Григорий (Вахнин)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Епископ Григорий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Епископ Орловский и Севский
31 декабря 1910 — 28 января 1917
Предшественник: Александр (Головин)
Преемник: Макарий (Гневушев)
 
Имя при рождении: Александр Митрофанович Вахнин
Рождение: 4 (16) апреля 1865(1865-04-16)
село Бабки, Волчанский уезд, Харьковская губерния
Смерть: после 1919

Епископ Григорий (в миру Александр Митрофанович Вахнин; 4 (16) апреля 1865, село Бабки, Волчанский уезд, Харьковская губерния — после 1919) — епископ Русской православной церкви, епископ Орловский и Севский.



Биография

В 1885 году окончил Харьковскую духовную семинарию, а 1891 году — Московскую духовную академию в году со степенью кандидата богословия.

Служил в канцелярии харьковского губернатора, однако не находил удовлетворения в работе чиновника. Решил посвятить себя педагогической деятельности и в 1900 году стал заведующим торговыми классами Харьковского купеческого общества.

В поисках утешения и душевного покоя 13 августа 1901 густа в Успенской Святогорской пустыни в Харьковской губернии принял монашеский постриг с именем Григорий.

Был рукоположён во иеромонаха и назначен преподавателем Александровской духовной семинарии в Ардоне. В 1902 году был назначен инспектором той же семинарии.

В 1903 году был переведён в Новгородскую духовную семинарию, но уже в 1905 году вновь вернулся в Ардонскую семинарию, теперь — ректором в сане архимандрита.

Поддавшиеся революционной агитации, семинаристы устраивали в семинарии волнения и забастовки. Негативные случаи привели к смене руководства семинарии.

6 июля 1905 года перемещён на должность ректора в Тифлисскую духовную семинарию.

Во время ректорства архимандрита Григория было достроено новое здание семинарии.

В связи с ходатайством экзарха Грузии архиепископа Никона (Софийского) о необходимости иметь особого викария для проживавшего в пределах епархии русского населения 6 апреля 1907 года наречён епископом Бакинским, 3-м викарием Карталинской и Кахетинской епархии.

9 мая 1907 года в соборе Александро-Невской Лавры был хиротонисан во епископа Бакинского, викария Грузинской епархии. Чин хиротонии совершали митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) и другие архиереи.

Епископское служение происходило в тяжёлый период обострения политической борьбы на Кавказе. После убийства 28 мая 1908 года архиепископа Никона принял на себя временное управление епархией и управлял ей до декабря 1909 года, проявляя мужество и силу воли.

С 31 декабря 1910 года — епископ Орловский и Севский. Прибыл в Орёл в февраля 1911 года.

Совершал поездки по отдаленным местам епархии, участвовал в организации народных домов, посещал литературные и музыкальные вечера в школах. Оказывал помощь вдовам и сиротам священнослужителей.

В годы первой мировой войны занимался сбором пожертвований, устройством лазаретов, размещением беженцев, дом архиерея стал для них приютом.

28 января 1917 года был уволен на покой по болезни в Успенскую Святогорскую пустынь.

Во время гражданской войны пустынь неоднократно подвергалась разграблениям, происходили избиения и убийства братии. Точных сведений о времени и обстоятельствах смерти епискпа Григория не сохранилось, но произошло это не ранее 1919 года.

Напишите отзыв о статье "Григорий (Вахнин)"

Ссылки

  • [www.pravenc.ru/text/166648.html ГРИГОРИЙ] // Православная энциклопедия. Том XII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2006. — С. 569. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-017-Х
  • [www.orel-eparhia.ru/heritage/bishops/grigoriy_vachnin Григорий (Вахнин), епископ. 31 декабря 1910 — 28 января 1917]
  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_601 Григорий (Вахнин)] на сайте «Русское православие»
  • [www.ive1875.narod.ru/texts/Kireev/texts/vo_glave.htm Во главе Ардонской Александровской Духовной Семинарии]

Отрывок, характеризующий Григорий (Вахнин)

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.