Греческий язык

Греческий язык
Самоназвание:	Ελληνικά [ɛ̞ˌliniˈka]
Страны:	Греция, Кипр; общины в Абхазии, Австралии, Албании, Армении, Великобритании, Германии, Грузии, Египте, Израиле, Италии, Казахстане, Канаде, России, США, Турции, Украине, Швеции
Официальный статус:	Греция Греция Кипр Кипр Европейский союз Европейский союз Региональный или локальный официальный язык: Армения Армения Албания Албания Италия Италия Украина Украина
Регулирующая организация:	Центр греческого языка
Общее число говорящих:	свыше 13 млн
Рейтинг:	68
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Палеобалканская ветвь Греко-фригийско-армянская группа Греческая группа
Письменность:	греческий алфавит
ГОСТ 7.75–97:	гре 157
См. также: Проект:Лингвистика

Индоевропейцы
Индоевропейские языки
Анатолийские · Албанский Армянский · Балтские · Венетский Германские · Греческие • Иллирийские Арийские: Нуристанские, Иранские, Индоарийские, Дардские Италийские (Романские) Кельтские · Палеобалканские Славянские · Тохарские курсивом выделены мёртвые языковые группы
Индоевропейцы
Албанцы · Армяне · Балты Венеты · Германцы · Греки Иллирийцы · Иранцы · Индоарийцы Италики (Романцы) · Кельты Киммерийцы · Славяне · Тохары Фракийцы · Хетты курсивом выделены ныне не существующие общности
Праиндоевропейцы
Язык · Прародина · Религия
Индоевропеистика

Гре́ческий язы́к (самоназвание — ελληνικά [ɛliniˈka], ελληνική γλώσσα [ɛliniˈci ˈɣlɔsa]) — один из языков индоевропейской языковой семьи. Является единственным представителем греческой группы, хотя иногда отдельными языками считаются его обособленные диалекты — цаконский, каппадокийский и понтийский языки, находящиеся на грани вымирания. Письменная история греческого языка насчитывает около 3,5 тысяч лет; отдельные его периоды обычно также называются языками (см. микенский греческий, древнегреческий, византийский, новогреческий).

Общее число считающих новогреческий язык родным — около 13 млн человек. Большинство из них по национальности — греки, хотя в Греции им также широко пользуется некоторое количество эллинизированных арумынов, мегленорумынов, цыган, албанцев (особенно арнаутов), славян, ряда мусульманских групп севера страны. Новогреческий является официальным в Греции и в греческой части Республики Кипр (63 % площади острова). Благодаря усилившимся экономическим связям Греции с другими балканскими странами, а также массовыми миграциям в страну на протяжении последних двадцати лет, греческим языком владеет и некоторое количество населения соседних с Грецией стран. Особенно велика его роль как языка межнационального общения в Албании, а также в Болгарии и Румынии. Как важный язык диаспоры, греческий используется среди греков Австралии, Канады и США. Общее число владеющих греческим как иностранным составляет от 3 до 5 миллионов человек. При этом для большинства греков-урумов, проживающих на территории СНГ, родным языком исторически являлся турецкий язык или другие тюркские диалекты.

На греческом языке на всех этапах его существования была создана богатейшая литература. В Римской империи знание греческого языка считалось обязательным для всякого образованного человека. В латинском языке присутствует большое количество греческих заимствований, а в греческом — значительное количество латинских и романских слов. В новое время древнегреческий язык стал (наряду с латинским) источником создания новых научных и технических терминов (так называемая международная лексика). В русский язык греческие слова проникали в основном двумя путями — через международную лексику и через церковнославянский язык.

О названии

Русское прилагательное греческий образовано от существительного грек, восходящему к праслав. *grьkъ, заимствованному из лат. graecus, которое в свою очередь заимствовано из др.-греч. γραικός — названия одного из греческих племён. Самоназвание языка — ἡ ελληνικη γλωσσα — образовано от ελλην «эллин, грек», не имеющего однозначной и убедительной этимологии.

Вопросы классификации

Греческий составляет отдельную ветвь индоевропейской языковой семьи. Из древних языков наиболее близки греческому были древнемакедонский (некоторые лингвисты считают его диалектом греческого) и фригийский, от которых, впрочем, осталось недостаточно памятников письменности, чтобы утверждать это наверняка. Среди прочих индоевропейских языков наиболее близки к греческому индоиранские языки.

Лингвогеография

Диалектное членение новогреческого языка

• Малоазиатские диалекты, например, Каппадокийский диалект, исчезнувший после 1923 года
• Кипрский диалект
• Критский диалект
• Южноиталийские диалекты греческого языка, также известные как итало-румейский язык или грико
• Понтийский диалект, исторически распространённый в Южном Причерноморье, то есть на северном побережье Малой Азии, позднее в некоторых областях Северного и Восточного Причерноморья (на территории Российской империи и СССР; после 1922—1923 годов на территории Турции практически вытеснен турецким языком)
• Цаконский диалект (Пелопоннес)
• Северные диалекты

Отдельно можно выделить:

• Румейский язык — язык неотуреченной части греков Крыма и Приазовья (румеев), который часто ошибочно относят либо к северным, либо к понтийским диалектам
• Еврейско-греческий диалект, известный также как романиотский язык

Письменность

Греческий — один из древнейших письменных языков мира. Первые письменные памятники на греческом относятся к XIV—XII вв. до н. э. и написаны слоговым крито-микенским письмом. Греческий алфавит, по-видимому, возник на основе финикийского письма, и первые памятники на нём относятся к VIII—VII вв. до н. э. Наивысшего расцвета и максимального территориального распространения греческая письменность достигает в эпоху поздней Римской империи, а также во времена ранней Византийской империи, постепенно приходя в упадок к XV веку, после захвата столицы империи турками. В Османской империи наблюдается смешение языковых, религиозных и этнокультурных установок населения в регионах смешанного проживания, особенно во Фракии и Анатолии. Так, грекоязычные мусульмане Фракии часто писали по-гречески арабскими буквами; в то же время отуреченные христиане Анатолии пишут по-турецки греческими буквами. Греко-турецкий обмен населением 1922-23 гг. положил конец этой практике.

История языка

Историю греческого языка делят на три периода:

• древнегреческий язык (XIV в. до н. э. — IV в. н. э.);
  • архаический период (XIV в. до н. э. — VIII в. до н. э.);
  • классический период (VIII в. до н. э. — IV в. до н. э.);
  • эллинистический период (IV в. до н. э. — I в. до н. э.) — в этот период сложилось древнегреческое койне;
  • позднегреческий период (I—IV вв. н. э.);
• византийский язык (среднегреческий язык, V—XV вв.) — язык греческого и эллинизированного населения Византийской империи; многие неоэллинисты выступают против этого термина в связи с выраженной неоднородностью языка в этот период и предлагают говорить о сосуществовании раннего новогреческого и древнегреческого;
• новогреческий язык (с XV в.) — язык греческого и эллинизированного населения, проживавшего в поздней Византии, Османской империи, и, наконец, современный письменный, разговорный и официальный язык независимых Греции и Кипра. Новогреческое койне сложилось в XVIII—XIX вв. В его основу легли южные диалекты. Новогреческий язык входит в так называемый Балканский языковой союз.

Древнегреческий язык распадался на много диалектов. Принято выделять четыре диалектные группы: восточную (ионийский, аттический диалекты), западную (дорийский), аркадо-кипрскую (южноахейскую) и эолийскую (северноахейскую). На основе аттического диалекта в более позднюю, эллинистическую эпоху (после походов Александра Македонского) сложился общегреческий язык — так называемый койне́ (κοινή), который стал разговорным и административным языком на широких территориях восточного Средиземноморья. К койне восходят почти все современные греческие диалекты. Исключение составляет изолированный цаконийский (цаконский) диалект, или язык (греч. τσακωνικά), который традиционно возводится к древнему дорийскому диалекту.

Грамматический строй древнегреческого отличался значительной сложностью: три основных типа склонения имён существительных, пять падежей, несколько типов спряжений глаголов, сильно развитая система глагольных времён, характерно большое число местоимений, предлогов и частиц.

В XIX и XX столетиях в Греции существовала так называемая диглоссия, то есть было два языковых варианта: кафаре́вуса (καθαρεύουσα) — ориентированный на греческую литературную традицию и следовавший древнегреческим нормам письма, но с современным произношением, и возникшая в XIX веке димо́тика (δημοτική). С 1976 года официальным языком является димотика (с некоторыми элементами кафаревусы).

До 1982 года на письме использовалась богатая политоническая система диакритики: три типа ударения (острое, тупое, облечённое) и два типа придыхания (тонкое и густое), а также символ-разделитель: так называемый диерезис, или трема́ (¨). В устной речи нет придыханий и не различаются типы ударения, поэтому с 1982 года официально применяется монотоническая система с одним знаком ударения и диерезисом.

Лингвистическая характеристика

Морфология

Имя существительное

Принадлежит к одному из трёх грамматических родов (мужскому, женскому и среднему) и изменяется по числам и падежам. Чисел два — единственное и множественное. Падежей четыре — именительный, родительно-дательный, винительный и звательный. Как и во многих других языках балканского ареала, значения родительного и дательного падежей в новогреческом языке смешались (в форме старого родительного падежа). Таким образом, в значении старого дательного падежа употребляется форма родительного падежа или предлог σε c винительной формой существительного.

Примеры склонения существительных

Мужской род

Единственное число
Именительный	ο πατέρας	ο μαθητής	ο ώμος
Родительный	του πατέρα	του μαθητή	του ώμου
Винительный	τον πατέρα	τον μαθητή	τον ώμο
Звательный	πατέρα!	μαθητή/-ά!	ώμε!
Множественное число
Именительный	οι πατέρες	οι μαθητές	οι ώμοι
Родительный	των πατέρων	των μαθητών	των ώμων
Винительный	τους πατέρες	τους μαθητές	τους ώμους
Звательный	πατέρες!	μαθητές!	ώμοι!

Женский род

Единственное число
Именительный	η ώρα	η κόρη	η οδός
Родительный	της ώρας	της κόρης	της οδού
Винительный	την ώρα	την κόρη	την οδό
Звательный	ώρα!	κόρη!	οδό!
Множественное число
Именительный	οι ώρες	οι κόρες	οι οδοί
Родительный	των ωρών	των κορών	των οδών
Винительный	τις ώρες	τις κόρες	τους οδούς
Звательный	ώρες!	κόρες!	οδοί!

Средний род

Единственное число
Именительный, винительный	το ρούχο	το παιδί	το σώμα
Родительный	του ρούχου	του παιδιού	του σώματος
Звательный	ρούχο!	παιδί!	σώμα!
Множественное число
Именительный, винительный	τα ρούχα	τα παιδιά	τα σώματα
Родительный	των ρούχων	των παιδιών	των σωμάτων
Звательный	ρούχα!	παιδιά!	σώματα!

Как было указано выше, родительный падеж в современном языке выполняет функции как родительного, так и дательного падежей. Например, фраза я даю книгу девушке может звучать как δίνω το βιβλίο της κοπέλας (←'η κοπέλα), хотя более распространён в этой функции оборот с предлогом σε и винительным падежом: δίνω το βιβλίο στην κοπέλα (στην = σε + την).

Глагол

Спряжение глагола λύνω ‘развязывать’
	Лицо	Ед. число	Множ. число
Действительный залог
Настоящее время	1	λύνω	λύνουμε
	2	λύνεις	λύνετε
	3	λύνει	λύνουν
Несовершенный вид прошедшего времени (имперфект)	1	έλυνα	λύναμε
	2	έλυνες	λύνατε
	3	έλυνε	έλυναν
Совершенный вид прошедшего времени (аорист)	1	έλυσα	λύσαμε
	2	έλυσες	λύσατε
	3	έλυσε	έλυσαν
Совершенный вид зависимого наклонения	1	λύσω	λύσουμε
	2	λύσεις	λύσετε
	3	λύσει	λύσουν
Несовершенный вид повелительного наклонения	2	λύνε	λύνετε
Совершенный вид повелительного наклонения	2	λύσε	λύστε
«Инфинитив» (απαρέμφατο)	λύσει
Причастие настоящего времени	λύνοντας (не изменяется)
Страдательный залог
Настоящее время	1	λύνομαι	λυνόμαστε
	2	λύνεσαι	λύνεστε
	3	λύνεται	λύνονται
Несовершенный вид прошедшего времени (имперфект)	1	λυνόμουν	λυνόμασταν
	2	λυνόσουν	λυνόσασταν
	3	λυνόταν	λύνονταν
Совершенный вид прошедшего времени (аорист)	1	λύθηκα	λυθήκαμε
	2	λύθηκες	λυθήκατε
	3	λύθηκε	λύθηκαν
Совершенный вид зависимого наклонения	1	λυθώ	λυθούμε
	2	λυθείς	λυθείτε
	3	λυθεί	λυθούν
Совершенный вид повелительного наклонения	2	λύσου	λυθείτε
«Инфинитив» (απαρέμφατο)	λυθεί
Причастие прошедшего времени	λυμένος (изменяется как прилагательное)

Для греческого глагола свойственно взаимодействие между категориями вида, времени и наклонения, с образованием множества форм, как флективных, так и аналитических.

Каждый глагол имеет две основы — совершенного и несовершенного вида. Третий вид — перфект — образуется через совершенный вид и вспомогательный глагол έχω ‘иметь’ (ср. английское have). В глаголе различается прошедшее время и непрошедшее; из последнего частицей θα образуется аналитическое будущее. Кроме изъявительного наклонения, существуют повелительное и зависимое (субъюнктив). Последнее выражает предполагаемые, возможные или желаемые действия. Значения, которые в русском и английском языках выражаются инфинитивом, в греческом передаются субъюнктивом: например, я хочу играть переводится на греческий как θέλω να παίζω — буквально «хочу чтобы играю», где να — частица зависимого наклонения, а παίζω — форма зависимого наклонения несовершенного вида (совпадает с изъявительным наклонением). Подлинного инфинитива в новогреческом языке нет: так называемое απαρέμφατο применяется только для образования перфекта.

Греческий глагол, как и русский, спрягается по двум числам и трём лицам. Наконец, для него свойственна категория залога — действительного и страдательного. Большинство переходных глаголов действительного залога регулярно образуют формы страдательного, например κτίζω ‘строить’ → κτίζομαι ‘строиться’.

Существует также ограниченный набор причастий, в том числе неизменяемые причастия настоящего времени действительного залога, которые подобны русским деепричастиям.

Артикль

Существительные в греческом языке имеют категорию определённости и оформляются артиклями. Употребление определённого артикля намного шире, чем в английском или немецком языках. Например, определённый артикль часто сопровождает имена людей (что, впрочем, в немецком тоже часто имеет место). Неопределённый артикль совпадает с числительным «один» и склоняется так же.

Склонение неопределённого артикля

Падеж	ед.ч.м.р.	ед.ч.ж.р.	ед.ч.ср.р.
Именительный	ένας	μία (μια)	ένα
Родительный	ενός	μιας	ενός
Винительный	ένα(ν)	μία (μια)	ένα

Склонение определённого артикля

Падеж	ед.ч.м.р.	ед.ч.ж.р.	ед.ч.ср.р.	мн.ч.м.р.	мн.ч.ж.р.	мн.ч.ср.р.
Именительный	ο	η	το	οι	οι	τα
Родительный	του	της	του	των	των	των
Винительный	το(ν)	τη(ν)	το	τους	τις	τα

В звательном падеже артикли не употребляются.

См. также

• Новогреческо-русская практическая транскрипция
• Греческие имена
• Урумский язык (язык тюркоязычных греков Северного Приазовья)

Примечания

Комментарии

Источники

Ссылки

В Викисловаре список слов греческого языка содержится в категории «Греческий язык»

• [www.greek.ru/all/language/ Греческий язык от проекта «Греция от Greek.ru»]
• [www.greeklanguage.ru/ Новогреческо-русский словарь]
• [opentran.net/greek/%D0%B3%D1%80%D0%B5%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE-%D1%80%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%BE%D0%BD%D0%BB%D0%B0%D0%B9%D0%BD-%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D1%87%D0%B8%D0%BA.html Греческо-русский переводчик]

Отрывок, характеризующий Греческий язык

– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.