Греков, Александр Петрович (генерал)

Александр Петрович Греков
Дата рождения	21 ноября (3 декабря) 1875(1875-12-03)
Место рождения	Сопыч, Глуховский уезд, Российская империя (ныне Глуховский район, Сумская область, Украина)
Дата смерти	2 декабря 1958(1958-12-02) (82 года)
Место смерти	Вена, Австрия
Принадлежность	Российская империя Российская империя + УНР, затем Украинская держава, затем УНР, затем ЗУНР
Годы службы	1899—1917 + 1917—1919
Звание	Генерал-майор (1917) + Генерал-хорунжий
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России: Гражданская война на Украине
Награды и премии
В отставке	Зампред Всеукраинской национальной рады (1921—1922) Редактор газеты «Украина» (1922) Птицевод и огородник (1922—1930) Безработный (1930—1933) Бухгалтер (1923—1948) Политзаключённый (1948—1956) На заслуженном отдыхе (1956—1958)

Алекса́ндр Петро́вич Гре́ков (21 ноября 1875, Сопыч, Глуховский уезд Черниговской губернии — 2 декабря 1958, Вена) — российский и украинский военный деятель, генерал.

Семья

Выходец из дворянского рода, происходившего, по семейному преданию, из Греции. Его предком считался грек Логофетос, прибывший в Россию в свите Софьи Палеолог в 1472 году. Оставшийся в России Логофетос был прозван Греком, а его потомки стали именоваться Грековыми.

• Отец — Петр Гавриилович Греков, землевладелец Черниговской губернии.
• Мать — Мария Григорьевна (Дидевич).
• Братья — Константин (юрист, мировой судья), Николай (инженер-железнодорожник), Григорий (студент-юрист, офицер военного времени). Сёстры — Анна, Юлия (замужем за судьёй).
• Жена (с 1905) — Наталья Ивановна, урождённая Кабат, дочь гофмейстера Высочайшего двора, тайного советника и сенатора.
• Сын — Олег (1914—1942), дочь — Елизавета.

Грековы жили в Петербурге, а летом в имении Кабатов, в Фатежском уезде Курской губернии, которое Наталия Ивановна унаследовала от своего отца.

Образование

Сдав экзамены в 4-й московской гимназии, по желанию отца поступил на юридический факультет Московского университета. Университетский курс окончил в 1897 году; затем, в 1899 году — Московское военное училище (с занесением его имени на мраморную доску училища). С 1902 по 1905 год учился в Николаевской военной академии.

Офицер русской армии

С 1899 года служил в лейб-гвардии Егерском полку; после окончания военной академии командовал ротой. В 1907 году — старший адъютант штаба 3-й гренадёрской дивизии (Москва). С 1908 года — старший адъютант штаба 1-й гвардейской дивизии (Петербург), с 1910 года — помощник старшего адъютанта штаба войск гвардии и Петербургского военного округа (на этой должности занимался вопросами военной разведки).

Одновременно, с 1908 года читал лекции по политической и военной истории и тактике в петербургских военных училищах. С 1912 года — экстраординарный профессор по кафедре военной истории Николаевской военной академии.

Первая мировая война

Участник Первой мировой войны. С 1914 года — начальник штаба 74-й пехотной дивизии Северо-Западного фронта. С 1915 года — начальник штаба 1-й гвардейской пехотной дивизии. С апреля 1917 года — командующий лейб-гвардии Егерским полком, отличился в боях под Тернополем летом 1917.

С августа 1917 — начальник штаба 6-го армейского корпуса, одна из дивизий которого была «украинизирована». С сентября 1917 — генерал-майор. В октябре 1917 года был назначен генерал-квартирмейстером штаба 1-й армии, но в должность вступить не успел.

Был награждён орденом св. Георгия IV степени «за то, что в боях с 7 по 18 февраля 1915 года в долине реки Ломницы, составил план операции, принимал деятельное участие в её выполнении, неоднократно находясь под действительным артиллерийским огнём. Результатом этих боев было овладение позициями противника с пленением 25 офицеров, 2541 нижних чинов, двух орудий и пяти пулеметов». Также был награждён орденами св. Владимира III и IV степеней, св. Анны III и IV степеней, св. Станислава II и III степеней.

Генерал украинской армии

В декабре 1917 года перешёл на украинскую службу, 12 дней командовал Сердюцкой дивизией, затем занял пост начальника штаба Киевского военного округа. С марта 1918 года — помощник военного министра Украины, руководил всей технической работой министерства (министр Александр Жуковский занимался преимущественно политическими вопросами). После прихода к власти гетмана П. П. Скоропадского был отстранён от должности. Находясь в оппозиции Скоропадскому, возглавил военное товарищество «Батьківщина» («Родина»). В конце октября 1918 года по настоянию этого союза принял должность начальника Главного штаба в армии Скоропадского, на которой находился всего пять дней.

Один из первых генералов, поддержавших Симона Петлюру и его Директорию. В ноябре 1918 года — главнокомандующий полевыми армиями, назначен на этот пост Директорией. В декабре 1918 — январе 1919 года по поручению Директории вёл переговоры с французским командованием в Одессе и занимал пост командующего войсками Директории в Херсонской, Екатеринославской и Таврической губерниях.

В январе — феврале 1919 года — военный министр Украинской народной республики (УНР), в феврале — марте — наказной атаман (командующий) армии УНР. Руководил укреплением Житомира и Бердичева, где расположились основные силы армии. После конфликта с Симоном Петлюрой и левыми украинскими политиками ушёл в отставку и уехал в Галицию, где существовала Западно-Украинская народная республика (ЗУНР).

16 мая 1919 года получил предложение возглавить Галицкую армию (УГА), которая отступала под натиском польских войск. Быстро завоевал авторитет среди подчинённых, спланировал наступление УГА на Львов и лично руководил им. Уже 8 июня украинские войска победили поляков в бою под Чортоковом и взяли этот город. Затем были взяты ещё несколько городов, после чего части УГА вышли на подступы к Львову. Из-за недостатка боеприпасов наступление захлебнулось, и 28 июня польские войска перешли в контрнаступление. Из-за конфликта с властями ЗУНР 5 июля 1919 года подал в отставку и с семьёй уехал в Румынию.

Жизнь в эмиграции

С весны 1920 года жил в Вене, с февраля 1921 года был заместителем председателя Всеукраинской национальной рады, находившейся в оппозиции Петлюре и выступавшей за союз с Францией и Польшей. После того, как рада признала принадлежность Галиции Польше в ней произошёл кризис, и она прекратила своё существование. Затем редактировал газету «Украина», выпускавшуюся при финансовой поддержке Франции и Польши и прекратившую своё существование в 1922. Пропольская ориентация Грекова дискредитировала его в глазах большей части украинской эмиграции, что привело к его отходу от политической деятельности.

В 1922 году вместе с семьёй поселился в купленном ими сельском доме под Веной, занимался куроводством и огородничеством. В 1930 году вернулся в Вену, был безработным, с 1933 года был заведующим книжным складом общества распространения политико-экономических знаний. С 1934 года сотрудничал с российской эмигрантской организацией «Союз младороссов», публиковал статьи в её газетах.

Прекратил отношения с младороссами в 1938 году и вновь сблизился с деятелями украинской политической эмиграции, став членом венского отдела Украинской громады. В 1939 году неудачно пытался создать организацию «Украинское казачество». Получил специальность бухгалтера и работал в Вене по специальности (с 1945 года — в гостинице «Де Франс»). В 1946 году получил австрийское гражданство.

Арест, лагерь, последние годы жизни

Осенью 1948 года был арестован сотрудниками СМЕРШа и вывезен в СССР. Был заключён в Лукьяновскую тюрьму в Киеве, 6 июля 1949 года приговорён к 25 годам лишения свободы и отправлен в Озёрный лагерь в Сибирь. В 1956 году освобождён и вернулся в Вену. До конца жизни сохранял замечательную память и интерес к жизни.

Написал «Воспоминания военного министра УНР генерала Грекова» // Вестник первопроходника : журнал. — Вена, 1965. — № 43.

Память

Именем генерала Грекова названа улица во Львове.

Сочинения

[read24.ru/fb2/aleksandr-grekov-vospominaniya-voennogo-ministra-unr-generala-grekova/ «Воспоминания военного министра УНР генерала Грекова» // Вестник первопроходника : журнал. — Вена, 1965. — № 43.]

Ссылки

• [memorial.kiev.ua/zhurnal/pdf/02_2001/343.pdf Генерал Александр Греков] (укр.)
• [www.armymuseum.ru/grekov-aleksandr-petrovich Биография]
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1026 Греков, Александр Петрович (генерал)] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Греков, Александр Петрович (генерал)

– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.