Грейг, Самуил Алексеевич

Самуил Алексеевич Грейг<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр финансов России
7 июля 1878 — 27 октября 1880
Предшественник:	Михаил Рейтерн
Преемник:	Александр Абаза
Государственный контролёр
1 января 1874 — 7 июля 1878
Предшественник:	Александр Абаза
Преемник:	граф Дмитрий Сольский
Рождение:	9 декабря 1827(1827-12-09) Николаев, Херсонская губерния, Российская империя
Смерть:	9 марта 1887(1887-03-09) (59 лет) Берлин, Германская империя
Награды:

Самуи́л Алексе́евич Грейг (9 декабря 1827, Николаев, Херсонская губерния — 9 марта 1887, Берлин) — российский военный и государственный деятель. Генерал-адъютант (с 15 октября 1867 года), полный генерал (с 31 марта 1874 года), Государственный контролёр России (с 1 января 1874 по 7 июля 1878), министр финансов (с 7 июля 1878 по 27 октября 1880 года), член Государственного Совета (с 1 января 1874 года).

Биография

Происходил из старинного шотландского дворянского рода Грейгов, с 1764 года состоящего на русской службе. Второй сын адмирала Алексея Самуиловича Грейга.

21 июня 1836 года назначен пажом ко Двору Его Императорского Величества. 2 октября 1840 года зачислен для обучения в Пажеский корпус, 10 августа 1844 года произведён в камер-пажи.

10 августа 1845 года окончил Пажеской корпус и вышел корнетом в лейб-гвардии Конный полк. В июне — октябре 1849 года принял участие в походе в Венгрию, однако участия в кампании не принимал из-за её окончания. 3 ноября 1851 года назначен личным адъютантом к князю Александру Сергеевичу Меншикову, командующему войсками в Финляндии и начальнику Главного морского штаба. Неоднократно назначался состоять при генерал-адмирале Великом князе Константине Николаевиче.

9 января 1854 года командирован в распоряжение Главнокомандующего морскими и сухопутными силами в Крыму князя А. С. Меншикова. Принял участие в Крымской войне. Участвовал в сражении на Альме, после которого был направлен к императору Николаю I с донесением о сражении. С октября 1854 года находился в осаждённом Севастополе. В сражении под Инкерманом 24 октября отличился, был контужен в голову. После излечения, 15 ноября 1854 года, вернулся в Севастополь. 18 февраля 1855 года назначен сопровождать князя Меншикова в Силистрию и Николаев.

27 марта 1855 года назначен адъютантом к генерал-адмиралу Великому князю Константину Николаевичу, в последующие годы неоднократно сопровождал его в поездках и путешествиях.

8 апреля 1856 года назначен делопроизводителем Комитета для укрепления берегов Чёрного мора (с оставлением состоять при генерал-адмирале), 15 апреля произведён в полковники. 19 июня 1857 года назначен членом и делопроизводителем Комитета для составления устава береговой службы флота. С 4 декабря 1858 по 15 июня 1859 года временно исправлял должность вице-директора Комиссариатского департамента Морского министерства. С 22 декабря 1859 года — временно исправляющий должность вице-директора Канцелярии Морского министерства, с 19 сентября 1860 года — директор Канцелярии. 17 октября 1860 года произведён в генерал-майоры, с зачислением по адмиралтейству. 1 января 1862 года назначен в Свиту Его Величества.

Состоял членом нескольких комитетов:

Комитета по преобразованию морских учебных заведений (со 2 февраля 1862 года; с 1 мая — председатель),

Комитета для обсуждения вопроса о сооружении броненосного флота (с 21 октября 1862 года),

Комитета железных дорог (с 29 декабря 1865 года).

28 мая 1866 года произведён в генерал-лейтенанты и назначен товарищем министра финансов и председателем Коммерческого и Мануфактурного советов, с оставлением по морскому ведомству. Неоднократно временно управлял министерством во время отсутствия министра. 6 июня 1866 года назначен сенатором, с оставлением в занимаемых должностях). 30 ноября 1871 года назначен членом Комитета для обсуждения вопроса о замещении должностей гражданского ведомства, занимаемых военными чинами, исключительно гражданскими чиновниками.

В 1870 году предложил идею создания Адмиралтейского сада в Санкт-Петербурге к 200-летию Петра I. Работы начались в июле 1872 года, исполнителем идеи был петербургский ботаник Э. Л. Регель.

1 января 1874 года назначен Государственным контролёром и членом Государственного совета (по должности). 31 марта 1874 года произведён в полные генералы.

На посту Государственного контролёра в целом продолжил и завершил политику реформ ревизионного ведомства, начатую в 1860-х годах его предшественником, Валерианом Татариновым. Являлся последовательным сторонником сокращения государственных расходов и перехода к протекционистской политике, расширения полномочий контрольных органов при надзоре за железнодорожным строительством. По его инициативе 21 февраля 1877 года, накануне русско-турецкой войны, был учреждён Полевой контроль, на который была возложена задача проводить фактические ревизии хозяйственных учреждений действующей армии и полевого казначейства.

В 1876 году избран почётным членом Петербургской Академии наук.

7 июля 1878 года назначен министром финансов (с оставлением генерал-адъютантом и сенатором), став преемником М. Х. Рейтерна, подавшего в отставку в знак несогласия с экономическими последствиями русско-турецкой войны. Его назначение немедленно вызвало критические отклики: ни в какой степени не будучи специалистом в области финансов и управления экономикой, в повседневной работе он всецело зависел от чиновников собственного министерства, которые продолжали курс прежнего министра. Единственное, что он смог сделать, будучи на посту министра финансов — это продолжать проводить начатую им ранее (ещё на должности Государственного контролёра) политику активного протекционизма.

В феврале 1880 года, после очередного покушения на Александра II, назначенный главой Временной распорядительной комиссии граф Михаил Лорис-Меликов взял курс на «привлечение общественного доверия». Чтобы добиться сочувствия власти со стороны благонамеренной части общества, Лорис-Меликов настоял на удалении из правительства наиболее одиозных министров. В рамках новой политики первым отставку получил министр народного просвещения граф Д. А. Толстой (которого сменил либерально настроенный министр А. А. Сабуров), а затем в отставку был отправлен и Грейг (27 октября 1880 года, с оставлением членом Государственного совета, генерал-адъютантом и сенатором). Сменивший Грейга в октябре 1880 года А. А. Абаза, в отличие от своего предшественника был известен как специалист, исключительно компетентный в данной области. К тому же, по своим убеждениям он был искренним сторонником политики Михаила Рейтерна. Таким образом, за два года нахождения Грейга на посту министра, политика министерства практически не претерпела заметных изменений.

28 марта 1880 года утверждён почётным гражданином города Севастополя. 12 декабря 1880 года зачислен в списки Корпуса пограничной стражи.

14 марта 1881 года командирован к королям Испании и Португалии с известием о вступлении на престол императора Александра III.

Умер 9 марта 1887 года в Берлине. Похоронен на Смоленском евангелическом кладбище в Санкт-Петербурге.

Семья

Сын адмирала Алексея Самуиловича Грейга и Юлии Михайловны Сталинской (27.01.1800 — 28.09.1881).

Жена: танцовщица Александра Петровна Макарова (14.03.1828 — 25.09.1898).

Дети:

Юлия (18.02.1856 — не ранее 1895), 1 муж — граф Георгий Александрович Канкрин (27.06.1851 — 27.04.1897), 2 муж — Станислав Владимирович Рушковский;

Александра (20.03.1858 — 26.01.1915), фрейлина, муж генерал-лейтенант Герман Германович Стенбок (6.12.1847 — 8.05.1904).

Чины и звания

• корнет гвардии (10 августа 1845 года)
• поручик гвардии (старшинство 10 августа 1846 года)
• штабс-ротмистр гвардии (старшинство 6 декабря 1851 года)
• ротмистр гвардии (старшинство 6 декабря 1852 года)
• полковник гвардии (15 апреля 1856 года)
• генерал-майор по адмиралтейству (17 октября 1860 года)
  • Свиты Е. В. генерал-майор (1 января 1862 года)
• генерал-лейтенант по адмиралтейству (28 мая 1866 года)
  • генерал-адъютант (15 октября 1867 года)
• генерал по адмиралтейству (31 марта 1874 года)

Награды

• Орден Святой Анны 2 ст. (15 марта 1854 года)
• Золотое оружие с надписью «За храбрость» (19 января 1855 года, за отличие в Инкерманском сражении)
• Императорская корона к ордену Святой Анны 2 ст. (20 сентября 1858 года)
• Орден Святого Владимира 3 ст. (8 сентября 1859 года)
• Орден Святого Станислава 1 ст. (30 августа 1862 года)
• Орден Святой Анны 1 ст. (19 апреля 1864 года)
• Орден Святого Владимира 2 ст. (27 марта 1866 года)
• Орден Белого орла (17 апреля 1870 года)
• Орден Святого Александра Невского (16 апреля 1872 года)
• алмазные знаки к ордену Святого Александра Невского (17 апреля 1877 года)
• Орден Святого Владимира 1 ст. (19 февраля 1880 года)

иностранные:

• прусский Орден Красного Орла 2 ст. (1857)
• саксен-альтенбургский Орден Саксен-Эрнестинского дома 1 ст. командорский крест со звездой (1857)
• ольденбургский Орден Заслуг герцога Петра-Фридриха-Людвига командорский крест (1857)
• сардинский Орден Святых Маврикия и Лазаря командорский крест (1857)
• нидерландский Орден Дубовой короны командорский крест (1857)
• бельгийский Орден Леопольда I командорский крест (1857)
• ганноверский Орден Гвельфов командорский крест (1857)
• шведский Орден Меча большой крест (9 августа 1865 года)
• датский Орден Данеброг большой крест (23 августа 1865 года)
• персидский Орден Льва и Солнца 1 ст. (6 марта 1867 года)
• черногорский Орден Князя Даниила I 1 ст. (5 февраля 1873 года)
• итальянский Орден Короны Италии большой крест (23 июля 1873 года)

Литература

• В. Т. Судейкин. Грейг, адмиралы и государственные деятели // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Коллектив авторов СПбГУ под ред. акад. Фурсенко. Управленческая элита Российской империи (1802—1917). — СПб.: Лики России, 2008.
• Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи 1802—1917. Биобиблиографический справочник. — Издание второе, исправленное и дополненное. — СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2002. — 936 с. — ISBN 5-86007-144-2.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50207.ln-ru Профиль Самуила Алексеевича Грейга] на официальном сайте РАН

[ru.rodovid.org/wk/Запись:371959 Грейг, Самуил Алексеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Грейг, Самуил Алексеевич

– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!