Греко-римская борьба на летних Олимпийских играх 1936 — до 87 кг
Поделись знанием:
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
| Борьба на летних Олимпийских играх 1936 
| ||||
|---|---|---|---|---|
| Греко-римский стиль | ||||
| До 56 кг | До 79 кг | |||
| До 61 кг | До 87 кг | |||
| До 66 кг | Свыше 87 кг | |||
| до 72 кг | ||||
| Вольный стиль | ||||
| До 56 кг | До 79 кг | |||
| До 61 кг | До 87 кг | |||
| До 66 кг | Свыше 87 кг | |||
| До 72 кг | ||||
Соревнования по греко-римской борьбе в рамках Олимпийских игр 1936 года в полутяжёлом весе (до 87 килограммов) прошли в Берлине с 6 по 9 августа 1936 года в «Германском Зале».
Турнир проводился по системе с начислением штрафных баллов. За чистую победу штрафные баллы не начислялись, за победу по очкам борец получал один штрафной балл, за поражение по очкам со счётом 2-1 два штрафных балла, за поражение со счётом 3-0 или чистое поражение — три штрафных балла. Борец, набравший пять штрафных баллов, из турнира выбывал. Тот круг, в котором число оставшихся борцов становилось меньше или равно количеству призовых мест, объявлялся финальным, и борцы, вышедшие в финал, проводили встречи между собой. В случае, если они уже встречались в предварительных встречах, такие результаты зачитывались. Схватка по регламенту турнира продолжалась 20 минут.
В полутяжёлом весе боролись 13 участников. Фаворитами были Аксель Кадье, чемпион Европы 1933 и 1935 годов, бронзовый призёр олимпийских игр и Эдвинс Биетагс чемпион Европы 1934 года. Также как претендент мог рассматриваться Аугуст Нео, медалист чемпионатов Европы 1934 и 1935 годов. Кадье и Биетагс предсказуемо добрались до финала, где швед одержал победу единогласным решением судей. Нео и немецкий спортсмен Вернер Зееленбиндер выбыли последнем круге, но за счёт того, что у Нео было на один штрафной балл меньше, он стал бронзовым призёром.
Содержание
Призовые места
Первый круг
| Штрафных баллов | Участник 1 | Результат | Участник 2 | Штрафных баллов |
|---|---|---|---|---|
| 0 |  Аксель Кадье
|
Туше (5:30) |  Эдвард Вестерлунд
|
3 |
| 0 |  Умберто Силвестри
|
Туше (5:46) |  Жан Ходри
|
3 |
| 0 |  Олаф Кнудсен
|
Туше (3:44) |  Франтишек Мрачек
|
3 |
| 1 |  Мустафа Авджиоглу
|
3-0 |  Дюла Бобиш
|
3 |
| 0 |  Эдвинс Биетагс
|
Туше (10:00) |  Вернер Зееленбиндер
|
3 |
| 0 |  Франц Фойдль
|
Туше (4:46) |  Георг Аргаст
|
3 |
| 0 |  Аугуст Нео
|
Пропускал |
Второй круг
| Штрафных баллов | Участник 1 | Результат | Участник 2 | Штрафных баллов |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Аксель Кадье
|
3-0 | Аугуст Нео
|
3 |
| 3 | Эдвард Вестерлунд
|
Туше (19:50) | Жан Ходри
|
6 |
| 0 | Умберто Силвестри
|
Туше (13:45) | Олаф Кнудсен
|
3 |
| 2 | Мустафа Авджиоглук
|
2-1 | Франтишек Мрачек
|
5 |
| 0 | Эдвинс Биетагс
|
Туше (3:46) | Дюла Бобиш
|
6 |
| 3 | Вернер Зееленбиндер
|
Туше (3:00) | Георг Аргаст
|
6 |
| 0 | Франц Фойдль
|
Пропускал |
Третий круг
| Штрафных баллов | Участник 1 | Результат | Участник 2 | Штрафных баллов |
|---|---|---|---|---|
| 3 | Аугуст Нео
|
Туше (4:59) | Франц Фойдль
|
3 |
| 1 | Аксель Кадье
|
Туше (4:59) | Умберто Силвестри
|
3 |
| 3 | Олаф Кнудсен
|
Туше (9:33) | Эдвард Вестерлунд
|
6 |
| 0 | Эдвинс Биетагс
|
Туше (11:36) | Мустафа Авджиоглу
|
5 |
| 3 | Вернер Зееленбиндер
|
Пропускал |
Четвёртый круг
| Штрафных баллов | Участник 1 | Результат | Участник 2 | Штрафных баллов |
|---|---|---|---|---|
| 3 | Вернер Зееленбиндер
|
Туше (0:35) | Франц Фойдль
|
6 |
| 3 | Аугуст Нео
|
Туше (12:19) | Умберто Силвестри
|
6 |
| 1 | Аксель Кадье
|
Туше (11:34) | Олаф Кнудсен
|
6 |
| 0 | Эдвинс Биетагс
|
Пропускал |
Пятый круг
| Штрафных баллов | Участник 1 | Результат | Участник 2 | Штрафных баллов |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Эдвинс Биетагс
|
2-1 | Аугуст Нео
|
5 |
| 2 | Аксель Кадье
|
3-0 | Вернер Зееленбиндер
|
6 |
Финал
| Штрафных баллов | Участник 1 | Результат | Участник 2 | Штрафных баллов |
|---|---|---|---|---|
| Аксель Кадье
|
3-0 | Эдвинс Биетагс
|
Напишите отзыв о статье "Греко-римская борьба на летних Олимпийских играх 1936 — до 87 кг"
Ссылки
- [www.sports-reference.com/olympics/summer/1936/WRE/mens-light-heavyweight-greco-roman.html Wrestling at the 1936 Berlin Summer Games:Men's Light-Heavyweight, Greco-Roman]
- [library.la84.org/6oic/OfficialReports/1936/1936spart3.pdf Официальный отчёт игр]
Отрывок, характеризующий Греко-римская борьба на летних Олимпийских играх 1936 — до 87 кг
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
