Гребенское казачье войско

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Гре́бенское каза́чье войско — казачье войско, сформированное в 1711 (1712?) году в составе вооружённых сил Русского государства из гребенских казаков. С 1721 года Гребенское казачье войско в составе иррегулярных войск Российской империи в подчинении Военной коллегии. Со временем, в результате множества переформирований, это войсковое соединение в качестве полка (1-й Кизляро-Гребенской, имени генерала Ермолова полк) вошло в состав Терского казачьего войска Русской императорской армии.





Предыстория

В XVI—XVII веках гребенские казаки относились к сословию, фактически существовавшему за пределами Русского государства — так называемым вольным (воровским) казакам. Московское правительство в период правления Ивана IV, Фёдора I, Алексея I Михайловича и др. снабжало их оружием и боеприпасами, преследуя цель усилить своё влияние на Северо-Восточном Кавказе. Проводя политику защиты южных границ и расширяя экспансию в этом направлении, Москва поддерживала гребенских казаков в местных конфликтах и использовала их в конфронтациях со своими основными геополитическими противниками на Кавказе — Османской Турцией (с её вассалом Крымским ханством) и Сефевидским Ираном[1].

На Северо-Восточном Кавказе союзниками Турции или Ирана периодически выступали государственные образования дагестанцев (Казикумухское и Тарковское шамхальства, Тюмень) и ногайцев (Большая и Малая ногайские Орды), а также некоторые дагестанские и нахские горные общества[~ 1]. В начале XVIII века гребенские казаки переселились на левый берег Терека и приняли российское подданство. В начале XVIII века гребенские казаки стали российскими поддаными и для правительства России встал вопрос о создании из их вооружённых формирований воинского соединения в составе армии Петра I.

Формирование

В 1711 году гребенцы участвовали в походе графа Ф. М. Апраксина против Малой ногайской Орды (старорусск. Казыев улус, Малые Ногаи, Кубанские татары). Граф выступил на Кубань из Терского города и с помощью кабардинцев и гребенских казаков «сильно погромилъ» малых ногайцев. Тогда же он уговорил гребенцов переселиться с правого берега Терека на левый. В 1712 году[~ 2] гребенские казаки переселились на левобережье Терека в район острога Терка/Терки[~ 3] (Сунженский острог)[~ 4]. После переселения гребенцов на левобережье, из них сформировали Гребенское казачье войско. Вхождение в состав иррегулярных войск Российской империи произошло либо в 1711 году, либо в 1712 году[1][2].

22 декабря 1720 год (2 января 1721 года), согласно именному указу Петра I, объявленному Сенату кабинет-секретарём А. В. Макаровым, Гребенское казачье войско, совместно с Яицким казачьим войском и Саратовским драгунским эскадроном, было подчинено астраханскому губернатору А. П. Волынскому:

«Гребенскихъ и Яицкихъ казаковъ подчинить Астраханскому Губернатору Господину Волынскому, тако жъ драгунской Саратовской эскадронъ, которой былъ при Аюкѣ Ханѣ, указалъ Его Величество взять въ Астрахань и сдѣлать с тамошними драгунской полкъ, какъ по генеральному опредѣленiю въ Воинской Коллегiи учинено, а чего не достанетъ чтобъ набрать въ комплектъ изъ Астраханской Губернiи.»

ПСЗ. Т VI, 1830 (указ № 3694)[3].

3 (14) марта 1721 года, согласно именному указу Петра I, объявленному Сенату генерал-адмиралом, графом Ф. М. Апраксиным, все казаки и казачьи войска были подчинены высшему органу военного управления в Российской империи — Военной Коллегии[4].

«Великiй Государь указалъ: Донскимъ и Яицкимъ и Гребенскимъ казакамъ во всѣхъ управленiяхъ быть въ вѣденiи въ Военной Коллегiи.»

— ПСЗ. Т VI, 1830 (указ № 3750)[5].

Переформирования

  • 23 июля 1746 года — Гребенское казачье войско было соединено с Терско-Семейным казачьим войском, под общим названием «Гребенское» (1 п. с. з. XII. 9308)[6].
  • 31 июля 1755 года — Терско-Семейное казачье войско было выделено из Гребенского в самостоятельное войсковое соединение (1 п. с. з. XVI. 11824)[6].
  • 5 мая 1776 года — Волжское/Волгское, Гребенское, Терское-Кизлярское и Терское-Семейное казачьи войска, а также Моздокский и Астраханский казачьи полки были соединены в Астраханское казачье войско (1 п. с. з. XX. 14464).
  • 24 апреля 1777 года — к Астраханскому казачьему войску присоединили Хопёрский казачий полк (1 п. с. з. XX. 14607).
  • 11 апреля 1786 года — из состава Астраханское казачьего войска все выше указанные соединения были выведены (кроме Астраханского казачьего полка) и составили, так называемых, «поселённых казаков Кавказской линии»[7].
  • 1832 год — все «поселённые на Кавказской линии казаки», точнее полки и войска (кроме Черноморского) были объединены в одно войско и стали называться Кавказское линейное казачье войско. Гребенское казачье войско было переименовано в «Гребенской казачий полк» (2 п. с. з. VII. 5698)[8].
  • 14 февраля 1845 года — утверждено положение о составе Кавказского линейного казачьго войска, согласно которому Гребенской казачий полк определялся в 8-ю бригаду, совместно Кизлярским и Моздокским казачьими полками[9].

Боевой путь

Командование

В XVI — начале XVIII веков во главе общины гребенских казаков стоял войсковой круг, на котором избирали атамана и прочих должностных лиц. После вхождения в состав Русского государства при Петре I и формирования в 1711 (1712?) году Гребенского казачьего войска, некоторое время такая вольная система самоуправления сохранялась. Но в 1723 году этот порядок был отменён — атаманов во все казачьи войска стали назначать по решению императора (рус. дореф. «Его Императорскаго Величества указомъ») и именовать наказными[1][10].

Войсковые регалии

  • 20 марта 1727 года — Гребенскому, совместно с Терским казачьим войском, пожалованы знамёна (1 п. с. з. VII. 5042)[6].
  • 10 июня 1774 года — Гребенскому, также, совместно с Терским казачьим войском пожаловано 19 однокосичных и 36 двукосичных значков (Табл. мунд. знам. и др. зн. отл. Р. а. т. II)[7].
  • 21 сентября 1831 года — Гребенскому войску, наряду с шестью казацкими полками, пожалованы простые знамёна «За отличие в Турецкую войну и за дела, бывшие против Горцев в 1828 и 1829 годах и за взятие Анди и Дарго» (Выс. пр. с. ч.)[8].

Обмундирование. 16 января 1831 года в полках и войсках «поселённых казаков Кавказской линии» впервые установлена форма обмундирования в виде черкесок (Ист. оп. од. и воор. Р. в. т. XXX)[8].

Кавказская линия

В 1711 году граф Ф. М. Апраксин уговорил гребенцов переселиться с правого берега Терека на левый и образовать своими городками линию, которая «послужила бы связью между ниж. Кабардой и гор. Теркомъ». В связи с этим фактом, «Военная энциклопедiя» 1912 года считает графа Ф. М. Апраксина основателем Кавказской пограничной линии Российской империи. Переселившись на левый берег Терека в 1711 (1712?) году гребенцы основали пять укреплённых городков — Червленный (главный городок), Щедринский, Старогладковский, Новогладковский и Курдюковский. Позднее некоторые из этих поселений переносили от Терека на несколько километров (современными наследниками этих городков являются, соответственно, станицы Червлённая, Старо-Щедринская, Старогладовская, Гребенская и Курдюковская)[11][1][2].

Гребенцы своими городками-станицами не только положили начало созданию Кавказской укреплённой линии России, но, в дальнейшем, активно участвовали в строительстве в составе этой линии крепостей: в 1735 году Кизляра, а в 1763 году Моздока[11][1][2]. Русский писатель и мыслитель Л. Н. Толстой, в одной из своих повестей о Кавказе, так описал участок Кавказской линии в районе станиц гребенцов[12]:

«От станицы до станицы идет дорога, прорубленная в лесу на пушечный выстрел. По дороге расположены кордоны, в которых стоят казаки; между кордонами, на вышках, находятся часовые.»

— Л. Н. Толстой «Казаки (Кавказская повесть 1852 года)», 1863.

Напишите отзыв о статье "Гребенское казачье войско"

Примечания

Комментарии
  1. Нахи, как и представители некоторых других северокавказских народов, использовали сложную и не всегда однозначную систему названий для существовавших в их среде форм объединений, часто употребляя целый ряд терминов — тукхумы/шахары, тайпы, гары, некъи, ца, доьзалы и другие. В кавказоведении, применительно к крупным формам таких объединений, используется термин «вольные общества» или просто «общества».
  2. Согласно «Хронике гвардейскихъ казачьихъ частей» 1912 года гребенцы переселились с правого берега Терека на левый в 1711 году (Казачьи войска, 1912, с. 171).
  3. В «Советской военной энциклопедии» ошибка: вместо Терка/Терки острог-крепость к которой переселились гребенцы названа Тарка (Гребенские казки // СВЭ. Т 3, 1977, с. 31).
  4. Острог в устье реки Сунжи, помимо наименования «Сунженский», также иногда называли Терка/Терки (ещё вариант — Усть-Суюнчи), не следует путать его с более известным острогом-поселением Терка/Терки (вариант названия — Усть-Терки) в устье реки Терек (Гребенскiе казаки // ВЭ. Т VIII, 1912, с. 459).
Источники

Литература

Отрывок, характеризующий Гребенское казачье войско

«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.