Греки в Египте

Греки в Египте — греческая община в Египте, которая официально насчитывает около 1000 человек (по состоянию на 2012 год).

История

Греки поселились в Египте еще в античные времена. Геродот, посетивший Египет в 5 веке до н. э., утверждал, что греки были одними из первых иностранцев, которые когда-либо жили в этой стране. Диодор Сицилийский передал предание о том, что во времена всемирного потопа Актий, один из Гелиад, построил здесь город Гелиополис, в то время как афиняне построили Саис. Диодор свидетельствует, что хотя все греческие города погибли во время потопа, а египетские, включая Гелиополис и Саис, остались невредимыми.

По-настоящему процветающей греческая община в Египте стала в эллинистический период (см. Эллинистический Египет) под руководством правителей династии Птолемеев, основанной диадохом Птолемеем I Сотером. В это время Александрия, основанная Александром Великим, стала центром греческого и всего эллинистического мира. Александрийский маяк считался одним из семи чудес древнего мира, а в пору правления Птолемея II Филадельфа Александрийская библиотека стала крупнейшей. Последним фараоном Египта была греческая принцесса Клеопатра VII.

19-20 века

Несмотря на относительную малочисленность общины в начале 3 тысячелетия, в начале 20 века греческая община в Египте, по официальным архивным данным Министерства иностранных дел Греции, достигала более 180 000 человек. Среди них только 132 947 имели греческое гражданство.

Особенно сильной греческая община была в период 1880—1920 годов, когда играла ведущую роль как в экономической, политической, так и культурной жизни государства. Самые известные династии греческих предпринимателей в Египте: Бенакис (Эммануил Бенакис, Антонис Бенакис, Пенелопа Бенаки-Дельта), Сальвагос (Константинос Сальвагос), Родоханакис (Константинос Родоханакис, Михаил Эммануил Родоханакис) и Зервудахис. В частности, греками основан один из ведущих банков страны — Банк Александрии. Из греческой общины в Египте вышли многочисленные художники, писатели, дипломаты и политики. Самый известный из них — поэт с мировым именем Константинос Кавафис.

До 1940-х годов греков насчитывалось до 250 тысяч человек. Основной ячейкой была Александрия, особенно окрестности монастыря и церкви святого Саввы. Также значительная по численности община жила в Думьяте, здесь действовала греческая школа, дом для путешествующих греков и церковь святого Николая. В Каире греческая община появилась в 1856 году в трех основных районах: Тзуония, Харет-эль Рум (в переводе буквально означает Улица греков) и в Хамзауе. Патриархат расположился в Харет-эль Руме, недалеко от церкви святого Марка. Греческий монастырь Святого Георгия в Старом Каире существует доныне. Он окружен огромной стеной, увенчанной каменной башней. В его стенах действует греческий госпиталь, школа и приют для пожилых и бедных. Несколько менее многочисленные, чем в Александрии и Каире, в конце 19 века греческие общины сформировались в Эль-Мансуре, Порт-Саиде, Танте, в Эз-Заказике.

Во время Балканских войн греческая община Египта направила в Грецию добровольцев и финансировала деятельность госпиталей, предоставляла жильё семьям солдат. Во время Второй мировой войны более 7 тысяч греков Египта сражались на стороне союзников на Ближнем Востоке. Их финансовый вклад достиг 2 500 млн египетских фунтов. После Суэцкого кризиса, в то время как британские и французские рабочие покидали Египет, греки остались.

Понтийцы Египта

В окрестностях монастыря Святой Екатерины живут бедуины Гембелия, так называемые «понтийские греки пустыни» — древняя греческая община, чья жизнь напрямую связана с монастырём. Говорят они на греческом языке и хранят некоторые христианские традиции, хотя по вероисповеданию мусульмане.

На Синай они пришли во время правления византийского императора Юстиниана, который возвёл монастырь и отправил в пустыню 200 семей из Понта для помощи монахам. В 7-8 веках общество исламизировалось в результате браков с местными жителями, но при этом Гембелияне по-прежнему говорят на понтийском языке и считают себя потомками ромеев.

Выдающиеся греки Египта

Древние греки

• Птолемей I Сотер
• Птолемей II Филадельф
• Клеопатра VII
• Евклид
• Эратосфен
• Гипатия
• Филон
• Плотин
• Клавдий Птолемей

Новогреки

• Константинос Кавафис
• Йоргос Сеферис
• Никос Николаидис
• Дионисиос Касдаглис
• Костас Скарвелис
• Антигона Костанда
• Яннис Дессес
• Кимон Эван Маренго
• Нелли Мазлум
• Жорж Мустаки
• Демис Руссос
• Георгиос Аверофф
• Феодор II
• Константин Ксенакис
• Константинос Сперас
• Манос Лоизос
• Джина Бахауер
• Томас Томопулосл
• Яннис Христу
• Константинос Партенис
• Антонис Бенакис
• Эммануил Бенакис
• Пенелопа Дельта
• Стефанос Тамвакис

См. также

• Греческая диаспора
• Греки в России
• Греки в Эфиопии
• Греки в Армении
• Греки в Венгрии
• Греки-киприоты
• Греки в Османской империи
• Совет греков зарубежья
• Эллинское происхождение древних македонцев

Ссылки

• [www.greece.org/alexandria/eka2/eka1.htm The Greek community of Alexandria official website]
• [www.elia.org.gr/pages.fds?pagecode=02.02&langid=2 Egyptian Hellenism Department-Hellenic Literary and Historical Archive]
• [noctoc-noctoc.blogspot.com/2007/06/greeks-of-egypt.html Greeks in Egypt-Greek communities Blog]
• [www.greekorthodox-alexandria.org/ Greek Orthodox Patriarchate of Alexandria and All Africa]
• [www.xronometro.gr/show.cfm?id=967&obcatid=23 Greek presence in Egypt-in Greek]

Отрывок, характеризующий Греки в Египте

Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.