Гречихин, Павел Кириллович

Павел Кириллович Гречихин
Павел Кириллович Гречихин
Дата рождения	6 июля 1928(1928-07-06)
Место рождения	Покровка, Белгородский уезд, Курская губерния, РСФСР, СССР
Дата смерти	1997(1997)
Место смерти	Белгород, Россия
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	армия; МВД
Годы службы	1943; 1948—1988
Звание	старшина
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Павел Кириллович Гречихин (6 июля 1928, Покровка, Курская губерния — 1997, Белгород) — инспектор дорожно-патрульной службы отдельной роты ДПС УВД Белгородского облисполкома (к окончанию службы), старшина милиции. Известен тем, что ему был поставлен памятник в Белгороде как «самому честному гаишнику».

Биография

Родился 6 июля 1928 в селе Покровка (ныне — Ивнянского района, Белгородская область) в семье потомственных крестьян. После освобождения села в ходе Курской битвы 15-летним ушёл на войну, был сыном полка 1008-го противотанкового дивизиона. В ноябре 1943 вернулся на родину и стал работать в колхозе имени Ворошилова Дмитриевского сельского совета, Томаровского района. В 1945 году закончил курсы трактористов и приступил к работе на МТС имени 17 партсъезда Томаровского района.

В 1948 году был призван в армию, был командиром танка. После сверхсрочной службы в январе 1957 года поступил на службу в милицию.

С 1957 года по 1960 год являлся милиционером отделения милиции РУД г. Белгорода. В мае 1960 года назначен регулировщиком дорожной милиции, с июля 1969 года находится в должности инспектора дорожного надзора милиции УВД Белгородской области. С октября 1971 года по январь 1986 года служит инспектором дорожного надзора отдельного дивизиона дорожного надзора милиции при ГАИ УВД Белгородского облисполкома. В январе 1986 года назначен на должность инспектора дорожно-патрульной службы отдельной роты ДПС УВД Белгородского облисполкома. Приказом УВД Белгородской области № 263 от 1 июля 1988 года Гречихин Павел Кириллович уволен в запас (по возрасту) в звании старшины милиции.

П. К. Гречихин прославился в городе как неподкупный и беспристрастный милиционер, служивший инспектором ГАИ в течение более чем 35 лет и руководствовавшийся при этом исключительно законом. Некоторые факты его биографии, если они не являются городской легендой, действительно свидетельствуют об этих его качествах

• Однажды привлёк себя к административной ответственности за проезд перекрёстка на красный свет и сделал прокол в талоне к правам. В подтверждение приводится пробитый талон: «Водитель Гречихин П. К. Удостоверение водителя 213892 серия УД». А ниже: «Должность и фамилия лица выдавшего талон. Старший госавтоинспектор Гречихин П. К.» Талон хранится в музее управления внутренних дел Белгородской области.
• Выписал штраф за неправильную парковку собственному сыну, водителю первого секретаря обкома КПСС Белгородской области Трунова Михаила Петровича
• Привлёк к ответственности собственную жену за переход улицы в неположенном месте

Обычно П. К. Гречихин дежурил на перекрёстке улиц Попова и Фрунзе в Белгороде, передвигался на служебном мотоцикле «Урал»

За задержание в 1976 году особо опасного преступника, вооружённого пистолетом и ранение, полученное при этом, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 ноября 1977 года награждён орденом Красной Звезды.

Умер в доме престарелых.

Памятники

• 10 сентября 2004 года в Белгороде на развязке проспекта Ватутина и улицы Губкина был установлен памятник работы местного скульптора А. А. Шишкова. Памятник представляет собой фигуру инспектора с поднятым жезлом, стоящую рядом с мотоциклом.
• 10 сентября 2011 года в Яковлевском районе на 749 километре трассы Москва — Симферополь был установлен на постаменте отреставрированный мотоцикл П. К. Гречихина «в честь 75-летия Госавтоинспекции, к 85-летию памяти начальника местной дорожной милиции Василия Анисимова, в память о легендарном неподкупном гаишнике Павле Гречихине».

Отрывок, характеризующий Гречихин, Павел Кириллович

– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.