Греку, Фира Львовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Греку Фира Львовна
Дата рождения:

1919(1919)

Место рождения:

Константинополь

Гражданство:

СССР СССР

Дата смерти:

21 июля 1992(1992-07-21)

Место смерти:

Кишинёв,
Молдавская ССР

Супруг:

Михаил Греку

Дети:

Дочь — искусствовед Тамара Михайловна
Греку-Пейчева

Фира (Эсфирь) Львовна Греку (урождённая Брик; 1919, Константинополь21 июля 1992, Кишинёв) — советский молдавский живописец и керамист. Жена художника М. Г. Греку.





Биография

Родилась в 1919 году в Константинополе. Училась во французской гимназии в Кишинёве.

В середине 1930-х годов семья Брик уехала в Бухарест, где Фира продолжила учиться в румынской гимназии, а затем поступила в Академию художеств на факультет живописи (где познакомилась с мужем). Вторая мировая война прервала её учёбу и она вернулась в Бессарабию, а с началом Великой Отечественной войны, в 1941 году, эвакуировалась. Скиталсь беженцем по степям Северного Кавказа, спасаясь от наступавших немецких войск, и добрала до Казахстана.

По окончании войны вернулась в Кишинёв, восстановилась в Художественном училище. Керамика была её страстью. Греку путешествовала по селам, собирая материал для альбома о народном крестьянском искусстве, работала в сельских гончарнях: тогда в Кишинёве не было ещё условий для производства керамики. С 1963 года стала ездить на творческую базу в Дзинтари, где работала в группах художников из разных регионов Советского Союза. В Прибалтике она создала лучшие керамические вещи, которые вошли в коллекцию Национального художественного музея Молдовы.

В 1958 году была консультантом документального фильма «Баллада мастеров» о молдавских народных промыслах.[1] В 1969 году она создавала костюмы для спектаклей в театре «Лучафэрул» (режиссёр С. Шкуря, художник М. Греку).

В 1971 году участвовала в Международном симпозиуме по керамике в Вильнюсе, где её работа «Декоративные молдавские колонки» была отмечена журналистами и художественной критикой. Состояла в руководстве декоративно-прикладной секции Союза художников Молдавии, её приглашали для оформления больших выставок — в том числе и в Москве (в 1968 году в залах Манежа).

Умерла в 1992 году в Кишинёве. Выставка работ Э. Греку прошла в кишинёвской галерее имени Константина Брынкуша в ноябре 2011 года.

Дочь — Тамара Михайловна Греку-Пейчева (род. 1944) — молдавская художница и искусствовед. Зять — Дмитрий Петрович Пейчев (род. 1943) — молдавский художник и болгарский поэт.

Интересный факт

Муж называл Фиру Львовну «Фиричелла» (рум. Firicel — ниточка, крупинка).[2]

Небольшое эссе про «Фиричелла»: [ochiuldeveghe.over-blog.com/article-tata-o-numea-firicella-110256666.html ]

Альбомы

  • Esfira Grecu: ceramic, costume, acuarele (Эсфира Греку: керамика, костюмы, акварели). Кишинёв: Elan Poligraf, 2011.

Напишите отзыв о статье "Греку, Фира Львовна"

Примечания

  1. [www.iatp.md/filmmoldova/Documentare%20Index.htm Documentare Anii'50—'60]  (молд.)
  2. [dorledor.info/article/«отец-называл-её-фиричелла…»-0 Отец называл её Фиричелла…]

Ссылки

  • [www.dorledor.info/magazin/index.php?mag_id=50&art_id=557 “Фиричелла” — Фира Львовна, Эсфирь Греку]
  • [www.aen.ru/index.php?page=brief&article_id=48840 Выставка Эсфири]

Отрывок, характеризующий Греку, Фира Львовна

– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.