Греко-сербские отношения

Греко-сербские отношения

Греция	Сербия

Греко-сербские отношения выделяются на фоне других межгосударственных и межнациональных отношений на Балканах. В силу этого многие сербы и греки часто употребляют термин греко-сербская дружба (греч. Ελληνοσερβική φιλία, серб. српско-грчко пријатељство) и сербо-греческое братство.

Введение

Сербы и греки в своём большинстве — последователи Православной церкви (Сербская православная церковь, Элладская православная церковь) и связаны союзными договорами и совместными войнами с Средних веков. Дружественные отношения играли важную роль в двухсторонних отношениях между двумя нациями, в особенности в современной истории: во время восстаний против Османской империи, в Балканские войны, в Первой мировой войне, в годы Второй мировой войны и во время Югославских войн.

Греция — крупнейший инвестор в сербскую экономику. Во время натовских бомбардировок Сербии, Греция была единственным членом НАТО, осудившим эти акции и открыто выразила своё неодобрение; опросы общественного мнения показали, что 94 % греческого населения было полностью против бомбардировок. Государственный Совет Греции, Греческий Верховный суд, объявили НАТО виновным в военных преступлениях.

Греция одна из немногих членов Европейского союза, отказавшихся признать одностороннее провозглашение независимости Косово, и вместе с Россией и Китаем, поддерживает Сербию в Косовском вопросе. Поддерживая кандидатуру Сербии для вступления в ЕС, Греция предложила «Агенду 2014 Балканы», ускоряя интеграцию всех стран Западных Балкан в Союз.

Культура

Византийское наследство

Другой важный аспект сербо-греческой дружбы — это общее культурное наследие, которое двум нациям наследовала Византийская империя.

Сербы в огромной степени подверглись влиянию эллинской культуры Византийской империи, в особенности при царствовании сербского императора Стефан Урош IV Душана. Душан, который провозгласил себя «Императором сербов и греков», сделал оба языка, сербский и греческий, официальными языками своей империи; он писал документы и подписывался на греческом, принял Восточное римское право как основу для своей империи Экспансия его Сербской империи на греческие земли и его попытка взять Константинополь имели целью не столько подчинить Греческую империю, сколько попытками сформировать сербо-греческую империю посредством синтеза двух империй. Душан, следовательно, уделил внимание греческому населению этих провинций в Македонии и других северных греческих землях. Его кодекс законов, или „Законик“, провозглашал равенство греков и сербов во всех его владениях и подтверждал привилегии, предоставленные греческим городам византийскими императорами в прошлом, которых Душан считал своими императорскими предшественниками. Его администраторы приняли византийские титулы деспот, цезарь и севастократор; образцом для его двора служил двор в Константинополе. Душан чеканил серебряную монету в византийском стиле; и церкви и монастыри в славянских, а также в греческих провинциях его империи были расписаны художниками лучших византийских школ.»

Признавая это культурное наследие, бывший вице-президент Республики Сербской, Драган Драгич заявлял, что сербские корни идут от эллинской цивилизации, что два народа едины через православие. Аналогично отношение к сербо-греческой дружбе высказывали и греческие политики. Генеральный секретарь по европейским вопросам Д. Кацудас, заявил, что «Греция и Сербия — это две страны связанные древними и неразрывными связями. Наши связи теряются в глубине времён. Сербская культура и религия подвержены огромному влиянию посредством наших общих корней великой цивилизации Византии».

Эти связи были укреплены рядом бракосочетаний между сербскими и греческими династиями. Среди них Елена Драгаш и император Эмануил II Палеолог, Ирина Кантакузина и князь Бранкович, Георгий.

История

Средние века

Склавины, славянское племя, одноимённое с сегодняшней этно-линвистической группой славян, упоминаются опустающими области Восточной Римской империи (Византийская империя) в 518 году н. э. В то время как большинство южных славян были враждебны императорскому правлению, некоторые племена были союзниками императора. Сербы считают что их мифологические предки это Белые сербы, которые «осели во время правления Ираклия I» и помогли ему избавиться от аваров. Славянские этнические регионы именовались «Склавинии» по имени южно-славянского племени, и сербы управлялись своими вождями до правления Властимира, который упоминается как первый полностью независимый правитель. Сербия была привязана к византийцам культурой и дипломатией, став официально христианской во время царствования Василий I (византийский император). Сербы развили «Византийско-Сербскую» культуру которая стала доминирующей в их культуре. Хотя сербы имели хорошие отношения с византийцами, Сербия часто переходила под прямое управление императора, как в 10-м веке (Катепанат Раша), и в 11-м веке (Фема Сирмиума).

Стефан Неманя

Территории сербов была византийским вассалитетом с 7-го по 12-й век, когда Стефан Неманя восстал против своего старшего брата Тихомира, Великого князя Рашка (государство), с успехом отразил и выслал его и своих двух других братьев Мирослава и Страхимира в 1166 году. Он победил передовые части посланные к Тихомиру Мануил I Комнином в сражении известном как Сражение при Пантино. Сербия Немани недолго была независимой и позже была побеждена императором Мануилом. Неманя сдался и был заключён в тюрьму, но позже получил помощь Эмануила и его кровные права были признаны как полноправного правителя земель Рашки. После смерти Мануил I Комнина, Неманя счёл что он более не обязан быть верным поскольку его клятвы были даны императору, а не империи. Сербская армия, с помощью полученной из Венгрии, вытеснмла византийские силы из долины Моравы и отвоевала регионы где сербы жили. В 1191 году столкновения начались снова и Неманя отступил в горы. Неманя получил тактическое преимущество и начал налёты на византийцев. Исаак I Комнин решил обговорить конечный мирный договор. Как жест мира, Стефан Первовенчанный, сын Немани, женился на византийской принцессе Евдокии и получил титул Севастократор даваемый только членам семьи византийского императора. Примечательно что два последних византийских императора были наполовину сербами по своей матери, Елене Драгаш: В 1449 году после смерти своего брата императора Иоанна, деспот Мореи Константин XI Палеолог принял титул императора и отправился в обречённый Константинополь, где и погиб героически защищая столицу Византии.

Совместная освободительная борьба

Греческий революционер Ригас Фереос, под влиянием французской революции, планировал всебалканское восстание, с целью создания «Восточной федерации». Арестованные австрийцами и переданные туркам, Ригас, Братья Эммануил и ещё 5 греческих революционеров — «восемь великомучеников греческой свободы», были умерщвлены турками в белградской крепости Небойша.. Мемориальная доска в их честь вывешена сегодня в крепости и статуя Ригаса установлена на центральной улице Белграда носящей его имя. Семена, посеянные Ригасом, не пропали даром. Если греческое Пелопоннесское восстание не отмечено участием сербских добровольцев, то Первое сербское восстание 1804 г. под руководством Карагеоргия вызвало приток греческих добровольцев. Клефты Олимпа Олимпиос, Георгакис вместе с командирами Никоцарасом и Каратасосом приняли решение пробиться в Сербию, на помощь сербским повстанцам. Сербское восстание, после первых успехов, пошло на убыль. Руководство перешло к Милошу Обреновичу, а Карагеоргий нашёл убежище в российской Бессарабии.

Олимпиос отличился в сербском восстании и стал тесным другом с Карагеоргием до самого убийства Карагеоргия Обреновичем в 1817 г.. В Сербии Олимпиос побратался с сербским военачальником Велко Петровичем, вдова которого Стана, после смерти последнего стала женой Олимпиоса. Впоследствии Олимпиос был посвящён в тайное греческое революционное общество Филики Этерия. Зная о дружбе Олимпиоса с Карагеоргием, в мае 1817 года гетеристы направили Олимпиоса в Бессарабию, где находился Карагеоргий и его секретарь, грек Наум.

Карагеоргий был посвящён в общество и поклялся в «вечной дружбе и искренности к греческой нации и вечной ненависти к общему врагу», приняв решение начать восстание в Сербии, одновременно с Грецией. Перед самой своей смертью Николаос Скуфас назначил 12 апостолов в разные регионы Греции, Балкан и Средиземного моря. Олимпиос был упомянут первым среди апостолов, регионом его деятельности была предназначена Сербия..

Карагеоргий и Наум были убиты 13 июля 1817 года людьми Обреновича, но Олимпиос, по приказу Общества продолжал контакты с Обреновичем, который, в отличие от Карагеоргия, занял выжидательную позицию.

Греческая революция

В феврале 1820 году Александр Ипсиланти, возглавивший Филики Этерия, назначил Олимпиоса командующим революционных сил в Придунайских княжествах. 16 февраля 1821 года на заседании, в Кишинёве, было принято решение начать военные действия и 22 февраля Ипсиланти с группой соратников перешёл Прут.

Многие сербы, как и представители других балканских народов, присоединились к гетеристам.

В июне в Сражении при Драгашани, где погиб «Священный отряд», состоявший из греческой студенческой молодёжи России, Австрии и Валахии, историография отмечает, что остаткам отряда удалось вырваться благодаря своевременному вмешательству сил Олимпиоса и безымянного сербского архимандрита.

В самой Греции черногорский серб Мавровуниотис, Васос сформировал отряд из сербов, черногорцев и греков и принял участие в Освободительной войне, с самых ранних её этапов, рядом со своим со своим старым соратником и «вламис» (вламис — обряд духовного братания) Николасом Криезотисом. Мавровуниотис стал греческим генералом и умер в Афинах в 1847 году.

Мавровуниотис женился в Греции в 1826 году на Елене Пангалу. Один из двух его сыновей, Вассос, Тимолеон, стал также генералом и внёс большой вклад в дело освобождения острова Крит и его воссоединение (энозис) с Грецией.

Участниками Греческой революции стали также многие сербы, просто оказавшиеся на восставших греческих землях. Христос Драгович, болгарин, уроженец Белграда, служил конюхом у турок, когда греческие повстанцы осадили город-крепость Триполицу. Дагович, по одним данным, сам перешёл на сторону греков, по другим — спас свою жизнь, поцеловав крест перед военачальником Никитарасом. Дагович возглавил кавалерийский отряд из освобождённых и добровольцев — сербов и болгар, и стал греческим генералом.

Координация действий независимых государств

Сербия и Греция, первыми на Балканах освободившиеся от осман, пытались координировать свои действия сразу после воссоздания своих государств. Так Тсамис Каратассос, участник Греческой войны за независимость и антитурецких восстаний в Македонии в 1841 и 1854 годах (см. Греция в годы Крымской войны), будучи убеждённым сторонником греко-сербского союза во имя освобождения Балкан от турецкого владычества, на протяжении многих лет вёл полуофициальные переговоры с сербами. Был отправлен в Белград королём Оттоном для подготовки официального соглашения между двумя странами, но умер в Белграде в 1861 году во время заключительной стадии переговоров. Сербо-греческий союзный договор был подписан 14/26 августа 1867 года, но убийство правителя Сербии князя Михаила 29 мая/10 июня 1868 года и «переход власти в слабые руки князя Милана» сделали внешнюю политику Сербии более умеренной и практически нейтрализовали греко-сербский договор.

Балканские войны

В Первой Балканской войне 1912—1913 годов, Греция, Сербия, Черногория и Болгария (Балканский союз) победили Османскую империю и разделили географическую область Османской Македонии между собой. Но Болгария была не удовлетворена результатами и переоценив свои силы готовилась военным путём навязать бывшим союзникам своё решение. «Сербы и греки решительно отвергали болгарские претензии».

19 мая/1 июня 1913 года Сербия и Греция подписали в городе Фессалоники греко-сербский оборонный пакт, как ответ на болгарские экспансионистские планы. 16 июня того же года Болгария атаковала обе страны. Побеждённая греками под Килкисом и сербами под Брегалницей Болгария отступила на оборонные позиции. Греческая армия продолжила наступление. Тем временем в войну вступила Румыния атаковав Болгарию и угрожая Софии, в результате чего последняя признала своё поражение. Греция и Сербия выиграли эту войну, сражаясь плечом к плечу.

Первая мировая война

Новый король Греции Константин и его приближение противились вступлению Греции в Первую мировую войну и были расположены более дружественно к немцам, нежели к Антанте. С началом Первой мировой войны австрийская, а затем немецкая дипломатия, обещая территориальные приобретения, обратились к Греции с предложением игнорировать существующий союзный договор с Сербией и ударить сербам в тыл. Ответ греческого ПМ Элефтериоса Венизелоса остался в истории и в памяти сербского народа: «Греция слишком маленькая страна, чтобы совершить столь великое бесчестие».

Договор остался в силе и дипломатические связи между двумя странами укрепились благодаря взаимопониманию и дружбе между премьерами Пашичем и Венизелосом. Столкновение между ПМ и королём привели к тому что в дальнейшем Элефтериос Венизелос создал правительство в Фессалониках, которое выступило на стороне Антанты.

Корфу стал убежищем отступившей сербской армии, которая была доставлена сюда союзными кораблями, оставив родину оккупированной австрийцами и болгарами. Во время своего пребывания на острове, большое число сербских солдат умерло от истощения, недостатка продовольствия и болезней. Большинство их останков были захоронены в море около Видо, маленького островка на подходе к порту Корфу. В знак признания за помощь и спасённые жизни сербских солдат, монумент благодарности греческой нации воздвигнут на острове Видо благодарными сербами; как следствие, воды вокруг островка Видо известны сербскому народу как Голубая гробница (серб. Плава Гробница), по названию поэмы которую написал во время Первой мировой войны сербский поэт Милутин БојићМилутин Бојић, сам умерший и захороненный в 1917 году в греческих Фессалониках. В сентябре 1918 года греческие и сербские дивизии сражались плечом к плечу на Салоникском фронте, в ходе союзного наступления против болгар.

Вторая мировая война

В 1941 году, во время греко-итальянской войны, когда Гитлер потребовал свободный проход через Королевство Югославия, чтобы атаковать Грецию, регент Павел Карагеоргиевич попытался умиротворить Гитлера, предложив пакт о ненападении, но, в конечном итоге, подписал трёхсторонний пакт, который позволял немцам свободный проход. Взамен, греческий город Фессалоники был обещан немцами Югославии. Двумя днями позже армия свергла режим, получив поддержку сербского народа и англичан. Хотя это объяснялось более анти-германскими чувствами сербов, нежели любовью к Греции, остаётся фактом то, что сербский народ ещё помнил ответ Венизелоса на австрийский совет Греции атаковать и вторгнуться в Сербию декадами раннее: «Греция слишком маленькая страна, чтобы совершить столь великое бесчестие».

Несмотря на тот факт, что новое югославское правительство снова пыталось умиротворить Гитлера нейтралитетом и обещаниями следовать прежним соглашениям, сербский народ с энтузиазмом принял новость о разрыве трёхстороннего пакта, и сербы вышли на улицы Белграда, выкрикивая лозунги «Лучше война, нежели Пакт».

Гитлер был недоволен и, немедленно после переворота принял решение вторгнуться в Югославию, не доверяя более её заявлениям, и разделить югославские территории Адриатического побережья, Банат, и Югославскую Македонию между Италией, Венгрией и Болгарией соответственно. Германское вторжение в Югославию и Грецию (через территорию союзной немцам Болгарии) началось в один и тот же день — 6 апреля 1941 года.

Сопротивление

Греция и Югославия были европейскими странами, где движение Сопротивления приняло большие масштабы. Кроме итальянских и болгарских войск, задействованных в Греции и Югославии, а также венгерских в Югославии, движение Сопротивления сковывало 10 немецких дивизий в Греции и Албании и 9 в Югославии. Черчилль писал об этом: «19 немецких дивизий были рассеяны по Балканам, в то время как мы не задействовали здесь и одной тысячи офицеров и рядовых» Обе страны понесли огромные потери.

Югославские войны

В середине 1992 года ООН в ответ на сербское наступление в бывшую югославскую республику Босния и Герцеговина объявила полное эмбарго на торговлю с Сербией для всех государств-членов ООН. Эти санкции поставили Грецию, которая признала независимость Боснии и Герцеговины вскоре после её провозглашения в 1992 году, в сложную ситуацию. Сербия была важным торговым партнёром с сильными религиозными и историческими узами с Грецией. К тому же Сербия первоначально поддержала греческую позицию в споре о имени Бывшей югославской республики Македония. Начиная с 1992 года, правительства Константиноса Мицотакиса и Андреаса Папандреу, опасаясь, что Боснийская война будет рассеяна в направлении, в котором будут вовлечены Турция, Албания и Греция, предприняли большой ряд мирных переговоров с президентом Сербии, Слободаном Милошевичем, сербским боснийским лидером Радованом Караджичем и боснийским правительством, но безрезультатно. Одновременно продовольствие, топливо и вооружение доставлялось из Греции в Сербию в нарушение эмбарго ООН. До, во время и после своего председательства в ЕС В 1994 году, Греция была единственной страной ЕС, поддержавшей сербские позиции о праве вступления сербских сил на территорию Боснии. В начале 1994 года, Греция вызвала недовольство своих европейских союзников, голосуя против воздушных налётов НАТО на сербские позиции. Греция также отказала в использовании своей воздушной базы НАТО в городе Превеза на побережье Ионического моря для подобных атак и отказалась предоставить греческие войска ООН для миссии поддержания мира в Боснии. В НАТО позиция Греции была диаметрально противоположной позиции Турции, которая поддерживала боснийское правительство. В декабре 1994 года, после официальных переговоров с Милошевичем в Афинах, Папандреу повторил, что позиция Греции и Сербии в боснийском вопросе была фактически идентичной.

Поддержка боснийских сербов и Республики Сербской

Согласно профессору C. Wiebes Амстердамский университет, Греческое разведывательное управление (EYP) систематически сабботировало операции НАТО в Боснии в середине 1990-х, в попытке помочь сербским националистам. В своём докладе голландскому правительству, под заголовком Intelligence en de oorlog in Bosnie 1992—1995, Wiebes обвинял EYP в утечке секретных военных планов НАТО (к которым союзное разведывательное управление имело доступ) руководству боснийских сербов, и часто лично генерала Ратко Младичу, в течение лета 1995 года. В своем докладе Wiebes призывал, чтобы союзники по НАТО прекратили делиться военными планами НАТО с греческими органами.

Дело Караджича

В августе 2008 года, группа греческих юристов из Ханья, Крит, посетила заключённого (ICTY) Караджич, Радован а и предложила свои услуги безвозмездно, обращаясь к международным организациям обеспечить справедливый суд для бывшего президента боснийских сербов.

17 августа 2012 года защита Караджича предложила вызвать в качестве свидетеля в Международный суд в Гааге бывшего министра иностранных дел Греции и нынешнего президента страны Папульяс, Каролоса, мотивируя это следующим образом: «В силу религиозных и исторических связей между Грецией и сербами, президент Папулиас был одним из немногих международных лиц, которым сербы Боснии доверяли и с которым могли говорить с абсолютным доверием». Караджич считает что свидетельство президента Греции поможет доказать его невиновность в деле бомбёжки рынка Сараево, 5 февраля 1994 года, где потеряли свою жизнь 67 человек. .

Сребреница

Согласно агентству Франс Пресс (AFP), греческие добровольцы сражались на стороне сербов в Сребренице. Они были членами Греческой Добровольческой Гвардии (ΕΕΦ), контингента греческих добровольцев образованном по предложению Ратко Младича как часть корпуса Дрина. Некоторые из них были связаны с греческой нео-нацистской организацией Золотая Заря. Греческие добровольцы мотивировали своё желание принять участие в войне желанием поддержать «православных братьев» в сражении. Они вывесили греческий флаг в Сребренице после падения города по просьбе Младича, чтобы отметить «храбрых греков сражающихся на нашей стороне.»

Радован Караджич лично наградил четырёх из них."

В 2005 году прозападный депутат греческого парламента А. Андрианопулос призвал расследовать роль греческих добровольцев в Сребренице.

Греческий министр юстиции А. Папалигурас начал расследование, которое к июлю 2010 года ещё не было завершено.

Натовские бомбёжки СР Югославии

Натовские бомбёжки СР Югославии вызвали огромную народную реакцию в Греции. Премьер-министр Костас Симитис пытался найти политическое решение в Косовской войне. Греция отказалась принять участие в атаках против Югославии. Было проведено несколько опросов, которые показали, что 99,5 % греческого населения полностью отвергало бомбёжки и 85 % верили, что мотивации НАТО стратегические, а не гуманитарные. 69 % выразили пожелание, чтобы президент США Билл Клинтон был судим за военные преступления. 20 видных греческих юристов Верховного Суда (Государственный совет) подписали декларацию, где они объявляли НАТО виновным в военных преступлениях.. Более драматическим событием стал Народный Трибунал более чем 10.000 человек в Афинах, где Греческий Верховный Суд объявил президента Клинтона и лидеров НАТО виновными в военных преступлениях. Во время кабельной (C-SPAN) дискуссии в 2005 году с генералом Кларк, Уэсли Кэнн, командующего НАТО во время Косовской войны и натовских бомбардировок, было заявлено что несколько греческих неправительственных организаций посылали помощь в разгар бомбёжек, что делало бомбёжку определённых целей более трудной, намерением организаций было упредить военные действия, посылая гуманитарную помощь в анклавы косовских сербов.

Другие факторы

Греки в Сербии

Греческое министерство иностранных дел утверждало, что браки между сербами и греками, живущими в Сербии достаточно обычное явление, и что это одновременно причина и результат близких связей, разделяемых многими греками и сербами.

В феврале 2008 года греческое меньшинство, проживающее в Сербии, обратилось греческому правительству не признавать одностороннее отделение косовских албанцев. Они заявляли, что независимость Косово создаст проблемы для стабильности Балкан и ослабит традиционные сербо-греческие отношения.

Сербы в Греции

Более чем 15,000 сербов живут в Греции. Около 350,000 сербских граждан посетили Грецию в 2008 году. и 432,000 сербов посетили Грецию в 2009 году.

Многие сербы посещают Грецию по причине сербского наследия в этой стране. Некоторые из культурных и религиозных мест, особенно важных для сербов, включают монастырь Хиландар на Афоне,

Кладбище Зейтенлик в Фессалоники, и Корфу (остров).

Гуманитарная помощь

После начала войны на Балканах, сербы получили огромную гуманитарную помощь из Греции и Кипра, а также от церквей Греции и Кипра, ещё с начала 1990-х. Эта помощь шла от всех слоёв греческого общества: от государства, церкви, от разных организаций, и от рядовых граждан. Большая часть помощи была направлена сербам из Республики Сербской, Республики Сербской Крайны, и пострадавшим в результате этих войн в самой Сербии.

Помощь Сербии

В конце июля 1995 года, было объявлено что Греко-сербское общество дружбы будет раздавать гуманитарную помощь в середине августа. Портовые власти Пирея спонсировали инициативу и предоставили необходимый транспорт для груза. В марте 1999 года предприниматель С.Виталис обеспечил отправку 250 греков в Белград для оказания помощи сербскому народу. Среди них были юристы, медики и другие профессионалы. Виталис заявлял что они на стороне сербов, потому что они считают их друзьями и братьями.

25 октября 1999 года министр здравоохранения Сербии Лепосава Милошевич приняла делегацию Греко-сербского общества дружбы «Древняя Греция». Встреча с министром имела результатом ряд инициатив касательно гуманитарной помощи, здравоохранения и медицинских снабжений. В апреле 1999 года, муниципалитет Каламарии из города Фессалоники собрал 50 тонн гуманитарной помощи, состоявшей из продовольствия и медикаментов. Греческое министерство здравоохранения издало специальное разрешение разрешающее донорство и отправку крови из муниципалитетов Каламария, Пенталофос и Флорина, а также от монахов сербского монастыря Хиландар на Афоне, и включение крови в гуманитарную помощь.

В течение того же месяца представители Греко-сербского общества Афин послали в Сербию конвой 16 грузовиков с продовольствием и медикаментами стоимостью более 2 млн германских марок. Продолжающиеся акции общества имели результатом конвои с помощью с регулярными 20-дневными интервалами. Общество дружбы также информировало прессу, что оно задействовало юристов для того, чтобы выставить обвинения против лидеров НАТО в греческих судах и Международном суде в Гааге за их агрессию против Югославии и за жизни невинных граждан, потерянных как прямой результат агрессии.

7 мая 2006 года в Фессалоники сербский кронный Принц Александра II и его супруга — гречанка кронная Принцесса Катерина — предприняли инициативу с целью помочь уменьшить недостачу важного оборудования в больницах новорожденных в Белграде, Нише, Нови Саде и Крагуеваце и спасая этим жизни новорожденных. Это было второе мероприятие подобного рода, организованное в 2006 году, после подобного проведенного в конце января в Афинах. Ряд компаний и организаций, видных семей и членов делового мира Фессалоник поддержали эту инициативу.

Помощь сербам Боснии

4 октября 1995 года, «состав мира» приступил к перевозке 10,000 тонн гуманитарной помощи, состоявшей из одежды, медикаментов и продовольствия, из Греции сербским беженцам из Боснии. Инициатива была организована «Координационным комитетом Македонии-Фракии в помощь православным сербам Боснии» и греко-сербской ассоциацией.

5 декабря 1995 года 70 тон гуманитарной помощи состоящей из оливкового масла, муки, детского продовольствия и медикаментов были посланы в регион Приедор из греческого муниципалитета Неаполис.

22 февраля 1996 года, 200 тонн гуманитарной помощи состоявшей из продовольствия, одежды, и медикаментов собранной афинской ассоциацией греко-сербской дружбы прибыла в ВиталисВиталисРеспублику Сербскую.

3 июля 1997 года, гуманитарная помощь состоявшая из одежды и продовольствия прибыла в Добой. Греческую делегацию приветствовал мэр Добоя Любичич, который заявил, что дружеские связи между греками и сербами будут продолжаться вечно, и что никто не сможет нарушить их.

Помощь сербским беженцам из Хорватии

7 августа 1995 года, министр обороны Греции Г.Арсенис объявил, что Греция посылает гуманитарную помощь: медикаменты, продовольствие, одежду — сербским беженцам из Сербской Краины, уничтоженной хорватскими войсками. Первые 2 военно-транспортных самолёта с помощью вылетели 8 августа. Греция также объявила, что греческие доктора будут посланы в регион, и раненые будут лечиться в греческих военных госпиталях. Греческое правительство критиковало роль Запада в существующем конфликте. Министр иностранных дел К.Папулиас выступил против хорватского наступления, а заместитель министра иностранных дел по европейским вопросам Г.Мангакис раскритиковал США и Германию за поддержку хорватского наступления против сербов Крайны.

Сербские дети

В течение 1990-х получила размах инициатива греческих семей принять сербских детей (особенно тех, кто был беженцами, сиротами, потерял членов семьи во время войн, или были из бедных семей) с целью помочь детям забыть их невзгоды и преодолеть психологические проблемы, вызванные травматическим событиями, которые они пережили. В 1999 году греческая делегация греко-сербского общества дружбы «Древняя Греция», после встречи с министром здравоохранения Сербии Лепосавой Милошевич, объявила о начале этой программы. Однако, информация о приёме сербских детей в Греции опережает эту инициативу на несколько лет. Сотрудничество между Греческим и Сербским Красным Крестом о приёме сербских детей было налажено в 1993 году.

Один из первых приёмов сербских детей был отмечен в конце 1995 года, когда 50 детей боснийских сербов из Зворника провели Рождество и Новый год с греческими семьями. Другие 50 детей из того же города прибыли 10 января 1996 года на двухнедельные каникулы в город Кавала региона Иматия.

В июле 1998 года, 540 сирот и детей беженцев из Республики Српска и Сербии были приняты на лето разными муниципалитетами и общинами страны. Это была четвёртая миссия, организованная Союзом муниципалитетов Греции вместе с Красным крестом в том году. В общей сложности Союз муниципалитетов Греции принял 2,000 сербских детей.

В 1999 году Югославский Красный Крест и общества греко-сербской дружбы организовали приём детей в возрасте от 8 до 12 греческими семьями в городе Кавала на 9 месячный период. Дети сопровождались учителями, чтобы не прерывать свою школьную программу.

Приём сербских детей не закончился в 1990-х и продолжался в 2000-х. В 2002 году греческие семьи принимали сербских сирот с 20 декабря по 6 января 2003 года.

При сотрудничестве Красного Креста Греции и Югославии греческие семьи принимали сербских сирот летом 2003 года.

Программа была повторена на рождество 2006 года. С 1993 года с помощью Красного Креста более 16 000 сербских детей нашли гостеприимство в греческих семьях. В результате между ними установились тесные связи, и в большинстве случаев контакты между детьми и принимавшими семьями продолжаются по сегодняшний день.

Помощь православных церквей

Православные церкви Греции и Кипра были также большим источником гуманитарной помощи сербам. Когда в сентябре 1996 года, Патриарх сербской православной церкви Павел посетил Кипр, он подарил архиепископу Кипрской церкви Хризостому икону Девы Марии как знак признания за помощь и поддержку оказанные церковью и народом Кипра народу Сербии. Патриарх Павел сравнил ситуацию в которой находятся греки на Кипре с той, в которой находятся сербы, говоря что и Кипр, и Сербия борются за свою свободу. Он также подтвердил сербскую поддержку грекам Кипра.

Во время своего визита в Сербию в сентябре 2001 года, греческий архиепископ Христодулос объявил, что Церковь Греции дарит 150 мл драхм миссиям Сербской православной церкви и ещё 100 млн драхм на строительство церкви Святого Саввы. За всю его деятельность и помощь Сербской православной церкви и сербскому народу, Патриарх Павел вручил архиепископу Христодулосу орден Святого Савы Первой степени. На церемонии вручения Патриарх Павел заявил что, «Греческая церковь всегда выражала сострадание нашим мукам, оказывая нам поддержку а также помощь медикаментами и продовольствием».

Президент Югославии Воислав Коштуница также наградил архиепископа Христодулоса высшей наградой Югославской федерации за помощь, оказанную церковью Греции в последние 10 лет. Греческая православная Архиепархия Америки также оказала гуманитарную помощь сербам. В 2004 году, Греческая коллегия и Греческая Православная школа теологии Святого креста (HC/HC) внесли деньги для восстановления Православной семинарии Святых Кирилла и Мефодия в Косово, после того как семинария была сожжена албанцами.

После пожара в сербском монастыре Хиландар на горе Афон, греческие власти координировали сбор пожертвований в стране. Большинство ожидаемых расходов, оцениваемых в более чем 30 млн евро, будут покрыты Грецией.

Сербская помощь во время лесных пожаров 2007 года в Греции

Во время лесных пожаров 2007 года в Греции, Сербия послала 6 самолётов M-18 Dromader и 1 Antonov An-2, 6 пожарных машин и 55 пожарных. Согласно министру внутренних дел Предрагу Маричу, менее чем за час более 300 пожарных вызвались добровольцами для поездки в Грецию.

Торговые отношения

Греция — один из основных торговых партнёров Сербии в ЕС. Двусторонняя торговля заметно выросла за последние годы. Согласно данным греческого посольства в Белграде, прямые греческие инвестиции в Сербии (с 1996 года) достигают $1,2 миллиарда. Инвестиции затронули все секторы, но в основном промышленный и банковский секторы. Отмечено что присутствие 150 греко-сербских компаний а также 120 чисто греческих компаний обеспечивает 25 000 рабочих мест в Сербии.

Сотрудничество полиций и армий

20 октября 2008 года министры внутренних дел двух стран подписали договор о сотрудничестве между двумя странами и обмена информации касательно всех форм преступности, незаконной миграции, торговли наркотиками и торговли людьми. Министры обороны двух стран встретились в Белграде в феврале 2009 года, обсуждая ситуацию на Балканах и, при взаимном доверии и кооперации, огромные возможности развить военное сотрудничество между двумя странами. Греция продолжает поддерживать Сербию в Косовском вопросе.

Греческая позиция по Сербии в ЕС

В июне 2008 года посол Греции в Сербии Х. Панагопулос заявил что Греция постоянно поддерживает развитие Сербии, и греческое руководство желает видеть Сербию в европейской семье, что будет самым лучшим решением для Сербии и стабильности в регионе. Согласно Панагопулосу, Греция проводит политику поддержки Сербии и её развития и улучшения жизни её граждан, что отражается в большой помощи полученной Сербией после 2000 года, а также инвестициями превысившими 2.5 миллиарда евро. Он напомнил что в 2001 и 2002 годах серьёзная ситуация в стране требовала помощь в основном гуманитарного характера, но затем последовала помощь в развитии. Греция приняла важную программу помощи получившую название «Греческий План экономической реконструкции Балкан», в котором 230 миллионов евро были выделены Сербии. Большая часть этой суммы, примерно 80 процентов, направляются на развитие инфраструктуры, включая Всеевропейский коридор X, который имеет приоритет как для Сербии так и для Греции.

9 октября 2008 года греческий министр финансов Г. Алогоскуфис заявил, что 100 млн евро будут подарены Грецией для строительства высокоскоростной магистрали которая соединит Сербию и Грецию с остальной Европой. Из общей стоимости Коридора 10, оцениваемого в 300 млн евро, 100 млн будут безвозмездным вложением правительства Греции. Алогоскуфис подчеркнул что одна из основных целей Греции — это развитие экономических отношений, у которых очень позитивный динамизм, принимая во внимание тот факт, что Греция возглавляет список стран-инвесторов в Сербии. Он заявил что Греция присутствует во всех стратегических отраслях экономики, что означает что греческие инвестиции пришли в Сербию чтобы остаться и что греческие инвестиции создали более 27 000 рабочих мест для сербских граждан. Была выражена надежда что вскоре эта тенденция будет развита и сербскими инвестициями в Греции.

В октябре 2008 года, Д. Бакоянни, тогда министр иностранных дел Греции, заявила, что у Сербии и Греции особые отношения.

Церковь

Элладская православная церковь имеет отличные отношения с церковью Сербии, включая гуманитарную помощь Сербии в течение всех войн. Это сказывается и в отношениях с сербским государством. Так, церковь Греции поддержала «сербские позиции даже в случае отделения Черногории от Федерации» а также в Косово, также как Сербская Православная церковь поддерживает греческие позиции по Кипру.

Как и другие православные церкви, церковь Греции не признаёт самопровозглашённую автокефалию Македонской православной церкви и считает её частью Сербской православной церкви. В 1994 году Элладская Православная церковь провозгласила Радована Караджича как «одного из самых видных сыновей Господа нашего Иисуса Христа, борющегося за мир» и наградила его учреждённым 900 лет тому назад орденом Первой степени Святого Дионисия Ксанти.

Константинопольский патриарх Варфоломей I провозгласил что «сербский народ был избран Господом защищать западные границы Православия».

Города побратимы

Многие города Сербии и Греции являются побратимами

План конфедерации 1992 года

Несмотря на в целом дружественные, но иногда натянутые отношения в период, когда Югославией правил Тито, сербо-греческие отношения достигли пика, когда создание государства сербов и греков было предложено Слободаном Милошевичем в 1992 году. Согласно предложению Греция, Сербия и Бывшая югославская Республика Македония должны были стать членами трёхсторонней конфедерации. В 1994 году, Милошевич попросил греческого премьер-министра А. Папандреу ускорить рассмотрение предложения о конфедерации Афины-Белграда-Скопье. Папандреу охарактеризовал идею как «пионерское, интересное предложение», но отметил, что оно ещё не рассмотрено. Лидер основной оппозиционной партии Новой демократии Эверт Мильтиадис, который также встретился с Милошевичем сказал что все балканские страны вместо этого должны вступить в Европейский союз. Нынешний премьер Греции Антонис Самарас, который на тот момент был лидером партии Весны, сказал, что предложение «интересное, но должно быть внимательно рассмотрено». Это предложение не получило значительной поддержки греческого правительства, в основном по причине нестабильной ситуации в Югославии того времени.

Позиция Бывшей югославской Республики Македонии относительно трёхсторонней конфедерации была широко поддержана политиками и интеллектуалами. Сразу после повторного призыва Милошевича о конфедерации между Грецией, Сербией и Бывшей югославской Республикой Македонией президент Киро Глигоров счёл предложение как a «сегодняшней утопией, но осуществимый в будущем проект.» В 2001 году Киро Глигоров отметил широкую поддержку предложения среди этнических славо-македонских интеллектуалов: «Это началось когда Югославия начала разваливаться, когда интеллектуалы и политики собирались чтобы обсудить перспективы для нашей страны. Нашей общей позицией было что конфедерация с Грецией была наилучшим решением». Новелист Ante Popovski в интервью французской газете Libération 27 марта, 2001 года заявлял «Я поддержал идею конфедерации с Грецией. Мы не рискуем потерять нашу идентичность, поскольку наш язык исключительно отличается от греческого, в то время как он схож с языками двух других наших соседей, сербов и болгар.»

Греческий кризис 2010 года — туризм

В отличие от английских, немецких и других иностранных туристов, многие из которых отменили свои каникулы в Греции по причине экономического кризиса и протестов летом 2010 года, сербские туристы превысили рекорд, посещая Грецию в огромных числах. Президент Сербии заявил в Афинах в июне 2010 года, что таким образом Сербия посильным образом помогает греческим друзьям в трудные для них времена. Согласно заявлению Ассоциации туристических агентств Сербии, 70 процентов всех сербских туристов выехавших за границу в 2013 году посетили Грецию

Посвящения

В большинстве сербских городов имеется множество улиц, названных именами греческих персоналий или регионов. В центре Белграда есть улицы Ригаса Фереоса, Элефтериоса Венизелоса, улица Афин, улица Фессалоники, улица Афона, улица Македонии, улица Корфу и т. д. Памятники Ригаса Фереосу и Элефтериосу Венизелосу установлены в центре сербской столицы.

Второй по величине сербский город Нови-Сад иногда именуется «Сербскими Афинами», в то время как Фрушка-Гора, место 17 сербских средневековых православных монастырей именуется «Сербским Афоном». В центре Афин к площади Синтагма (Конституции) выходит улица, названная именем национального героя Сербии Карагеоргия и улицы во многих городах Греции носят имя черногорца Масоса Мавровуниотиса. На острове Корфу есть музей именуемый «Сербский дом», посвящённый сербским солдатам Первой мировой войны.

Спорт

Ряд сербских спортсменов и тренеров связали свою жизнь с Грецией. Некоторые из них такие как Душан Баевич и Душан Ивкович получили греческое гражданство по процедуре «Почётные граждане». В 1999 году во время бомбёжек Белграда самолётами НАТО греческий АЕК демонстративно сыграл в сербской столице товарищеский матч с «Партизаном», нарушая эмбарго и не обращая внимание на угрозы НАТО.

Сербо-греческие отношения нашли своё отражение и в среде футбольных фанатов. Всё началось в 1986 году, когда белградский футбольный клуб «Црвена Звезда» в рамках розыгрыша Кубка европейских чемпионов играл на выезде с греческим ПАОКом. На трибуну к болельщикам «Црвены Звезды» пришли фанаты «Олимпиакоса», с тем, чтобы вместе с ними поболеть против ПАОКа (эти два греческих клуба являются принципиальными соперниками). С той поры родилось два сербско-греческих союза фанатских группировок: союз фанатов белградской «Црвены Звезды» и афинского «Олимпиакоса» (цвета обоих клубов — красно-белые) под девизом «Gate 7 — Делие. Православные братья» с одной стороны, и союз фанатов сербского «Партизана» и греческого ПАОка под девизом «Чёрные & Белые. Тот же цвет — та же вера» — с другой.

Белградская Международная книжная ярмарка

В 2009 году, Греция была почётной страной на 54-й Международной ярмарке Белграда, ведущей отсчёт с 1856 года. Сербия была почётной страной на книжной ярмарке в Фессалониках в 2012 году.

Ссылки

• [www.drustvosgp.rs/ Serbian-Greek Friendship Official Site]  (серб.)
• [www.diogenis-valavanidis.org.rs/drustvo.html Diogenis Valvanidis: President of Serbian-Greek friendship in Serbia]
• [www2.mfa.gr/www.mfa.gr/en-US/Policy/Geographic+Regions/South-Eastern+Europe/Balkans/Bilateral+Relations/Serbia/ Bilateral relations between Greece and Serbia]
• [www.embassyofserbia.gr/ Embassy of Serbia in Greece]
• [web.archive.org/web/20100806065020/www.mfa.gr/Belgrade Embassy of Greece in Serbia]
• [www.srbija.gr/ Association of Serbs in Greece]
• [www.serbia-hellas.com Serbian-Hellenic Brotherhood]

Отрывок, характеризующий Греко-сербские отношения

Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.