Гренвиль, Уильям

Уильям Гренвиль William Wyndham Grenville<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Великобритании
11 февраля 1806 — 31 марта 1807
Монарх:	Георг III
Предшественник:	Уильям Питт младший
Преемник:	Уильям Кавендиш-Бентинк
Рождение:	24 октября 1759(1759-10-24) Бакингемшир, Англия
Смерть:	12 января 1834(1834-01-12) (74 года) Бакингемшир, Англия
Отец:	Джордж Гренвиль
Мать:	Елизавета Виндхам
Партия:	Виги
Образование:	Крайст Чёрч
Автограф:

Уильям Гренвиль, первый барон Гренвиль (англ. William Wyndham Grenville; 24 октября 1759 — 12 января 1834) — 19-й премьер-министр Великобритании, находившийся в должности в 1806—1807 годах.

Биография

Гренвиль учился в Итонском колледже, Крайст Чёрче и в Линкольнз инн. Сын премьер-министра от партии вигов Джорджа Гренвиля и Елизаветы Виндхам, дочери государственного деятеля тори Уильяма Виндхама, он был избран в палату общин в 1782 году, когда его старший брат, Томас, уже являлся членом парламента.

Гренвиль вскоре стал близким союзником премьер-министра, своего двоюродного брата Уильяма Питта младшего, а также служил в правительстве в качестве казначея армии с 1784 по 1789 год. В 1789 году, прежде чем занять пост министра внутренних дел, он недолго пробыл спикером британской палаты общин. Уильям Гренвиль уже стал лидером палаты лордов, когда его в следующем году возвели в сословие пэров как барона Гренвиля Воттон Андервуда в графстве Бакингем.

В следующем 1791 году он сменил герцога Лидского на посту министра иностранных дел. Декада Гренвиля на этом посту оказалась драматичной, застав войны, последовавшие за Французской революцией. Во время войны Гренвиль был лидером фракции, которая видела ключ к победе в сосредоточении на боевых действий на континенте, противостоя фракции Генри Дундаса, которая поддерживала войну на море и в колониях. Гренвиль покинул свой пост вместе с Питтом в 1801 году в связи с вопросом о католической эмансипации.

Во время своей службы в министерстве Гренвиль сблизился с оппозиционным лидером вигов Чарльзом Джеймсом Фоксом, поэтому когда Питт вернулся к власти в 1804 году, Гренвиль отказался войти в новый кабинет. Вслед за смертью Питта в 1806 году Уильям стал главой «Правительства всех талантов», коалиции сторонников Гренвиля, вигов Фокса, а также приближенных бывшего премьер-министра лорда Сидмута, в котором Гренвиль с Фоксом как общие лидеры стали первым лордом казначейства и министром иностранных дел соответственно. Двоюродный брат У. Гренвиля Уильям Виндхам стал главой Военного министерства и министерства по делам колоний, а его младший брат, Томас Гренвиль недолго пробыл Первым лордом Адмиралтейства. Правительство в конечном счете достигло малого, провалившись в своем выборе либо заключить мир с Францией, либо довести до конца католическую эмансипацию (последняя попытка имела следствием отставку правительства в марте 1807 года). Тем не менее, оно совершило одного важное достижение, состоящее в отмене работорговли в 1807 году.

После своей отставки Гренвиль продолжал свою деятельность в оппозиции, поддерживая союз с лордом Греем и вигами, критикуя войну на Пиренейском полуострове, в 1812 году вместе с Греем отказавшись присоединиться к правительству Роберта Дженкинсона. В послевоенные годы Гренвиль постепенно переключает своё внимание на тори, но так и не возвращается в кабинет. Его политическая карьера завершилась из-за инсульта в 1823 году. Гренвиль также являлся почетным ректором Оксфордского университета с 1810 года вплоть до своей смерти в 1834 году.

Ссылки

• [pm.gov.uk/output/Page160.asp О У. Гренвиле на официальном сайте британского премьер-министра]

Отрывок, характеризующий Гренвиль, Уильям

С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.