Грей, Мария

Мария Грей
англ. Mary Grey
Портрет, атрибутируемый Гансу Эворту, 1571 год
Дата рождения:	1545(1545)
Дата смерти:	20 апреля 1578(1578-04-20)
Отец:	Генри Грей, 3-й маркиз Дорсет
Мать:	Леди Фрэнсис Брэндон
Супруг:	Томас Киз

Мария Грей (англ. Mary Grey, употреблялось также написание Marie; ок. 1545 — 20 апреля 1578) — младшая сестра леди Джейн Грей, известной как «королева на девять дней», и Катерины Грей.

Биография

Родственные связи и роль в линии наследования

Леди Мария Грей родилась в семье Генри Грея, 3-го маркиза Дорсета, и леди Фрэнсис Брэндон, дочери Чарльза Брэндона, герцога Саффолка, и французской королевы Марии Тюдор.

Мария Тюдор была дочерью короля Генриха VII и Елизаветы Йоркской и приходилась младшей сестрой королю Генриху VIII. Сёстры Грей, как правнучки Генриха VII, считались потенциальными наследницами английского престола. Согласно завещанию Генриха VIII, список претендентов выглядел следующим образом:

• Эдуард, принц Уэльский, сын Генриха VIII и Джейн Сеймур;
• Леди Мария Тюдор, дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской;
• Леди Елизавета Тюдор, дочь Генриха VIII и Анны Болейн;
• Наследники леди Фрэнсис Грей, дочери Марии Тюдор и Чарльза Брэндона;
  • Леди Джейн Грей;
  • Леди Катерина Грей;
  • Леди Мария Грей;
• Наследники леди Элеоноры Клиффорд, дочери Марии Тюдор и Чарльза Брэндона;
  • Леди Маргарет Клиффорд.

Король Эдуард VI умер 6 июля 1553 года, и регент Джон Дадли предпринял попытку возвести на трон жену своего сына, леди Джейн Грей, в соответствии с новым Актом о наследовании, составленным незадолго до смерти короля и исключавшим из круга претендентов принцессу Марию, её единокровную сестру принцессу Елизавету и леди Фрэнсис Брэндон. Эти изменения в порядке престолонаследия не нашли поддержки, и леди Джейн была низложена. Королевой стала Мария Тюдор, а после её смерти — Елизавета. Поскольку обе королевы — Мария и Елизавета — были бездетны, сёстры Грей были наиболее предпочтительными кандидатурами на трон Англии. Катерина Грей умерла в 1568 году, и теперь Мария Грей и её кузина Маргарет Клиффорд оставались единственными здравствующими внучками Марии Тюдор, сестры Генриха VIII. Брак Катерины Грей и Эдварда Сеймура был признан недействительным, а их сыновья — незаконнорожденными, и Мария рассматривалась многими как наиболее вероятная преемница королевы Елизаветы. Несмотря на этот факт, она никогда не выказывала серьёзных притязаний на корону.

Ранние годы

Мария Грей не отличалась красотой: по дошедшим описаниям она была очень маленького роста (чуть выше 120 см) и, согласно донесению испанского посланника, «горбатой и весьма безобразной». Елизавета нелестно отзывалась о ней, как об «этой коротышке, карлице и уродине». Не сохранилось никаких свидетельств о том, что родители пренебрегали ею или пытались скрыть физические недостатки девочки. Она воспитывалась наравне с остальными дочерьми. Первые годы жизни Мария провела вместе со старшими сёстрами в Брадгейте, одном из поместий семьи Грей. Сёстры получили превосходное образование, включавшее помимо традиционных для благородных дам навыков шитья, приготовления изысканных кушаний и игры на музыкальных инструментах, также знание классической литературы и иностранных языков, таких как греческий, латынь, итальянский и французский.

В мае 1553 года, когда её старшие сёстры вышли замуж, Мария, которой тогда было около восьми лет, была обручена со своим кузеном лордом Артуром Греем. В июле того же года Джейн Грей на несколько дней стала королевой, но вскоре была свергнута, а в феврале 1554 года, после неудавшегося восстания Томаса Уайетта, она, её муж Гилфорд Дадли и отец Генри Грей были казнены. В течение этого периода Мария и Катерина оставались вместе с матерью, пытавшейся добиться милости королевы и возврата хотя бы части отчуждённого в пользу короны имущества. В апреле 1554 года ей была пожалована значительная часть бывших владений Греев, а в июле Мария Тюдор разрешила леди Фрэнсис, Катерине и Марии вернуться ко двору, где они стали её фрейлинами. Помолвка Марии с Артуром Греем на тот момент уже была расторгнута.

В 1555 году леди Фрэнсис вышла замуж за Эдриана Стоукса и в последующие годы редко бывала при дворе. Десятилетняя Мария жила вместе с матерью, Катерина оставалась при королеве. Когда в 1558 году Марию Тюдор на престоле сменила Елизавета, дамы семейства Грей перешли в её свиту, хотя и не пользовались благосклонностью новой королевы. После смерти матери в 1559 году, оставившей почти всё состояние своему второму мужу, Мария получила в наследство лишь незначительную собственность, приносившую ежегодный доход в 20 фунтов. Вдобавок к этим средствам на жизнь она довольствовалась также выплатами в размере 80 фунтов, назначенными ей Елизаветой.

Тайный брак и его последствия

В 1565 году Мария Грей тайно вышла замуж, не получив при этом разрешения на брак от королевы. Её мужем стал Томас Киз, вдовец с несколькими детьми, служивший начальником королевской гвардии. При дворе они виделись почти каждый день, но обстоятельства их знакомства неизвестны, потому как Мария ни с кем не делилась о своих отношениях с Кизом. В период ухаживания он подарил ей несколько украшений: три кольца, одно из которых было с рубинами и бриллиантами, и золотую цепочку. Их венчание было приурочено к 16 июля, так как в тот день королева вместе со всей свитой уехала в Дарем-Хаус на Стрэнде, куда была приглашена на свадьбу своего племянника, Генри Ноллиса. Тем временем, в Уайтхолле Мария Грей и Томас Киз обменялись брачными клятвами в присутствии священника и нескольких близких родственников, друзей и слуг. Памятуя о ситуации, в которой ранее оказалась её сестра Катерина, так и не сумевшая доказать действительность своего брака с Эдвардом Сеймуром из-за смерти единственной свидетельницы, Мария предусмотрительно обеспечила наличие на венчании максимально возможного количества людей, способных подтвердить, что брачный обряд был проведён как положено.

Уже 21 августа слухи об этом браке дошли до королевы. Чуть раньше были получены известия из Шотландии о поспешной свадьбе королевы Марии Стюарт с лордом Генри Дарнли, свершившейся без одобрения Елизаветы. Хотя королева Мария заявила, что не будет настаивать на своих династических правах на трон Англии, Елизавета знала, что в Парламенте снова поднимут вопрос о назначении наследника и будут предлагать кандидатуру Катерины Грей, отчего королева пребывала в раздражении. Расценив поступок младшей леди Грей как сильнейшее оскорбление, она отдала приказ о заключении Киза во Флитскую тюрьму, а сама Мария оставалась под домашним арестом вплоть до смерти своего мужа. Всё это время она находилась под надзором людей, лично назначенных королевой. Сперва она была отправлена к Уильяму Хотри в Чекерс Корт, графство Бакингемшир, где жила в течение двух лет. Оттуда она беспрестанно посылала письма Уильяму Сесилу, упрашивая его помочь вымолить прощение у королевы. Под каждым из своих посланий она ставила подпись Mary Graye, как если бы вовсе никогда не была замужем. Однако гнев Елизаветы не ослабевал. Тогда Томас Киз, тяжело переносивший суровые условия заключения, заявил, что согласен на аннулирование брака в обмен на то, чтобы его отпустили домой в Кент. После выяснения всех деталей Эдмунд Гриндал, епископ Лондонский, не нашёл оснований для аннулирования брака.

В августе 1567 года Мария в сопровождении Уильяма Хотри была доставлена в лондонский дом баронессы Кэтрин Уиллоуби, последней жены её деда, Чарльза Брэндона. Баронесса была вынуждена за свой счёт обеспечить леди Грей необходимыми предметами обихода, поскольку многие вещи из её личного имущества пришли в негодность. Под опекой Кэтрин Уиллоуби Мария оставалась до июня 1569 года, а затем была переведена под надзор сэра Томаса Грешема.

Её супруг, Томас Киз, был освобождён из Флитской тюрьмы в 1569 году и, получив пост в замке-крепости Сандгейт, отбыл в Кент, где и скончался в сентябре 1571 года. Узнав о его смерти, Мария снова обратилась к королеве с просьбой помиловать её и разрешить заботиться об осиротевших детях Киза. Томас Грешем также ходатайствовал перед Сесилом об отъезде Марии из его дома, так как его супруга была категорически против её присутствия. Только в мае 1572 года Елизавета окончательно согласилась освободить леди Грей, при этом ограничив её в использовании унаследованной собственности.

Вдовство и смерть

Овдовевшей Марии разрешили переехать в Лестершир к её отчиму Эдриану Стоуксу, в 1572 году женившемуся на леди Анне Кэрью. Опасаясь быть ему в тягость, Мария через Уильяма Сесила уведомила Елизавету о том, что у неё практически нет средств к существованию, кроме двадцати фунтов годового дохода, и королеве пришлось назначить ей небольшое денежное содержание. К февралю 1573 года Марии удалось скопить достаточно денег, чтобы перебраться в Лондон и зажить своим домом. К концу 1577 года она была восстановлена в должности фрейлины королевы.

Мария Грей умерла бездетной 20 апреля 1578 года в возрасте 33 лет во время эпидемии чумы в Лондоне, хотя, вероятно, не чума стала причиной её смерти. Она занемогла в апреле и незадолго до кончины составила завещание, разделив своё скромное состояние между Кэтрин Уиллоуби (ей она оставила драгоценности своей матери), леди Маргарет Арунделл, Анной Кэрью, своей падчерицей Джейн Меррик, внучкой своего покойного мужа Мэри Меррик и несколькими слугами. Похоронить её останки она завещала там, «где сочтёт наиболее удобным Её Величество королева».

Елизавета I взяла на себя расходы и организацию похорон, соответствующих статусу Марии как ближайшей родственницы королевы. Мария Грей была погребена 14 мая рядом с матерью в Вестминстерском аббатстве, её могила до сих пор остаётся без каких-либо опознавательных табличек. Главной скорбящей на её похоронах была Сьюзан Берти, дочь Кэтрин Уиллоуби. Место Марии Грей в порядке престолонаследия заняла Маргарет Клиффорд, последняя здравствующая претендентка на трон, указанная в Акте о престолонаследии Генриха VIII.

Генеалогия

Предки Марии Грей

16. Джон Грей из Гроуби               8. Томас Грей, 1-й маркиз Дорсет                       17. Элизабет Вудвилл               4. Томас Грей, 2-й маркиз Дорсет                             18. Уильям Бонвилл, 6-й барон Харингтон               9. Сесилия Бонвилл, 7-я баронесса Харингтон                       19. Кэтрин Невилл               2. Генри Грей, 3-й маркиз Дорсет                                   20. Николас Уоттон               10. Сэр Ричард Уоттон                       21. Элизабет Бамбург               5. Маргарет Уоттон                             22. Генри Белкнап               11. Анна Белкнап                       23. Маргарет Ноллис               1. Мария Грей                                         24. Сэр Уильям Брэндон               12. Уильям Брэндон                       25. Элизабет Уингфилд               6. Чарльз Брэндон, 1-й герцог Саффолк                             26. Генри Бруин               13. Элизабет Бруин                       27. Элизабет Дарси               3. Фрэнсис Брэндон                                   28. Эдмунд Тюдор, 1-й граф Ричмонд               14. Генрих VII Тюдор                       29. Маргарет Бофорт               7. Мария Тюдор                             30. Эдуард IV               15. Елизавета Йоркская                       31. Элизабет Вудвилл

Литература

• Эриксон, Кэролли. Елизавета I / Пер. с англ. Н. А. Анастасьева. — М.: АСТ, 2005. — 512 с. — (Историческая библиотека). — 5 000 экз. — ISBN 5-17-016990-6.
• Ives, Eric. Lady Jane Grey: A Tudor Mystery. — Wiley-Blackwell, 2009. — 392 с. — ISBN 9781405194136.
• Lisle, Leanda de. The Sisters who would be Queen: Mary, Katherine, and Lady Jane Grey. A Tudor Tragedy. — London: HarperCollins UK, 2010. — 352 с. — ISBN 0007219067.
• Strickland, Agnes. Lives of the Tudor princesses including Lady Jane Gray and her sisters. — London: Longmans, Green, and Co, 1868. — С. 428.

Ссылки

• [www.thepeerage.com/p10275.htm#i102749 Mary Grey: ThePeerage.com] (англ.). [www.webcitation.org/66aKUDk7x Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].
• [www.britannia.com/history/ladyjane/marygrey.html Mary Grey: Britannia.com] (англ.). [www.webcitation.org/66aKUhVmR Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].
• [www.tudorplace.com.ar/Bios/MaryGrey.htm Mary Grey: TudorPlace.com] (англ.). [www.webcitation.org/66aKVAXPp Архивировано из первоисточника 1 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Грей, Мария

– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.