Вторая греко-турецкая война

Греко-турецкая война 1919—1922
Основной конфликт: Война за независимость Турции
Окоп на греко-турецком фронте
Дата	5 мая 1919 — 10 ноября 1922 года
Место	Западная Анатолия
Итог	победа Турции; подписание Лозаннского договора
Противники
Греция Турция
Командующие
Леонидас Параскевопулос Константин I Мустафа Кемаль Ататюрк Исмет Инёню Февзи Чакмак
Силы сторон
Май 1919: 15,000 Апрель 1920: 90,000 Январь 1921: 100,000 Июнь 1921: 200,000 1922: 215,000 1919: 5,000 Июнь 1920: 15,000 Январь 1921: 50,000 Август 1921: 92,000 Август 1922: 208,000
Потери
неизвестно неизвестно

Вторая греко-турецкая война 1919—1922 (греч. Μικρασιατική εκστρατεία или Πόλεμος της Μικράς Ασίας — Малоазиатская кампания); в турецкой историографии это событие называется Западный фронт в Войне за независимость (тур. Kurtuluş Savaşı Batı Cephesi) или Турецко-греческий фронт (тур. Türk-Yunan Cephesi), и считается неотъемлемой частью войны за независимость Турции. Несмотря на первоначальные успехи греческих войск (к лету 1921 года им удалось оккупировать почти весь запад Малой Азии), война закончилась для Греции полным разгромом и греко-турецким обменом населением.

По мнению ряда исследователей, решающую роль в успехах кемалистов против греческих войск, равно как ранее и против армян (1920), сыграла финансовая и военно-техническая помощь кемалистам со стороны большевистской России, начиная с осени 1920 года и в последующие 2 года.

Предыстория

Крах Османской империи

После поражения Османской империи в Первой мировой войне и подписания Мудросского перемирия державы-победительницы приступили к разделу её территории, в том числе территорий, являвшихся в своё время первоначальным ядром Османской империи. Греция, как союзница стран-победительниц, получила обещания, что ей будут отданы Восточная Фракия (пока кроме Константинополя) и Западные районы Малой Азии, где компактно проживало греческое население.

Греческий национализм

Один из главных национальных мотивов для начала войны заключался в том, чтобы реализовать идею восстановления Византийской империи. С момента возникновения греческого государства в 1830 году такие идеи играли важную роль в греческой политической жизни. Греческими политиками было сделано несколько выступлений по проблеме «исторической неизбежности расширения Греческого Королевства». Например, греческий политик Иоаннис Коллетис выразил убеждённость на одном из таких собраний в 1844 году: «Есть два великих центра эллинизма. Афины являются столицей Королевства. Константинополь является городом мечты и надежды всех греков.»

По плану греческого политика Элефтериоса Венизелоса предполагалось создание «Великой Греции», которая будет включать территории вне границ современного греческого государства (Иония, Фракия, Кипр, запад Малой Азии, Понт на Чёрном море и юг сегодняшней Бывшей Югославской Республики Македонии и Болгарии со значительным греческим населением.

Ход войны

Начало войны

15 мая 1919 года греческие войска, в соответствии с 7-м параграфом Мудросского перемирия, под прикрытием эскадры Антанты высадились в Смирне. Поводом для высадки послужило намерение Италии включить Смирну в свою зону оккупации и противодействие Англии и Франции этому шагу. В спровоцированных итальянцами беспорядках 19 мая погиб 71 турок и несколько греческих солдат. Это вызвало возмущение среди турецкого населения, которое в конце мая стало создавать партизанские отряды. Однако серьёзное сопротивление грекам было организовано только к концу июня 1919 года под предводительством бывшего оттоманского офицера Мустафы Кемаль-паши, действия которого осуждались султанским правительством в столице Османской империи Стамбуле.

25 июля 1919 года греки взяли Адрианополь и в июне — июле значительно расширили плацдарм в Малой Азии, заняв Ушак, Бандырму и Бурсу. К осени 1919 года греческие войска контролировали пространство между рекой Меандр на юге, Ахметли на востоке и Ванчико, а силы Кемаля могли к тому моменту только их беспокоить время от времени. При этом греки не продвигались глубоко вглубь материка, прежде всего потому, что не имели на это санкции союзников.

В ноябре 1918 года силы союзников оккупировали Константинополь, столицу Османской империи. В апреле 1920 Кемаль создал правительство Великого национального собрания (ВНСТ) в Ангоре — в противовес марионеточному султанскому правительству. Вскоре, войска Кемаля нанесли существенные поражения французским войскам в Киликии, так что Франция была вынуждена подписать перемирие. Обеспокоенное усилением Кемаля (при поддержке русских большевиков), британское правительство Ллойд Джорджа дало грекам «добро» на продвижение вглубь Анатолии, к Ангоре. В ходе трёх атак в течение лета были захвачены ряд важных городов, в том числе Бурса.

Обстановка в Греции

Тем временем в самой Греции происходила жесточайшая внутренняя борьба между сторонниками главы правительства Элефтериоса Венизелоса и роялистами, причем эта борьба была настолько острой, что война в Малой Азии временно отошла на второй план. 10 августа 1920 года был подписан Севрский договор между странами Антанты и султанским правительством. По Севрскому договору, Греции отходили Восточная Фракия до расстояния в 30 км от Константинополя, острова Имброс и Тенедос, а область Смирны передавалась под управление Греции с перспективой через пять лет после референдума населения, стать греческой территорией. Через два дня после подписания договора было совершено покушение на Венизелоса, которому удалось выжить. Последовал новый виток внутриполитической борьбы в Греции, сопровождавшийся и политическими убийствами. Осенью 1920 года греки по-прежнему теснили кемалевские войска. Сам Кемаль Севрского договора не подписывал и, естественно, не признавал. После смерти греческого короля Александра (25 октября 1920 года) и сокрушительного поражения на выборах 14 ноября 1920 года в Греции партии Венизелоса на греческом троне в результате референдума утвердился Константин I (декабрь 1920). Год кончился очередными успехами греков и очередным растягиванием их фронта. Но хуже всего для греков оказались события внешнеполитического порядка: Грецию перестали поддерживать союзники, у которых были основания считать, что король Константин поддерживал Германию, а Антанте был даже и вовсе враждебен.

Сражения у Инёню. Международное положение кемалистов

В начале 1921 года греки по-прежнему были сильны в военном отношении, но Кемаль усилился намного больше. Турецкие войска Исмет-паши 10 января 1921 года нанесли первое тактическое поражение греческим войскам генерала Паполаса у города Инёню, в 20 милях западнее города Эскишехир. 23-31 марта 1921 года турецкие войска Мустафы Кемаль-паши нанесли второе тактическое поражение греческим войскам, пытавшиеся штурмом взять Инёню, что вынудило греческую армию летом 1921 перейти в наступление. Успехи турок были подкреплены признанием правительства Кемаль-паши со стороны Советской России и соглашением с представителями Италии об эвакуации итальянских войск из Анатолии.

Уже осенью 1920 года началась массированная финансовая и военно-техническая помощь кемалистам со стороны Москвы в ответ на просьбу Кемаля в апреле 1920 года. При заключении 16 марта 1921 года в Москве договора о «дружбе и братстве» между РСФСР и правительством ВНСТ, что явилось первым формальным признанием правительства в Ангоре со стороны значительной мировой державы, было также достигнуто соглашение об оказании Советской Россией ангорскому правительству безвозмездной финансовой помощи, а также помощи оружием, в соответствии с которым советское правительство в течение 1921 года направило в распоряжение кемалистов 10 млн руб золотом, более 33-х тысяч винтовок, около 58-и млн патронов, 327 пулемётов, 54 артиллерийских орудия, более 129 тысяч снарядов, полторы тысячи сабель, 20 тыс. противогазов, 2 морских истребителя и «большое количество другого военного снаряжения».

Примечательно, что в ноте от 2 июля 1921 года нарком иностранных дел РСФСР Чичерин был вынужден выразить правительству Греческого королевства «крайнее удивление» по поводу публикации во «многих газетах» сведений, будто Греция объявила войну России; нотой от 6 июля того же года министр иностранных дел Греции Бальтацци опровергал такие известия.

Наступление греческой армии

Летом 1921 года греческая армия перешла в наступление на линии Афьон Карахисар—Кютахья—Эскишехир и 27 июня — 10 июля нанесла турецким войскам поражение (см. Сражение при Афьонкарахисаре-Эскишехире). Греческие войска заняли города Афьон Карахисар, Кютахья и Эскишехир. Но войскам Кемаля удалось избежать окружения и отойти за реку Сакарья к Анкаре. Тактическая победа греческой армии не положила конец военным действиям, как ожидалось, и в создавшемся политическом тупике греческая армия была вынуждена идти дальше, на Анкару.

Сакарийское сражение

Между тем греки наступали и к августу непосредственно угрожали Анкаре. К концу месяца греческие войска находились уже вблизи Анкары, однако в результате двадцатидвухдневного сражения в горах на подступах к Анкаре (23 августа — 13 сентября 1921) не смогли прорвать турецкую оборону и отошли за реку Сакарья в обратном направлении. Греко-турецкий фронт откатился на линию Эскишехир — Афьон-Карахисар. За сражение у Сакарьи Кемаль получил титул Гази — «Воин Священной Войны».

Последовало относительное затишье на фронте и активизация политических интриг. Франция признала правительство Кемаля, что значительно усилило его позиции. В 1922 году Франция, Британия и Италия предложили план по постепенному выводу греческих войск из Малой Азии. Кемаль эти предложения отверг. Тем временем в мае 1922 к власти в Греции пришло коалиционное правительство, которое, недооценив ситуацию, принялось готовить захват Стамбула с тем, чтобы оказать таким образом давление на Кемаля. Эта операция не состоялась, по утверждению греков, из-за запрета союзников.

Разгром греческих войск

Несмотря на то, что греки занимали обширный плацдарм в Малой Азии, их позиция была стратегически бесперспективна, поскольку они даже в случае успешного наступления не имели сил контролировать огромную страну с враждебным населением. К тому же союзники (Франция, Италия), обеспечив путём тайного соглашения с Кемалем свои интересы в Турции, к этому времени начали оказывать материальную поддержку туркам. Сто тысяч греческих солдат удерживали более 700 километров фронта. Многие из военнослужащих греческой армии воевали непрерывно с 1912 года, снабжение было плохое, командование ослаблено политическими интригами.

26 августа 1922 года турецкие войска внезапно перешли в наступление против греческих войск юго-западнее города Афьон-Карахисар, стараясь окружить и отрезать их от Смирны. Фронт обрушился практически сразу, греческие дивизии были разрознены и разбиты по частям. Греческое правительство просило у Британии заключить мир с турками, чтобы Греции досталась хотя бы Смирна с окрестностями.

Однако турецкое наступление продолжалось и 2 сентября 1922 года турецкие войска захватили Эскишехир. В результате разгрома был взят в плен только что назначенный главкомом греческой армии и узнавший о своём назначении от турок, генерал Трикупис со своим штабом. 6 сентября был потерян Балыкесир, 7 сентября — Маниса и Айдын. Греческое правительство после сдачи Эскишехира ушло в отставку, греки пытались обеспечить по крайней мере эвакуацию Смирны. Почти одновременно был отдан приказ об оставлении всего малоазиатского плацдарма.

Резня в Смирне

9 сентября в Смирну вступила турецкая армия во главе с Мустафой Кемалем. По утверждению современного российского автора И. Мусского, Кемаль торжественно объявил, что каждый турецкий солдат, причинивший вред гражданскому населению, будет расстрелян. Тем не менее, немедленно началась резня христианского населения, увенчавшаяся сожжением города. Турецкие историки утверждают, что город подожгли отступающие греки. Согласно свидетельству американского консула Джорджа Хортона 9 сентября, когда в город вошли турки, прошло относительно спокойно: ещё утром в городе поддерживала порядок греческая жандармерия, которая передала свои функции вступившим турецким войскам. Однако вечером начались грабежи и убийства. Город был сожжен. Количество убитых в разных источниках варьируется от 60 до 260 тысяч. Оставшиеся христиане были вынуждены покинуть Смирну.

Окончание боевых действий

В октябре турецкие войска двинулись на Стамбул. По результатам переговоров в Муданье было решено вернуть Турции Восточную Фракию. 1 ноября турецкая армия установила контроль над Стамбулом и упразднила власть султана, покинувшего город на английском судне. В сентябре в греческой армии вспыхнуло восстание, и король Константин был вынужден отречься от престола. В октябре чрезвычайный трибунал приговорил к смерти бывшего премьер-министра Димитриоса Гунариса, четверых его министров и и командующего Хадзианестиса по обвинению в поражении в войне. 15 ноября все они были расстреляны.

Итоги

Между Турцией с одной стороны и союзниками и Грецией с другой в 1923 году был подписан Лозаннский мирный договор по которому Греция и страны Антанты полностью отказывались от претензий на Западную Анатолию и Восточную Фракию.

Из Турции принудительно были выселены около полутора миллионов греков в обмен на выселение (также принудительное) 600 000 мусульман из Греции. Потери полностью разгромленной греческой армии превысили 40 тыс. убитыми и 50 тыс. ранеными. Погибли также сотни тысяч мирных жителей, материальные же потери вообще не поддавались учёту. Всё это позволило грекам назвать события осени 1922 года Малоазийской катастрофой.

Статистика войны

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Страна	Население 1919 года	Войск	Убито	Ранено	Умерло от ран	Умерло от болезней	Пленные	Пропавшие без вести	Убито мирных жителей
Турция	12 919 000	120 000	20 540	31 173		13 460			15 000
Греция	5 660 000	200 000	19 362	48 880	3 000	1 878	20 820	17 995	264 000
Всего	18 579 000	320 000	39 902	80 053		15 338			279 000

1. ↑ В эту цифру не входят десятки тысяч добровольцев.
2. ↑ От всех причин.

См. также

• Греко-турецкие отношения
• Война за независимость Турции
• Список войн XX века

Литература

• Дроговоз, Игорь Григорьевич|Дроговоз И. Г. Турецкий марш: Турция в огне сражений/Под ред. А. Е. Тараса.-Мн: Харвест, 2007.
• Корсун Н. Г., Греко-турецкая война 1919—1922, М., 1940.
• Шамсутдинов А. М., Национально-освободительная борьба в Турции. 1918—1923 гг., М., 1966.
• Шталь А.В. [militera.lib.ru/h/shtal/index.html Малые войны 1920–1930-х годов]. — М.: АСТ, 2003. — 544 с. — 5000 экз. — ISBN 5-170-16557-9.
• Ιστορια του Ελληνικου εθνους ΙΕ τομος "Εκδοτικης Αθηνων  (греч.)
• ΣΜΥΡΝΗ,ΜΙΚΡΑΣΙΑ η ακμη,η εκστρατεια,η καταστροφη "εκδοσεις ιστορικων θεματων εφημεριδας ΕΛΕΥΘΕΡΟΤΥΠΙΑΣ  (греч.)

Ссылки

• [www.hrono.ru/sobyt/1919turc.html Хронология турецкой войны за независимость]
• [www.hrono.ru/maps/1919turc.jpg Карта греко-турецкой войны]

Отрывок, характеризующий Вторая греко-турецкая война

Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.