Григорий (Остроумов)
Архиепископ Григорий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Протоиерей Григорий Остроумов. Фото 1935 года</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 10 октября 1945 года — 7 июля 1947 года | ||
| Церковь: | Русская православная церковь | |
| ||
| 1938 — 10 октября 1945 года | ||
| Церковь: | Русская православная церковь заграницей | |
| ||
| 22 ноября 1936 — 1938 | ||
| Преемник: | Варнава (Прокофьев) | |
| Имя при рождении: | Григорий Евфимьевич Остроумов | |
| Рождение: | 14 октября 1856 | |
| Смерть: | 7 июля 1947 (90 лет) Канны | |
| Похоронен: | Архангело-Михайловская церковь, Канны | |
| Принятие священного сана: | 1885 год | |
| Принятие монашества: | 1936 год | |
| Епископская хиротония: | 9 (22) ноября 1936 года | |
Архиепи́скоп Григо́рий (в миру Григорий Евфимьевич Остроумов; 14 октября 1856 — 7 июля 1947, Канны) — епископ Русской православной церкви заграницей и Русской православной церкви, с 1938 года — Каннский и Марсельский, епархиальный епископ южных приходов Франции.
Содержание
Биография
Родился в 1856 году, окончил Санкт-Петербургскую духовную академию. В 1885 году был рукоположен во иерея. В 1889 году вместе с великой княгиней Анастасией Михайловной, духовником которой он был, переехал на Лазурный Берег в город Канны.
В Каннах единственным православным храмом была домовая церковь на вилле Александры Фёдоровны Трипе, которая не вмещала всех желающих участвовать в богослужении. В связи с этим 1893 году отец Григорий обратился к проживавшему в Каннах великому князю Михаилу Михайловичу с просьбой о содействии в строительстве нового, более обширного храма. Просьба была удовлетворена и 22 ноября (4 декабря) 1894 года построенная за шесть месяцев в Каннах Михаило-Архангельская церковь была освящена. Отец Григорий был назначен её настоятелем, возведён в протоиереи, а в 1905 году награждён митрой.
Во время Первой мировой войны с 15 июля 1915 года по 30 сентября 1918 года служил священником при вспомогательном госпитале №203 в Каннах, куда направляли раненных офицеров и солдат русского экспедиционного корпуса (многие из них похоронены на городском кладбище Гран-Жас). В этом же госпитале трудилась медсестрой дочь протоиерея Григория.
В 1927 году за отказ дать подписку о «лояльности» по отношению к советскому правительству[1] указом митрополита Евлогия освобождён от должности настоятеля Михаило-Архангельского храма (настоятелем был назначен его племянник — священник Алексий Селезнев). Указ не признал и в 1928 году вместе с приходом перешёл в юрисдикцию РПЦЗ, где был возведён в протопресвитера.
В 1936 году принял монашеский постриг и 22 ноября был хиротонисан во епископа Каннского, викария Западно-Европейского округа РПЦЗ. В 1938 году назначен епископом Каннским и Марсельским, епархиальным архиереем южных приходов Франции. Следом за главой Митропольичего округа РПЦЗ в Западной Европе Серафимом (Лукьяновым) перешёл осенью 1945 года в юрисдикцию Московского Патриархата.
6 ноября 1946 года указом Патриарха Алексия возведён в сан архиепископа.
Скончался 7 июля 1947 года, похоронен в крипте Архангело-Михайловской церкви Канн рядом со своей супругой. Погребение совершил митрополит Серафим, Патриарший экзарх в Западной Европе.
22 февраля 1948 года Михаило-Архангельский приход в Каннах проголосовал за уход из юрисдикции Патриарха Московского Алексия и возвращение к митрополиту Анастасию (Грибановскому).
Напишите отзыв о статье "Григорий (Остроумов)"
Литература
- Буклет, изданный к 100-летию Михаило-Архангельского храма в Каннах. — Канны, 1994.
Примечания
Ссылки
- [zarubezhje.narod.ru/gi/g_031.htm Архиепископ Григорий (Остроумов)]
- [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5635 Григорий (Остроумов)] на сайте «Русское православие»
Отрывок, характеризующий Григорий (Остроумов)
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
