Грелевский, Казимеж

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Казимеж Грелевский
Kazimierz Grelewski
Рождение

20 января 1907(1907-01-20)

Смерть

9 января 1942(1942-01-09) (34 года)

Почитается

Католическая церковь

Беатифицирован

1999 год

В лике

блаженный

Подвижничество

мученик

Кази́меж Греле́вский (польск. Kazimierz Grelewski; 20 января 1907, Сандомеж, Польша — 9 января 1942, концлагерь Дахау) — блаженный Римско-Католической Церкви, священник, мученик. Входит в число 108 блаженных польских мучеников, беатифицированных римским папой Иоанном Павлом II во время его посещения Варшавы 13 июня 1999 года.





Биография

В 1923 году Казимеж Грелевский вступил в Духовную семинарию в городе Сандомеж. В августе 1929 года был рукоположен в священника епископом Павлом Кубицким, после чего в течение четырнадцати лет года исполнял обязанности префекта в средней школе в городе Радом. Во время оккупации немецкими войсками Польши занимался благотворительностью, пастырской деятельностью и тайно преподавал теологические дисциплины в подпольных польских школах. В январе 1941 года был арестован Гестапо вместе со своим братом Стефаном и отправлен в концентрационный лагерь Аушвиц (Освенцим), потом в апреле 1941 года был переведён в концентрационный лагерь Дахау, где был казнён 9 января 1942 года[1]. Его концентрационный номер в Освенциме — 10443, в Дахау — 25280.

Прославление

13 июня 1999 года был беатифицирован римским папой Иоанном Павлом II вместе с другими польскими мучениками Второй мировой войны.

День памяти — 12 июня.

Напишите отзыв о статье "Грелевский, Казимеж"

Примечания

  1. [typo38.unesco.org/ru/unesco-home/services/pressservices/pressreleases-sing.html?tx_ttnews%5Btt_news%5D=1063&tx_ttnews%5BbackPid%5D=202&cHash=822564bc9c Комитет всемирного наследия изменил название Аушвица](недоступная ссылка — история). Проверено 10 октября 2009.

Ссылки

  • [www.santiebeati.it/dettaglio/36760 Биография]  (итал.)

Отрывок, характеризующий Грелевский, Казимеж

– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».