Грейси IV, Арчибальд
| Арчибальд Грейси IV | |
| Archibald Gracie IV | |
 | |
| Полковник Арчибальд Грейси | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Арчибальд Грейси |
| Род деятельности: | |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Отец: |
Арчибальд Грейси III |
Полковник Арчибальд Грейси IV (англ. Archibald Gracie IV; 17 января 1859 — 4 декабря 1912) — американский писатель, историк-любитель, инвестор недвижимости, а также один из выживших пассажиров лайнера «Титаник». Позже написал несколько книг о катастрофе.
Содержание
Биография
Грейси родился в Мобиле, Алабама, в богатой шотландско-американской семье из Нью-Йорка. Он был тёзкой и прямым потомком Арчибальда Грейси, построившего особняк Грейси, нынешнюю резиденцию мэров Нью-Йорка. Его отец, Арчибальд Грейси III, был офицером Вашингтонской лёгкой пехоты в армии Конфедерации во время Гражданской войны[1]. Арчибальд Грейси обучался в школе Святого Павла в Конкорде, Нью-Гэмпшир и Военной академии (которую не окончил), и в конце концов стал полковником 7-го полка нью-йоркской милиции[1].
Полковник Грейси был историком-любителем и особенно его очаровывала битва при Чикамоге, в которой участвовал его отец. Он провёл несколько лет, собирая информацию о битве и, в конечном итоге, опубликовал книгу «Правда о Чикамоге»[2]. В 1912 году он путешествовал по Европе на «Океанике», но в США решил вернуться на борту «Титаника»[1].
На борту «Титаника»
Грейси сел на борт «Титаника» 10 апреля в Саутгемптоне, заняв каюту C-51 в первом классе. Бо́льшую часть рейса он провёл в обществе одиноких женщин, включая Хелен Черчилль Кэнди, Шарлотту Эпплетон и Каролину Браун[2]. Также, Грейси проводил время за чтением книг в библиотеке 1-го класса вместе со своим другом Клинчем Смитом, и обсуждая Гражданскую войну с Исидором Штраусом. Среди других пассажиров он был известен, как неутомимый рассказчик и неиссякаемый источник информации по истории Чикамоги и Гражданской войны в целом.
14 апреля 1912 года Грейси, пренебрегая слабым здоровьем, решил провести время на корте для игры в сквош и в бассейне. Затем он участвовал в богослужении, а остаток дня посвятил чтению и общению. Спать Грейси лёг рано, намереваясь рано утром отправиться на сквош[3].
В 23:45 Грейси проснулся от слабого толчка судна. Поняв, что двигатели не работают, он быстро оделся. Направляясь на шлюпочную палубу, он встретил женщин, которых сопровождал. Арчибальд проводил их до шлюпочной палубы и убедился, что они сели в шлюпку. Далее полковник помогал второму офицеру Чарльзу Лайтоллеру сажать женщин и детей в шлюпки[2].
В 1:55 Грейси и его друг Смит стали помогать Лайтоллеру спускать складные шлюпки, располагавшиеся над офицерскими каютами. Когда была спущена шлюпка B шлюпочную палубу уже заливала вода:
Мой друг Клинч Смит предложил бежать в сторону кормы. Но перед нами возникла живая стена людей, бежавшая к шлюпкам и блокировавшая нам путь. В толпе, среди мужчин, были женщины и они, казалось, были пассажирами третьего класса. Даже среди этих людей не было никакого истеричного крика, никаких признаков паники. О, это была молчаливая агония толпы[1].
Когда вода хлынула на шлюпочную палубу, Грейси смыло волной, но он успел схватиться за крышу мостика. Далее, отплыв Грейси смог залезть на днище перевёрнутой складной шлюпки[4], где уже расположилась дюжина других мужчин. Его друг Клинч Смит исчез в пучине океана, а тело так и не было найдено. В течение ночи промокшие и замёрзшие люди пытались удержаться на киле шлюпки. Как писал Грейси, более половины людей от усталости или холода соскользнуло в воду. Утром 15 апреля спасательные шлюпки номер 4 и 12 подобрали выживших. Грейси так сильно устал, что не смог сделать прыжок, и на борт «Карпатии» его подняли прямо в шлюпке[2].
Дальнейшая жизнь
После возвращения в Нью-Йорк Грейси сразу начал писать книгу о своём плавании на «Титанике». Он провёл месяцы, пытаясь установить, кто находился в спасательной шлюпке и какие события имели место. В своей работе он указал каждого безбилетного пассажира, а также указал имена пассажиров первого класса, оставшихся на судне. Эта книга стала ценным источником информации для историков и исследователей катастрофы[2].
Здоровье Грейси было сильно подорвано переохлаждением и полученными травмами и 4 декабря 1912 года полковник скончался от осложнения диабета. Он был похоронен на кладбище Вудлон в Бронксе, Нью-Йорк. На похоронах присутствовали многие выжившие пассажиры и члены семей погибших[3].
В массовой культуре
В фильме 1997 года «Титаник» Арчибальда Грейси сыграл британский актёр Бернард Фокс[3].
Напишите отзыв о статье "Грейси IV, Арчибальд"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 [www.encyclopedia-titanica.org/titanic-survivor/colonel-archibald-gracie.html Colonel Archibald Gracie | Encyclopedia Titanica]
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.nationmaster.com/encyclopedia/Archibald-Gracie NationMaster — Encyclopedia: Archibald Gracie]
- ↑ 1 2 3 [www.search.com/reference/Archibald_Gracie Reference for Archibald Gracie — Search.com]
- ↑ [titanicgazette.blogspot.com/2008/01/archibald-gracie.html The Titanic Gazette: Archibald Gracie]
Ссылки
- [www.titanic-titanic.com/death_certificate_gracie_archibald.shtml Archibald Gracie Death Certificate on Titanic-Titanic.com]
- Titanic: Triumph and Tragedy, by John P. Eaton and Charles A. Haas, W.W. Newton & Company, 2nd edition 1995 ISBN 0-393-03697-9
- A Night to Remember, by Walter Lord, ed. Nathaniel Hilbreck, Owl Books, rep. 2004, ISBN 0-8050-7764-2
- Titanic: A Survivor’s Story and the Sinking of the S.S. Titanic by Archibald Gracie and Jack Thayer, Academy Chicago Publishers, 1988 ISBN 0-89733-452-3
- [books.google.com/books?id=4BNCAAAAIAAJ Правда о Чикамоге], Арчибальд Грейси , 1911 год, ISBN 0-89029-038-5
Отрывок, характеризующий Грейси IV, Арчибальд
– Что простить? – спросил князь Андрей.– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
