Гребное судно

Гребное судно — судно, оснащённое вёслами и приводимое в движение мускульной силой.

История

Как простейший способ передвижения гребные суда употреблялись в глубокой древности. В каменном периоде мы уже встречаем челноки, которые и следует считать родоначальниками гребных судов. Описывая судоходство по Евфрату, Геродот указывает на суда, остов которых делался из прутьев вербы, а снаружи они обтягивались кожею. Такие суда ходили из Армении вниз по реке до Вавилона, где их разбирали и только кожу везли обратно на ослах. Такие кожаные суда не редкость и в настоящее время: их употребляют камчадалы, алеуты и эскимосы, употребляли норманны, галлы и др.

Другого рода суда употреблялись в Месопотамии на Тигре: они строились из тростника и промазывались весьма тщательно горной смолой. Такие суда не бывали большие, однако поднимали до 5-ти человек. Наибольшего развития речное судостроение достигло в Египте, где, по словам Геродота, каста речных и морских матросов доходила до 700 т. человек. Первые их суда строились так: из акаций выделывали брусья до 2-х локтей длины, складывали их вместе по нескольку, смотря по размерам судна, и затем связывали в шпангоуты; с обеих сторон все обвязывали длинными планками (связные пояса), и изготовленный таким образом набор обшивали папирусом. У египтян же впервые находим существование галер.

Греки начали своё судостроение с долбленых челноков; затем строили лодки, составляя набор из нетолстых, гнутых деревьев, связывали их ивовыми ветвями и обшивали снаружи кожей. Позже обшивку начали делать деревянную, утолщать наборные члены и давать своим судам различные формы, смотря по их назначению. Греческие суда были двух главных типов: короткие и длинные. Те и другие были большие и малые; большие покрывались сплошными палубами, имели их по две, по три и более; несколько меньшие имели палубу только в носу и корме или где-нибудь в одном месте, а малые были совсем беспалубные. Длинные суда, строившиеся для военных целей, отличались сравнительно быстрым ходом, тщательной постройкой, крепостью и, смотря по числу рядов весел, носили название унирем, бирем, трирем, квадрирем и т. д.

Типы гребных судов

Унирема — судно, имевшее один ряд весел. По Гомеру, греческий флот при осаде Трои состоял из таких беспалубных унирем, имевших только платформы в носу для 50 воинов, вооружённых луками. Униремы имели от 12 и до 28-30 весел; длина их доходила до 60-145 фт. Копье, помещенное на мачте, употреблялось, вероятно, против судов, для чего приводилось в действие при помощи целой системы веревок.

Бирема — судно, имевшее два ряда весел. Изобретение их приписывают эритреянам. Их же мы находим и у ассирийцев. Весла на них располагались в два ряда, в шахматном порядке; в верхнем ряду их было 12, а в нижнем — 6, что, без сомнения, происходило от конструкции биремы, имевшей узкую и заостренную форму: гребцы, сидевшие под верхней палубой, в нижнем ряду, были очень стеснены в этой суженной части судна. Верхний ряд гребцов помещался на открытой палубе и был защищен от волнения и неприятеля высоким бортом; носовая часть биремы прикрывалась бруствером.

Трирема — судно в три ряда весел. Они доходили до 150 фт. в длину и до 18 фт. в ширину; число гребцов — до 174, а экипажа — до 225 чел. Весла располагались в три ряда, в шахматном порядке, и были различной длины в зависимости от ряда, в котором находились: в верхнем 13½, в среднем 10½, в нижнем 7½ фт. Гребцы делились на три разряда: самые сильные помещались на верхней палубе, получали наибольшее жалованье и назывались транитами; помещавшиеся в среднем ряду назывались зигитами, а гребцы нижнего ряда — таламитами. Во времена Фукидида (V в. до н. э.) и несколько столетий позже трирема была самым распространённым судном во всех флотах, лишь немного изменяясь в конструкции. Для лучшей защиты увеличивали высоту носового бруствера и даже придавали ему вид башни с бойницами, а для большей вместительности расширяли носовую платформу. О судах в 4, 5, 6 и т. д. рядов весел — так наз. квадриремах, квинкеремах, секстиремах и т. п., есть краткие указания в истории Греции, Рима, Карфагена. В венецианском арсенале, известном по собранию древнейших памятников судостроения на Средиземном море, находятся только модели трирем, не более. Главной заботой судостроителей в средние века по отношению к гребным судам было увеличение их размеров, в особенности во времена Крестовых походов, требовавших перевозки больших грузов; но сообразно с этим росло и затруднение в движущей силе для управления веслами, которые достигали громадных размеров. Это же обстоятельство послужило поводом к замене весел парусами и к сравнительно недолгому существованию больших гребных судов с значительным числом весел в несколько рядов. Самое видное место в эту эпоху занимают галеры, галеасы, дромоны и памфилы, представляющие улучшенные биремы. Из мелких гребных судов отметим наиболее характерные.

Гондола — небольшое гребное судно, управляемое одним гребцом; оно употреблялось для сообщения больших судов с берегом. Их поднимали на галеры во время походов, подобно тому, как в настоящее время поднимают на корабли гребные шлюпки. Кроме того, гондолы употреблялись прежде, да употребляются ещё и поныне, в Венеции для сообщения по каналам. Роскошь их отделки доходила до сказочных размеров. Заведенные несколько лет тому назад на главных венецианских каналах пароходы нанесли смертельный удар этим изящным и оригинальным судам.

Каик — легкое перевозное судно, употребляемое на тихих водах Босфора. Корма его несколько выше носа, как вообще у турецких судов. Каики разделяются на частные и перевозные. Первые, составляющие собственность почти каждого богатого турка, отличаются от перевозных своей роскошной резной отделкой и окраской. Те и другие употребляются для морских прогулок по Золотому Рогу и для сообщения с азиатским берегом.

См. также

• Парусное судно

Литература

• Галерные флоты // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Н. М. Сергеев. Гребные суда // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Х. Ханке Люди, корабли, океаны - [bibliotekar.ru/encMore/12.htm Как работал многовесельный движитель?]

Отрывок, характеризующий Гребное судно

– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.