Грейг, Самуил Карлович

Самуил Карлович Грейг
англ. Samuel Greig
Дата рождения	30 ноября 1736(1736-11-30)
Место рождения	Инверкитинг, Шотландия
Дата смерти	15 октября 1788(1788-10-15) (51 год)
Место смерти	Ревель, Российская империя
Принадлежность	Великобритания Великобритания Российская империя Российская империя
Род войск	Королевский военно-морской флот Великобритании Российский императорский флот
Годы службы	1750—1764 1764—1788
Звание	Лейтенант Адмирал
Сражения/войны	Семилетняя война: Взятие Горэ Сражение в бухте Киберон Осада Гаваны Русско-турецкая война (1768—1774): Хиосское сражение Чесменское сражение Русско-шведская война (1788—1790): Гогландское сражение
Награды и премии
Связи	сын Алексей Самуилович Грейг

Самуил Карлович Грейг (имя при рождении Сэмюэль Грейг, англ. Samuel Greig; 30 ноября 1736, Инверкитинг, Шотландия — 15 октября 1788, Ревель) — российский адмирал шотландского происхождения, отличившийся в Чесменском (1770) и Гогландском (1788) сражениях. Отец адмирала Алексея Грейга.

Биография

До поступления на русскую службу

Родился 30 ноября 1736 года в селе Инверкитинг, Файф, по национальности был шотландцем. Его отец был капитаном торгового судна; сам Грейг тоже стал моряком и ходил матросом в плавания на судах своего отца, затем перешёл в 1750 году на Королевский военно-морской флот Великобритании.

Служил сначала волонтёром, в 1758 году получил звание помощника капитана; в ранний период службы проявил рвение к службе и неукоснительное исполнение порученных обязанностей. Во время Семилетней войны участвовал в нескольких морских сражениях и штурмах крепостей, в том числе во взятии Горэ (1758), сражении в бухте Киберон (1759) и осаде Гаваны (1762). В 1761 году получил временное повышение до лейтенанта флота, однако Королевский флот утвердил его в этом звании лишь через несколько лет.

Когда российское правительство обратилось к правительству Великобритании с просьбой направить нескольких британских морских боевых офицеров в Россию для помощи в модернизации российского флота, Грейг оказался в числе выбранных для этой миссии. Уже вскоре после поступления на русскую службу он хорошо себя зарекомендовал, получив в 1764 году звание капитана 1 ранга. В первый период службы в России Грейг командовал несколькими кораблями Балтийского флота, в том числе фрегатом «Святой Сергий» и линейным кораблём «Трёх Иерархов».

Русско-турецкая война

См. также: Первая Архипелагская экспедиция

В 1770 году, через два года после начала Русско-турецкой войны 1768—1774 годов, Грейг был поставлен во главе нескольких отрядов кораблей, находившихся в составе эскадры под командованием графа Алексея Орлова и адмирала Григория Спиридова, отправившейся в военную экспедицию в Средиземное море.

В Хиосском сражении Грейг командовал кордебаталией (центром эскадры). Турецкий флот, состоявший из 15 линейных кораблей, а также нескольких фрегатов и галер, значительно превосходил по мощи русский флот из 9 линейных кораблей и 3 фрегатов, с которым встретился у Чесменской бухты к западу от турецкого побережья. После тяжёлого и кровопролитного, но завершившегося неясным исходом боя турецкий флот ночью отступил непосредственно к Чесменской бухте, усилив тем самым свою мощь за счёт располагавшихся там береговых батарей. Несмотря на столь выгодную позицию, занятую врагом, русское командование решило продолжить сражение, предприняв попытку уничтожить вражеский флот с помощью брандеров.

В 1:00 ночи капитан Грейг во главе брандеров атаковал вражеские корабли и в результате этой успешной атаки уничтожил большую часть турецкого флота. Капитан Грейг вместе с другим британским офицером, лейтенантом Дрисдейлом, своим помощником, собственными руками поджигал брандеры. Выполнив эту опасную миссию, он и Дрисдейл прыгнули за борт и поплыли к своим лодкам, находясь одновременно под плотным турецким огнём и непосредственной угрозой гибели от взрыва подожжённых ими брандеров. Русский флот, развивая его успех, атаковал крепость и береговые батареи, и к девяти часам утра как от крепостных укреплений, так и от вражеского флота практически ничего не осталось. После битвы капитан Грейг, который имел звание капитана на момент назначения возглавлять брандеры, был немедленно возведён графом Орловым в звание адмирала; впоследствии это назначение было утверждено письмом от императрицы Екатерины II.

В 1772 году руководил морской атакой на Чесменскую крепость. С 1774 по 1775 год возглавлял эскадру, отправленную в Средиземное море из Кронштадта. В 1775 году привёз в Кронштадт похищенную Алексеем Орловым княжну Тараканову.

Губернатор Кронштадта

В 1775 году Грейг получил должность губернатора (главнокомандующего командора) Кронштадтского порта. В период его пребывания в должности была проведена масштабная реконструкция порта, в том числе строительство новых доков, расширение порта и возведение госпиталя для моряков.

В 1777—1778 годах возглавил флотскую дивизию. Некоторые линкоры в России были заложены по его непосредственной инициативе. В 1782 году был избран членом Королевского общества. В 1785 году по его инициативе совет Адмиралтейства был переведён из Санкт-Петербурга в Кронштадт.

Русско-шведская война

После начала Русско-шведской войны Грейг командовал Балтийским флотом, сумев блокировать шведский флот в Свеаборге, в то время как сам успешно действовал в открытом море. 17 июля 1788 года состоялось Гогландское сражение. Силы флотов были примерно равны, но командовавший шведами герцог Карл Сёдерманландский (будущий король Карл XIII) большую часть сражения провёл заперевшись в своей каюте, в отличие от Грейга, который на 100-пушечном корабле «Ростислав» атаковал шведский «Принц Густав» под командованием вице-адмирала Густава Вахмейстера, вынудив того отступить, а затем и сдаться. Сражение длилось шесть часов в густом пороховом дыму, и под покровом ночи шведские корабли, начавшие испытывать нехватку боеприпасов, были вынуждены под атаками Грейга отойти к побережью.

Через несколько дней после одержанной над противником победы он заболел лихорадкой (на флоте в то время свирепствовала эпидемия брюшного тифа), из-за которой был отправлен в Ревель для лечения, но скончался 26 октября 1788 года на борту своего корабля «Ростислав» после нескольких дней болезни в возрасте 51 года. Узнав о его болезни, беспокоившаяся за жизнь Грейга Екатерина II приказала своему лучшему придворному медику доктору Роджерсону немедленно отправиться в Ревель и сделать всё возможное для спасения жизни адмирала. Тот отправился в путь, однако в итоге ничего не сумел сделать. За Гогландское сражение адмирал был удостоен ордена св. Андрея Первозванного.

Похороны

Церемония похорон Грейга была проведена в лютеранском (так как Грейг исповедовал лютеранство) Ревельском соборе с большой пышностью и помпезностью. За несколько дней до этого его тело было выставлено для прощания в зале Адмиралтейства, а затем доставлено к месту погребения в богато украшенном гробу в карете, запряжённой шестёркой лошадей в чёрных попонах; в траурной церемонии приняли участие большое количество дворян, духовенства и морские офицеры всех званий. В процессии участвовали крупные подразделения всех родов войск, она сопровождалась колокольным звоном и стрельбой орудий крепостных стен и кораблей. Проектом внешнего вида мраморного надгробного памятника Грейгу в стиле классицизма по приказу Екатерины II занимался архитектор Джакомо Кваренги. Похороны Грейга в соборе стали исключением, поскольку ещё в 1772 году императрица запретила хоронить умерших в окрестностях церквей. Екатерина II также покровительствовала его семье, выделив им для проживания Ревельский казённый дом.

Значение

Грейг внёс большой вклад в развитие и перевооружение русского флота. В 1760-е — 1770-е годы Грейг разработал и усовершенствовал систему парусного вооружения кораблей (утверждена Адмиралтейств-коллегией в 1777 году), внёс ряд усовершенствований в конструкции корпусов кораблей и судовых устройств. В 1783 году под руководством Грейга впервые в практике русского флота была обшита медными листами подводная часть корабля, что значительно улучшило его ходовые качества.

Дневник

Дневник Грейга в переводе с английского на русский был впервые издан в 1849 году в «Морском сборнике». Он содержит в числе прочего подробные описания сражений при Хиосе и Чесме.

Награды

• Орден Святого Георгия 2-й степени за Чесменское сражение (1770)
• Орден Святой Анны по окончании Русско-турецкой войны (1768—1774) (1774)
• Орден Святого Александра Невского (1776)
• Орден Святого Владимира 1-й степени (1782)
• Орден Святого Андрея Первозванного за Гогландское сражение (1788)

Семья

Был женат на Сарре (Александровне) Кук (1752 — 13 августа 1793). Сыновья — Алексей, Иван, Карл, Самуил. Дочери — Евгения, Евдокия, Шарлотта.

Алексей Грейг (1775—1845) сделал успешную карьеру в Российском императорском флоте: был командующим Черноморского флота, известен также как основатель Пулковской обсерватории.

Дань памяти

Именем адмирала Грейга названы:

• Улица в Кронштадте, идущая от Цитадельского шоссе к Мясоперерабатывающему заводу на Кроншоссе, стала именоваться улицей Адмирала Грейга. На месте завода была дача адмирала.
• Бухта в Анадырском заливе в 1876 году (название дано экспедицией на клипере «Всадник»).

Литература

• В. Судейкин,. Грейг, адмиралы и государственные деятели // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Крючков Ю. С. Самуил Карлович Грейг. М, Наука, 1988.
• Prattis W. G. Grand Admiral Samuel Greig, father of the Russian Navy. Dunfermline, 1985.
• Biographical Dictionary of Eminent Scotsmen by Robert Chambers and published by Blackie and Son of Glasgow, Edinburgh, and London. 1856.

Ссылки

• [wars175x.narod.ru/mmr_grg00.html Биография Грейга.]
• [wars175x.narod.ru/bgr_grg2.html Первый поход российского флота в Архипелаг, описанный Адмиралом Грейгом.]
• [www.modelik.ru/Buch/Buch11.7.php 100 великих адмиралов. Самуил Карлович Грейг]

Отрывок, характеризующий Грейг, Самуил Карлович

Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.