Григоревский, Николай Константинович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Константинович Григоревский
Дата рождения

25 января 1925(1925-01-25)

Место рождения

Одесса

Дата смерти

8 декабря 1944(1944-12-08) (19 лет)

Место смерти

Венгрия

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

пехота

Годы службы

1944

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Николай Константинович Григоревский (1925-1944) — сержант Рабоче-крестьянской Красной армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945).



Биография

Николай Григоревский родился 25 января 1925 года в Одессе в рабочей семье. Окончил семь классов школы. С октября 1941 по апрель 1944 года проживал в оккупации, занимался подпольной борьбой, расклеивал листовки, совершал мелкие диверсии. В апреле 1944 года после освобождения Одессы Григоревский был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную армию. Участвовал в освобождении Молдавской ССР и Румынии. К декабрю 1944 года гвардии сержант Николай Григоревский командовал пулемётным расчётом 16-го гвардейского стрелкового полка 59-й гвардейской стрелковой дивизии 46-й армии 2-го Украинского фронта. Отличился во время освобождения Венгрии[1].

В начале декабря 1944 года батальон, в котором служил Григоревский, вышел к Дунаю к югу от Будапешта. В ночь с 3 на 4 декабря батальон приступил к форсированию реки. Григоревский одним из первых переправился на противоположный берег и открыл огонь по противнику из пулемёта. В том бою противник потерял около 100 солдат и офицеров. 7 декабря Григоревский с товарищами с ходу захватил господствующую высоту, оттеснив противника в населённый пункт Барачки. 8 декабря, когда погиб командир пулемётной роты и был ранен командир соседнего взвода, Григоревский заменив их собой, поднял бойцов в контратаку. Под натиском противник был вынужден отступить. Григоревский со своими бойцами захватил немецкую траншею, а затем отбил четыре контратаки. Во время последней из них Григоревский погиб[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за «образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками, успешное форсирование Дуная и проявленные при этом отвагу и геройство» гвардии сержант Николай Григоревский посмертно был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Также был награждён орденами Ленина и Славы 3-й степени. Навечно зачислен в списки личного состава воинской части[1].

В честь Григоревского названа школа № 74 в Одессе[1].

Напишите отзыв о статье "Григоревский, Николай Константинович"

Примечания

  1. 1 2 3 4  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=5465 Григоревский, Николай Константинович]. Сайт «Герои Страны».

Литература

  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Зайцев А. Д., Рощин И. И., Соловьёв В. Н. Зачислены навечно. Кн. 1. М.: Политиз,1990.
  • Считать живыми! — Кишинёв: Картя молдовеняскэ, 1989.

Отрывок, характеризующий Григоревский, Николай Константинович

– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!