Греков, Николай Васильевич

Николай Васильевич Греков
Дата рождения	1785(1785)
Дата смерти	16 июля 1825(1825-07-16)
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	пехота
Звание	генерал-майор
Командовал	16-й егерский полк, 1-й бригада 22-й пехотной дивизии
Сражения/войны	Кавказская война

Николай Васильевич Греков (1785—1825) — русский генерал, герой Кавказских походов.

Родился в 1785 году; потомок запорожских казаков.

Начал службу на Кавказе в 1805 году в Кабардинском полку и боевыми подвигами заслужил перевод в гвардию, но отказался от этой награды, прельщённый постоянной кипучей боевой жизнью на Кавказе. В 1817 году он уже полковник и с 4 ноября того же года — командир 16-го егерского полка.

Когда в 1818 году была заложена на реке Сунже крепость Грозная, Ермолов назначил её комендантом Грекова. В течение нескольких месяцев Греков энергично устраивал Грозную, а когда холода загнали горцев из лесов в селения, он, чтобы отбить у них охоту к разорению новой крепости, 29 января 1819 года быстрым движением в одну ночь без выстрела занял Ханкальское ущелье и начал рубить просеки, прокладывая дороги вглубь Чечни. Более пяти лет провел Греков в беспрерывных походах и стычках, оберегая Грозную и все глубже вдаваясь в Чечню, вырубая леса, разоряя непокорные аулы и строя новые укрепления. 11 марта 1822 года он был произведён в генерал-майоры и назначен командиром 1-й бригады 22-й пехотной дивизии и начальником левого фланга Кавказской линии.

В 1825 году на арену борьбы на Кавказе вышел Шамиль. Первый удар горцев обрушился на слабый пост на Тереке, Аммир-Аджа-Юрт; вслед за ним погибли два слабых укрепления — Злобный окоп и Преградный стан, а затем горцы осадили Герзель-аул, на полпути между крепостями Внезапной и Грозной. Узнав об отчаянном положении Герзель-аульского гарнизона, Греков вместе с начальником Кавказской линии генерал-лейтенантом Лисаневичем бросился из Грозной на выручку во главе 3 рот егерей, 400 казаков и 6 орудий. Быстрым движением они спасли Герзель-аул; горцы бежали.

В осаде Герзель-Аула из кумыков более других участвовали жители деревни Старый Аксай, находившейся напротив Герзель-Аула на другом берегу реки Аксай. Но не все аксаевцы были причастны к нападению. Чтобы разобраться, кто виновный, кто нет, а кому должно было оказать снисхождение генерал Лисаневич отдал приказ собрать всех аксаевцев в крепость. Повиновение их, внушаемое страхом, было так велико, что все, даже известные враги русских, явились на этот призыв в назначенное время. Лисаневич потребовал у собравшихся выдачи зачинщиков. Тщетно Греков, знавший хорошо нравы горцев, говорил Лисаневичу, что не время производить этот розыск, Лисаневич настаивал. Лисаневич вызывал по списку наиболее виновных, когда один из вышедших бросился к ногам Лисаневича и ударил его кинжалом в живот. Безоружный Греков, бросившийся на помощь начальнику, был также сражён им на месте.

«Умерщвлённый в самых цветущих летах, — говорил историк Кавказской войны П. П. Зубов, — и неоднократно оказывавший опыты личной храбрости, Греков имел в полной мере свойственные отличному воину качества: любимый своими подчиненными, уважаемый начальством, он обещал, по природе, качествам и по приобретённым в военной науке познаниям, занять со временем достойное его место в армии».

Греков похоронен в Грозном, где могила его с обветшавшим уже полуразрушенным памятником очутилась в районе городского общественного сада.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Пл. Зубов [smalt.karelia.ru/~filolog/pdf2/1_133be.pdf Подвиги русских воинов в странах кавказских с 1800 по 1834 год] СПб., 1835

Отрывок, характеризующий Греков, Николай Васильевич

– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…