Ходкевич, Григорий Александрович
| Григорий Александрович Ходкевич польск. Grzegorz Chodkiewicz<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Ксилография XIX века</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1561 — 1566 | ||
| Предшественник: | Андрей Немирович | |
| Преемник: | Роман Федорович Сангушко | |
| ||
| 1566 — 1572 | ||
| Предшественник: | Николай Радзивилл Рыжий | |
| Преемник: | Николай Радзивилл Рыжий | |
| Рождение: | около 1513 | |
| Смерть: | 12 ноября 1572 | |
| Род: | Ходкевичи | |
| Отец: | Александр Иванович Ходкевич | |
| Мать: | Василиса Ярославна Головчинская | |
| Супруга: | Екатерина Ивановна Вишневецкая | |
| Дети: | Андрей, Александр, Александра, Анна и София | |
Григо́рий Алекса́ндрович Ходке́вич (белор. Рыгор Аляксандравіч Хадкевіч, польск. Grzegorz Chodkiewicz; ум. 12 ноября 1572) — государственный деятель и военачальник Великого княжества Литовского.
Содержание
Биография
Происходит из известного литовского магнатского рода Ходкевичей. Второй сын воеводы новогрудского Александра Ивановича Ходкевича (ок. 1475—1549) и княжны Василисы Ярославны Головчинской. С середины XVI века занимал высокие должности воеводы витебского (с 1554), каштеляна трокского (с 1559), гетмана польного литовского (с 1561), каштеляна виленского (с 1564), гетмана великого литовского (с 1566). Был сторонником самостоятельности Великого княжества Литовского и противником Люблинской унии. Протестуя против федеративного объединения с Польшей в Речь Посполитую, в 1569 отказался от всех государственных и административных должностей[1]. Участвовал в Ливонской войне.
В 1568 году основал типографию при православном монастыре в местечке Заблудово Гродненского повята (ныне Белостокский повят Подляского воеводства в Польше, где продолжили свою деятельность московские первопечатники Иван Фёдоров и Пётр Мстиславец, бежавшие от преследований из Москвы. В Заблудове ими было напечатано «Евангелие учительное» — сборник бесед и поучений с толкованием евангельских текстов (сохранилось 44 экземпляра), с гербом Григория Ходкевича на обороте титульного листа. Уже без Петра Мстиславца, выехавшего в Вильну, Иван Фёдоров напечатал в заблудовской типографии «Псалтырь с Часословцем» (сохранилось 4 экземпляра). Давление католического духовенства вынудило Григория Ходкевича в 1570 году отказаться от поддержки кириллического православного книгопечатания.
Дожил до конца своих дней в Заблудове. Согласно его воле похоронен в катакомбах Благовещенского собора в Супрасле
Семья
Григорий Ходкевич был женат на княжне Екатерине Ивановне Вишневецкой (ум. ок. 1580), дочери князя Ивана Михайловича Вишневецкого (ок. 1490—1542), державца черкасского и пропойского, и Анастасии Семёновны Олизарович.
Дети
- Андрей (ум. 1575/1576) — подстолий великий литовский
- Александр (ум. 1578) — староста гродненский и могилевский
- Александра (ум. 1570) — жена польного гетмана литовского и воеводы брацлавского, князя Романа Фёдоровича Сангушко (1537—1571)
- Анна (ум. после 1595) — жена каштеляна киевского Павла Ивановича Сапеги (ум. 1580) и каштеляна виленского Павла Паца (ок. 1530—1595)
- София — жена старосты оршанского и воеводы смоленского Филона Кмита (1530—1587).
Напишите отзыв о статье "Ходкевич, Григорий Александрович"
Примечания
- ↑ Грыцкевіч А. Хадкевічы// Вялікае княства літоўскае: Энцыклапедыя. У 3 т. / рэд. Г. П. Пашкоў і інш. Т.2: Кадэцкі корпус - Яцкевіч.- Мінск: Беларуская Энцыклапедыя, 2005. - 788 с.: іл. ISBN 985-11-0378-0/ С. 709.
Литература
- Полевой П. Н. История русской словесности с древнейших времён до наших дней. Т. 1. Изд. 2-е. — СПб., 1903.
- Иван Фёдоров и восточнославянское книгопечатание. — Мн., 1984.
- Мысліцелі і асветнікі Беларусі: энцыклапедычны даведнік. — Мн.: Беларуская энцыклапедыя, 1995. (белор.)
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи по политике желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Ходкевич, Григорий Александрович
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
