагентств и печати, у Грачёва произошёл тяжёлый гипертонический криз с церебральными проявлениями, однако не исключалось и отравление. Бывший пресс-секретарь Минобороны России Виктор Баранец уточнил, что в последние годы жизни П. С. Грачёв страдал от неизлечимого заболевания, болезнь доконала его, и случай, преподнесённый общественности как отравление, на самом деле был попыткой достойно уйти из жизни. Согласно официальному сообщению Минобороны России, П. С. Грачёв умер от острого менингоэнцефалита — воспаления мозга.

Скончался 23 сентября 2012 года в 3-м Центральном военном клиническом госпитале имени А. А. Вишневского. Панихида состоялась 25 сентября 2012 года в Культурном центре Вооружённых Сил Российской Федерации. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Память

24 сентября 2013 года на могиле Павла Грачёва был открыт памятник. На церемонии открытия присутствовали вдова Любовь Грачёва, министр обороны РФ Сергей Шойгу, командующий Воздушно-десантными войсками (ВДВ) Владимир Шаманов.

Создание скульптуры — совместный проект Российского союза ветеранов Афганистана и Министерства обороны России. По желанию вдовы Любови Алексеевны скульптор Алексей Игоревич Игнатов фигуру генерала Грачёва выполнил в полный рост.

Персональные данные

С юности увлекался спортом: (любил футбол, волейбол и теннис), в 1968 году стал мастером спорта СССР по лыжным гонкам.

Был женат, вдова — Грачёва Любовь Алексеевна. Имел двух сыновей. Старший, Сергей р. 1970, офицер Вооружённых сил России, окончил то же училище ВДВ, что и его отец; младший, Валерий, р. 1975 — учился в Академии Федеральной службы безопасности Российской Федерации. Внук — Павел Грачёв (р.2009), внучка — Наталья.

Награды

• Герой Советского Союза (май 1988).
• Два ордена Ленина.
• Орден Красного Знамени.
• Орден Красной Звезды.
• Орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» III степени.
• Орден «За личное мужество» (октябрь 1993, «за мужество и отвагу, проявленные при пресечении вооружённой попытки государственного переворота 3-4 октября 1993 года»).
• Орден «Знак Почёта».
• Два ордена Красного Знамени (Афганистан).
• Почётный гражданин Еревана (1999).

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2049 Грачёв, Павел Сергеевич]. Сайт «Герои Страны».

• [www.informacia.ru/facts/grathev1.htm Информационно-аналитическое интернет-издание «СекретИнфо»].
• [www.e-xecutive.ru/news/piece_19233/ Апрель 2007. Отставки и назначения].
• [www.pseudology.org/colonels/Grachev_PS.htm Биография П. Грачёва на «Народе»].

Отрывок, характеризующий Грачёв, Павел Сергеевич

Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.