Григорианский календарь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Календарь
Данные о календаре
Тип
календаря

Солнечный

Календарная
эра
Вставка
високосов
97/400

Другие календари
Армелина · Армянский: древнеармянский, христианский · Ассирийский · Ацтекский · Бахаи · Бенгальский · Буддийский · Вавилонский · Византийский · Вьетнамский · Гильбурда · Голоценский · Григорианский · Грузинский · Дариский · Древнегреческий · Древнеегипетский · Древнеиндийский · Древнеперсидский · Древнеславянский · Еврейский · Зороастрийский · Индийский · Инки · Иранский · Ирландский · Исламский · Кельтский · Китайский · Конта · Коптский · Малайский · Майя · Масонский · Миньго · Непальский · Новоюлианский · Пролептический: юлианский, григорианский · Римский · Румийский · Симметричный · Советский · Стабильный · Тамильский · Тайский: лунный, солнечный · Тибетский · Трёхсезонный · Тувинский · Туркменский · Французский · Хакасский · Ханаанейский · Хараппский · Чучхе · Шведский · Шумерский · Эфиопский · Юлианский · Яванский · Японский
Сегодня

вторник

19 марта

2024

</div>

Григориа́нский календа́рь — система исчисления времени, основанная на циклическом обращении Земли вокруг Солнца; продолжительность года принята равной 365,2425 суток; содержит 97 високосных лет на 400 лет[1].

Впервые григорианский календарь был введён папой римским Григорием XIII в католических странах 4 октября 1582 года взамен прежнего юлианского: следующим днём после четверга 4 октября стала пятница 15 октября.

Григорианский календарь используется в большинстве стран мира[2].





Структура григорианского календаря

В григорианском календаре длительность года принимается равной 365,2425 суток. Длительность невисокосного года — 365 суток, високосного — 366.

<math>365{,}2425 = 365 + 0{,}25 - 0{,}01 + 0{,}0025 = 365 + \frac{1}{4} - \frac{1}{100} + \frac{1}{400}.</math> Отсюда следует распределение високосных годов:

  • год, номер которого кратен 400, — високосный;
  • остальные годы, номер которых кратен 100, — невисокосные;
  • остальные годы, номер которых кратен 4, — високосные.

Таким образом, 1600 и 2000 годы были високосными, а 1700, 1800 и 1900 годы високосными не были.

Погрешность в одни сутки по сравнению с годом равноденствий в григорианском календаре накопится примерно за 10 000 лет (в юлианском — примерно за 128 лет). Часто встречающаяся оценка, приводящая к величине порядка 3000 лет, получается, если не учитывать, что со временем изменяется количество суток в тропическом году и, кроме того, изменяется соотношение между продолжительностями времён года[3][4][5].

В григорианском календаре годы бывают високосные и невисокосные; год может начинаться с любого из семи дней недели. В совокупности это даёт 2 × 7 = 14 вариантов календаря на год.

Месяцы

Согласно григорианскому календарю, год делится на 12 месяцев, продолжительностью от 28 до 31 дня:

Месяц Кол-во дней
1 Январь 31
2 Февраль 28 (29 — в високосном году)
3 Март 31
4 Апрель 30
5 Май 31
6 Июнь 30
7 Июль 31
8 Август 31
9 Сентябрь 30
10 Октябрь 31
11 Ноябрь 30
12 Декабрь 31

Правило запоминания количества дней в месяце

Существует простое правило запоминания количества дней в месяце — «правило костяшек».

Если выставить перед собой составленные вместе кулаки так, чтобы видеть тыльные стороны ладоней, то по «костяшкам» (суставам пальцев) на краю ладони и промежуткам между ними можно определить, является какой-либо месяц «длинным» (31 день) или «коротким» (30 дней, кроме февраля). Для этого нужно начать считать месяцы с января, отсчитывая костяшки и промежутки. Январю будет соответствовать первая костяшка (длинный месяц — 31 день), февралю — промежуток между первой и второй костяшками (короткий месяц), марту — костяшка, и т. д. Два следующих подряд длинных месяца — июль и август — попадают как раз на соседствующие костяшки разных рук (промежуток между кулаками не считается).

Существует также мнемоническое правило «Ап-юн-сен-но». Слоги этого слова указывают на названия месяцев, состоящих из 30 дней. Известно, что февраль, в зависимости от конкретного года, содержит 28 или 29 дней. Все же остальные месяцы содержат 31 день. Удобство данного мнемонического правила заключается в отсутствии необходимости «пересчитывания» костяшек рук.

Также для запоминания количества дней в месяцах существует англоязычная школьная поговорка: Thirty days have september, april, june and november. Аналог на немецком языке: Dreißig Tage hat September, April, Juni und November.

Разница юлианского и григорианского календарей

В момент введения григорианского календаря разница между ним и юлианским календарём составляла 10 дней. Однако эта разница постепенно увеличивается из-за разного количества високосных годов — в григорианском календаре завершающий год века, если он не делится на 400, не является високосным (см. Високосный год) — и сегодня составляет 13 дней.

Разница дат юлианского и григорианского календарей[6][7][8][9]:

Разница, дней Период (по юлианскому календарю) Период (по григорианскому календарю)
10 5 октября 1582 — 29 февраля 1700 15 октября 1582 — 11 марта 1700
11 1 марта 1700 — 29 февраля 1800 12 марта 1700 — 12 марта 1800
12 1 марта 1800 — 29 февраля 1900 13 марта 1800 — 13 марта 1900
13 1 марта 1900 — 29 февраля 2100 14 марта 1900 — 14 марта 2100
14 1 марта 2100 — 29 февраля 2200 15 марта 2100 — 15 марта 2200
15 1 марта 2200 — 29 февраля 2300 16 марта 2200 — 16 марта 2300

Юлианские даты до 5 (15) октября 1582 года тоже можно пересчитать по григорианскому календарю, но это делать не принято. Обычно даты до введения нового календаря приводятся по юлианскому календарю, а после — по григорианскому. В странах, которые приняли григорианский календарь не сразу, для периода с 5 (15) октября 1582 года и до его введения часто указывают две даты — по старому юлианскому стилю (а в скобках по новому григорианскому календарю). Например: «Пушкин Александр Сергеевич [26.5(6.6).1799, Москва, — 29.1(10.2).1837, Петербург], русский писатель, основатель новой русской литературы»[10].

История

Предпосылки перехода на григорианский календарь

Григорианский календарь даёт гораздо более точное приближение к тропическому году. Поводом к принятию нового календаря стало постепенное смещение по отношению к юлианскому календарю дня весеннего равноденствия, по которому определялась дата Пасхи, и рассогласование пасхальных полнолуний с астрономическими. До Григория XIII проект пытались осуществить папы Павел III и Пий IV, но успеха они не достигли. Подготовку реформы по указанию Григория XIII осуществляли астрономы Христофор Клавий и Алоизий Лилий. Результаты их труда были зафиксированы в папской булле, подписанной понтификом на вилле Мондрагоне и названной по первой строке Inter gravissimas («Среди важнейших»)[11].

Переход на григорианский календарь повлёк следующие изменения:

  1. новый календарь сразу на момент принятия сдвигал на 10 дней текущую дату и исправлял накопившиеся ошибки;
  2. в новом календаре стало действовать новое, более точное, правило о високосном годе — год високосный, то есть содержит 366 дней, если:
    • номер года кратен 400 (1600, 2000, 2400);
    • остальные годы — номер года кратен 4 и не кратен 100 (… 1892, 1896, 1904, 1908 …);
  3. модифицировались правила расчёта христианской Пасхи[12].

С течением времени юлианский и григорианский календари расходятся всё более, на трое суток каждые 400 лет.

Даты перехода стран на григорианский календарь

Госудстства переходили с юлианского календаря на григорианский в разное время[13]:

Последний день
юлианского календаря
Первый день
григорианского календаря
Государства и территории
4 октября 1582 15 октября 1582 Испания, Италия, Португалия, Речь Посполитая (федеративное государство: Великое княжество Литовское и Королевство Польша)
9 декабря 1582 20 декабря 1582 Франция, Лотарингия
21 декабря 1582 1 января 1583 Фландрия, Голландия, Брабант, Бельгия[14]
10 февраля 1583 21 февраля 1583 Льежское епископство
13 февраля 1583 24 февраля 1583 Аугсбург
4 октября 1583 15 октября 1583 Трир
5 декабря 1583 16 декабря 1583 Бавария, Зальцбург, Регенсбург
1583 Австрия (часть), Тироль
6 января 1584 17 января 1584 Австрия
11 января 1584 22 января 1584 Швейцария (кантоны Люцерн, Ури, Швиц, Цуг, Фрайбург, Золотурн)
12 января 1584 23 января 1584 Силезия
1584 Вестфалия, Испанские колонии в Америке
21 октября 1587 1 ноября 1587 Венгрия
14 декабря 1590 25 декабря 1590 Трансильвания
22 августа 1610 2 сентября 1610 Пруссия
28 февраля 1655 11 марта 1655 Швейцария (кантон Вале)
18 февраля 1700 1 марта 1700 Дания (включая Норвегию), протестантские немецкие государства
16 ноября 1700 28 ноября 1700 Исландия
31 декабря 1700 12 января 1701 Швейцария (Цюрих, Берн, Базель, Женева)
2 сентября 1752 14 сентября 1752 Великобритания и колонии
17 февраля 1753 1 марта 1753 Швеция (включая Финляндию)
5 октября 1867 18 октября 1867 Аляска (день передачи территории от России к США)
1 января 1873 Япония
20 ноября 1911 Китай
Декабрь 1912 Албания
31 марта 1916 14 апреля 1916 Болгария
15 февраля 1917 1 марта 1917 Турция (с сохранением счёта лет по румийскому календарю с разницей −584 года)
31 января 1918 14 февраля 1918 РСФСР, Эстония
1 февраля 1918 15 февраля 1918 Латвия, Литва (фактически с начала немецкой оккупации в 1915 году)
16 февраля 1918 1 марта 1918 Украина (Украинская народная республика)[15]
17 апреля 1918 1 мая 1918 Закавказская демократическая федеративная республика (Грузия, Азербайджан и Армения)[16]
18 января 1919 1 февраля 1919 Румыния, Югославия
9 марта 1924 23 марта 1924 Греция[14]
1 января 1926 Турция[17] (переход со счёта лет по румийскому календарю на счёт лет по григорианскому календарю)
17 сентября 1928 1 октября 1928 Египет
1949 Китай[14]

История перехода

В 1582 году на григорианский календарь перешли Испания, Италия, Португалия, Речь Посполитая (Великое княжество Литовское и Польша), Франция, Лотарингия.

К концу 1583 года к ним присоединились Голландия, Бельгия, Брабант, Фландрия, Льеж, Аугсбург, Трир, Бавария, Зальцбург, Регенсбург, часть Австрии и Тироль. Не обошлось без курьёзов. Например, в Бельгии и Голландии 1 января 1583 года наступило сразу после 21 декабря 1582 года и всё население осталось в том году без Рождества[14].

В 1583 году Григорий XIII направил Константинопольскому патриарху Иеремии II посольство с предложением перейти на новый календарь. В конце 1583 года на соборе в Константинополе предложение было отвергнуто как не соответствующее каноническим правилам празднования Пасхи.

В 1584 году завершила свой переход на григорианский календарь Австрия, начала переход Швейцария (кантоны Люцерн, Ури, Швиц, Цуг, Фрайбург, Золотурн), Силезия, Вестфалия и Испанские колонии в Америке. В XVI веке перешла на григорианский календарь католическая часть Швейцарии, протестантские кантоны перешли в 1753 году, а последний, Гризон, — в 1811 годуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4215 дней].

В ряде случаев переход на григорианский календарь сопровождался серьёзными беспорядками. Например, когда польский король Стефан Баторий ввёл в Риге новый календарь в 1584 году, местные купцы подняли мятеж, заявив, что сдвиг на 10 дней срывает их сроки поставок и приводит к значительным убыткам. Мятежники разгромили рижскую церковь и убили несколько муниципальных служащих. Справиться с «календарными беспорядками» удалось только летом 1589 года[18].

В некоторых странах, перешедших на григорианский календарь, впоследствии возобновлялось юлианское летосчисление в результате их присоединения к другим государствам. В связи с разновременным переходом стран на григорианский календарь могут возникать фактические ошибки восприятия: например, иногда говорится, что Инка Гарсиласо де ла Вега, Мигель де Сервантес и Уильям Шекспир умерли в один день — 23 апреля 1616 года[19]. На самом деле Шекспир умер на 10 дней позже, чем Инка Гарсиласо, так как в католической Испании новый стиль действовал с самого введения его папой, а Великобритания перешла на новый календарь только в 1752 году, и на 11 дней позже чем Сервантес (который умер 22 апреля, но был похоронен 23 апреля).

В перешедшей по решению короля Георга II на григорианский календарь 2 сентября 1752 года Британии пришлось сдвигать дату вперёд уже не на 10, а на 11 дней, поскольку с момента вступления в силу нового календаря в континентальной Европе миновал уже целый век и накопился ещё один лишний день[14]. После 2-го сразу наступило 14 сентября.

Подданные остались недовольны решением, сделавшим их старше. В стране были замечены протесты под лозунгом: «Верните нам наши одиннадцать дней!», который присутствует в частности на одной из гравюр серии «Выборы», созданной Уильямом Хогартом. Временами вспыхивали бунты, иногда приводившие к гибели людей, например, в Бристоле[14].

Введение нового календаря имело также и серьёзные финансовые последствия для сборщиков налогов и податей. В 1753 году — первом полном году по григорианскому календарю, банкиры отказались платить налоги, дожидаясь положенных 11 дней после привычной даты окончания сборов — 25 марта. В результате финансовый год в Великобритании начался лишь 6 апреля. Эта дата сохранилась и до сегодняшних дней, как символ больших перемен, произошедших 250 лет назад[14].

В Швеции решили отменять високосные дни с 1700 по 1740 годы. В 1700 году был отменён первый високосный день. Потом началась война и про перевод забыли. Таким образом, страна жила по своему собственному шведскому календарю. В 1711 году Карл XII признал это непрактичным и решил вернуться к старому стилю и добавить в феврале 2 дня. Поэтому в Швеции было 30 февраля 1712 года. Лишь в 1753 году был введён новый стиль. При этом после 17 февраля последовало сразу 1 мартаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4215 дней].

Необычным был переход на григорианский календарь на Аляске, так как там он сочетался с переносом линии перемены даты. Поэтому после пятницы 5 октября 1867 года по старому стилю следовала ещё одна пятница 18 октября 1867 года по новому стилю.

В 1872 году решение о переходе с традиционного лунно-солнечного на григорианский календарь приняла Япония, так что следующим днём после «второго дня двенадцатого месяца пятого года Мэйдзи» стало 1 января 1873 года, в результате чего календарь Японии был приведён в соответствие с календарём основных западных держав (за исключением России). Тем не менее, в официальных документах одновременно продолжает использоваться система нэнго. Например, год 1868 может быть записан как первый год Мэйдзи, 1912 — Тайсё 1, 1926 — Сёва 1, 1989 — Хэйсэй 1, и так далее. В обычной практике, однако, применяется летосчисление от Рождества Христова по «западному календарю» (西暦, seireki), ставший в течение XX века в Японии основным.

Корея приняла григорианский календарь 1 января 1896 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2941 день], при активном участии Ю Кил-чуна[20]. Хотя согласно принятому календарю установилась нумерация месяцев, но ещё в продолжении 1895—1897 годов продолжилась старая нумерация лет по первому году правления династии Чосон, по которой 1896 год григорианского календаря соответствовал 1392 году Чосон[21]. Между 1897 и 1910 годами, и вновь с 1948 до 1962 год использовалось корейское начало календарной эры. Между 1910 и 1945 годами, когда Корея была под японским управлением, применялось японское летосчисление. С 1945 до 1961 годы в Южной Корее григорианский календарь был совмещён с летосчислением от основания государства Кочосон в 2333 году до н. э. (считается годом ранее[что?]), легендарным началом правления Дан-Гуна. Таким образом, эти годы по счислению Данги (단기) нумеровались с 4278 по 4294. Эта нумерация неофициально использовалась и до этого вместе с корейским лунным календарём, иногда используется и в настоящее время.[прояснить] В Северной Корее с 8 июля 1997 года принято новое «летосчисление чучхе», началом которого является 1912 год — год рождения Ким Ир Сена.

Китайская Республика официально приняла григорианский календарь при своём провозглашении с 1 января 1912 года, но континентальный Китай вступил в период военной диктатуры с властью различных полевых командиров, использовавших различные календари. С объединением Китая под властью Гоминьдана в октябре 1928 года Национальное правительство постановило, что с 1 января 1929 года будет использоваться григорианский календарь. Тем не менее, Китай сохранил китайскую традицию нумерации месяцев, а началом летосчисления был назначен первый год провозглашения Китайской Республики — 1912 год. Эта система всё ещё используется на Тайване, считающий себя преемником Китайской Республики. После провозглашения в 1949 году Китайской Народной Республики, континентальный Китай продолжил использовать григорианский календарь, но была отменена нумерация и летосчисление, введённое прежним правительством, и установлено соответствие с летосчислением от Рождества Христова, принятым в СССР и на Западе.

В России (на территории, находившейся под контролем Советов) григорианский календарь введён декретом от 26 января 1918 года Совнаркома, согласно которому в 1918 году после 31 января следует 14 февраля. На территориях бывшей Российской империи, находившихся под контролем других государственных образований, возникших после падения Временного правительства, даты официального введения нового стиля отличаются. Так, Временное Сибирское правительство ввело новый стиль декретом от 31 августа 1918 года, постановив считать день 1 октября 1918 днём 14 октября 1918 года[22]. Таким образом, в ряде стран, в том числе в России, в 1900 году был день 29 февраля, тогда как в большинстве стран его не было.

Одними из последних на григорианский календарь перешли Греция в 1924 году, Турция в 1926 году и Египет в 1928 году[14].

До сих пор не перешли на григорианский календарь Эфиопия[14] и Таиланд.

С 1923 года большинство поместных православных церквей, за исключением Русской, Иерусалимской, Грузинской, Сербской и Афона, приняло похожий на григорианский новоюлианский календарь, совпадающий с ним до 2800 года. Он также был формально введён патриархом Тихоном для употребления в Русской православной церкви 15 октября 1923 года. Однако это нововведение, хотя и было принято практически всеми московскими приходами, в общем вызвало несогласие в Церкви, поэтому уже 8 ноября 1923 года патриарх Тихон распорядился «повсеместное и обязательное введение нового стиля в церковное употребление временно отложить». Таким образом, новый стиль действовал в РПЦ только 24 дня.

В 1948 году на Московском совещании Православных церквей постановлено, что Пасха, так же, как и все переходящие праздники, должна рассчитываться по александрийской пасхалии (юлианскому календарю), а непереходящие — по тому календарю, по которому живёт Поместная церковь. Финляндская православная церковь празднует Пасху по григорианскому календарю.

Пролептический календарь

Пролептическим называется календарь, используемый для обозначения дат, более ранних, чем дата введения самого́ календаря. Например, для обозначения всех дат до нашей эры чаще всего используется юлианский календарь[23], введённый только с 1 января 45 года до н. э. — следовательно, более ранние даты обозначаются по пролептическому юлианскому календарю. В регионах, где не использовался юлианский календарь, датировка событий производится по пролептическому григорианскому календарю, определяющему датировку событий по правилам григорианского календаря до появления григорианского календаря 15 октября 1582 года.

Любопытные факты

  • Существует мнение, что разница между григорианским и юлианским календарями послужила причиной ошибки в совместных действиях австрийской и русской армий в 1805 году, что сыграло роль в поражении союзников при Аустерлице[24][25].

См. также


Напишите отзыв о статье "Григорианский календарь"

Примечания

  1. Климишин И. А. Календарь и хронология. — изд.3. — М.: Наука, 1990. — С. 97. — 478 с. — 105 000 экз. — ISBN 5-02-014354-5.
  2. [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:aa.usno.navy.mil/&gws_rd=cr&ei=pVrUV-2ME4bB6QSMwZfQDA Introduction to Calendars. United States Naval Observatory.] (англ.) (19 December 2011). Проверено 10 сентября 2016.
  3. Cassidy S. [www.hermetic.ch/cal_stud/cassidy/err_trop.htm Error in statement of tropical year.] (англ.)
  4. Красильников Ю. [hbar.phys.msu.ru/fat/easter.html Солнце, Луна, древние праздники и новомодные теории.]
  5. Городецкий М. Л. К вопросу о точности григорианского календаря и лунного цикла // Историко-астрономические исследования, Вып. XXXV. —М.: Физматлит, 2010, C. 289—293.
  6. Селешников С. И. История календаря и хронология. — М.: Наука, 1970. — С. 70—72. — 224 с. — 11 000 экз.
  7. Климишин И. А. Календарь и хронология. — изд.3. — М.: Наука, 1990. — С. 308—309. — 478 с. — 105 000 экз. — ISBN 5-02-014354-5.
  8. Куликов С. Нить времён. Малая энциклопедия календаря с заметками на полях газет. — М.: Наука, 1991. — С. 140—146. — 288 с. — 200 000 экз. — ISBN 5-02-014563-7.
  9. [upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/2/2f/Table_of_equivalent_dates_in_the_Julian_and_Gregorian_calendars.JPG Nautical almanac offices of the United Kingdom and the United States. Explanatory Supplement to the Astronomical Ephemeris and The American Ephemeris and Nautical Almanac. 1961 page 417.] (англ.)
  10. В. С. Непомнящий. Пушкин Александр Сергеевич // Большая советская энциклопедия (3-е издание). — Советская энциклопедия, 1969—1978.
  11. [www.bluewaterarts.com/calendar/NewInterGravissimas.htm Inter Gravissimas]  (лат.)  (фр.)  (англ.)
  12. Нестеренко Ю. В. Диофантовы приближения, церковные календари и пасхалия // Историко-астрономические исследования, Вып. XXXV. — М.: Физматлит, 2010, C. 215—288.
  13. Климишин И. А. Календарь и хронология. — изд.3. — М.: Наука, 1990. — С. 455. — 478 с. — 105 000 экз. — ISBN 5-02-014354-5.
  14. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Крис Тёрни. Изменчивый календарь // [static.ozone.ru/multimedia/book_file/1002037746.pdf Кости, скалы и звезды. Наука о том, когда что произошло] = Bones, Rocks and Stars: The Science of When Things Happened. — Альпина нон-фикшн. — 240 p. — 3000 экз. — ISBN 978-5-91671-087-8, ISBN 978-0-230-55194-7.
  15. Україна від найдавніших часів до сьогодення: Хронологічний довідник. — К., 1995 . — С. 261
  16. [sites.google.com/site/shekitarixi/teqvim Законъ о введенiи въ ЗакавказьѢ новаго стиля]
  17. Климишин И. А. Календарь и хронология. — Изд. 3. — М.: Наука, 1990. — С. 455. — 478 с. — 105 000 экз. — ISBN 5-02-014354-5.
  18. Всемирная история. Т. 11, С. 100—101. Минск: Литература, 1997.
  19. [www.un.org/ru/events/bookday/ Всемирный день книги и авторского права 23 апреля]. ООН. Проверено 23 апреля 2016.
  20. Peter H. Lee, ed., Sourcebook of Korean Civilization: Vol. 2: From the seventeenth century to the Modern Period, [books.google.com/books?id=rhUm97beo2cC&pg=PA341 page 341].
  21. Peter H. Lee, ed., Sourcebook of Korean Civilization: Vol. 2: From the seventeenth century to the Modern Period, [books.google.com/books?id=rhUm97beo2cC&pg=PA382 page 382] and [books.google.com/books?id=rhUm97beo2cC&pg=PA520 page 520, note 13].
  22. Настольный календарь на 1919 год. — Томск, Министерство народного просвещения, 1919. — С. 3.
  23. Климишин И. А. Календарь и хронология. — изд.3. — М.: Наука, 1990. — С. 308—318. — 478 с. — 105 000 экз. — ISBN 5-02-014354-5.
  24. Lord Robertson. [www.nato.int/docu/articles/2000/a000501a.pdf Prospects for NATO–Russian relations] (англ.) (.pdf). NATO (2000). Проверено 30 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GVyJdlig Архивировано из первоисточника 10 мая 2013].
  25. Chandler David G. From the Rhine to the Danube // The Campaigns of Napoleon. — New York: Scribner. — P. 383. — ISBN 0-02-523660-1. (англ.)

Литература

  • Селешников С. И. История календаря и хронология. — М.: Наука, 1970. — 224 с. — 11 000 экз.
  • Климишин И. А. Календарь и хронология. — Изд. 3. — М.: Наука, 1990. — 478 с. — 105 000 экз. — ISBN 5-02-014354-5.
  • Володомонов Н. В. Календарь: прошлое, настоящее, будущее. — Изд. 2. — М.: Наука, 1987. — 80 с. — 310 000 экз.
  • Хренов Л. С., Голуб И. Я. Время и календарь. — М.: Наука, 1989. — 128 с. — 250 000 экз. — ISBN 5-02-014072-4.
  • Куликов С. Нить времён. Малая энциклопедия календаря с заметками на полях газет. — М.: Наука, 1991. — 288 с. — 200 000 экз. — ISBN 5-02-014563-7.
  • Вечные календари / А. В. Буткевич, М. С. Зеликсон; При ред. участии И. А. Климишина. 2-е изд. — М., Наука, 1984. 206 с., ил. 20 см. С. 400.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Григорианский календарь

– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.