Григорий (Яцковский)

Григорий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Свердловский и Уральский
22 декабря 1925 — 26 апреля 1932
Церковь:	«Временный Высший Церковный Совет» («Григориане»)
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Петр (Холмогорцев)
Председатель ВВЦС
22 декабря 1925 — 1928
Церковь:	«Временный Высший Церковный Совет» («Григориане»)
Преемник:	Виссарион (Зорнин)
Архиепископ Екатеринбургский и Ирбитский
17 ноября 1917 — 22 декабря 1925
Предшественник:	Серафим (Александров) (в/у)
Преемник:	Алексий (Буй) (в/у)
Епископ Елисаветпольский, викарий Тифлисской епархии
13 — 17 ноября 1917
Преемник:	Феофилакт (Клементьев)
Епископ Бакинский, викарий Грузинской епархии
13 декабря 1912 — 13 ноября 1917
Предшественник:	Пимен (Пегов)
Преемник:	Павел (Вильковский)
Епископ Козловский, викария Тамбовской епархии
21 ноября 1908 — 13 декабря 1912
Предшественник:	Нафанаил (Троицкий)
Преемник:	Зиновий (Дроздов)
Имя при рождении:	Гавриил Ульянович Яцковский
Рождение:	13 (25) июля 1866(1866-07-25) село Польный Мукаров, Ушицкий уезд, Подольская губерния ныне Дунаевецкий район Хмельницкая область Украина
Смерть:	26 апреля 1932(1932-04-26) (65 лет) Екатеринбург

Григорий (в миру Гавриил Ульянович Яцковский; 13 (25) июля 1866, село Польный Мукаров, Ушицкий уезд, Подольская губерния — 26 апреля 1932, Свердловск) — в 1925—1928 годы — глава «Григорианского раскола», до 1925 года — епископ Русской православной церкви, архиепископ Екатеринбургский и Ирбитский.

Биография

Родился 13 июля 1866 года в селе Польный Мукаров Ушицкого уезда Подольской губернии в семье крестьянина.

Окончил Подольскую духовную семинарию и был псаломщиком и учителем церковно-приходских школ в селе Остапковцы Брацлавского уезда.

В мае 1888 года принят послушником в Киево-Печерскую Лавру. 4 августа 1890 года пострижен в монашество, в том же году поступил в Киевскую духовную академию и 9 сентября рукоположен во иеродиакона. В 1894 году окончил академию со степенью кандидата богословия и 28 июня рукоположен во иеромонаха. 19 августа того же года был определен учителем Александровского Осетинского училища.

C 1895 года — преподаватель Томской духовной семинарии. C 1896 года — инспектор Иркутской духовной семинарии. С 1897 года — ректор Томской духовной семинарии в сане архимандрита. С 1901 года — ректор Рязанской духовной семинарии. 21 ноября 1908 года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры хиротонисан во епископа Козловского, викария Тамбовской епархии. Чин хиротонии совершал митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский) в сослужении с другими архиереями.

С 13 декабря 1912 года — епископ Бакинский, викарий Грузинской епархии. С 13 ноября 1917 года — епископ Елисаветпольский, викарий Тифлисской епархии. В августе-ноябре 1917 года участвовал в работе Поместного Собора Православной Российской Церкви, в числе 15 кандидатов выдвигался на пост товарища председателя.

17 ноября 1917 года назначен епископом Екатеринбургским и Ирбитским, прибыл на кафедру в начале 1918 года. После занятия Екатеринбурга белогвардейскими войсками (конец июля 1918 года) благословил устраивать вечера скорби в память убитых священнослужителей (на некоторых присутствовал лично), собранные пожертвования передавали их семьям. 16 февраля 1919 года встречал в кафедральном соборе приехавшего в город А. В. Колчака. В 1922 году патриархом Тихоном возведён в сан архиепископа.

12 августа 1922 года арестован по обвинению в том, что во время гражданской войны «восстанавливал население против советской власти, используя религиозные демонстрации, церковные службы и речи». Также обвинён в поддержке участников «контрреволюционного заговора ген. А. П. Перхурова» в мае 1921 года и в сопротивлении изъятию церковных ценностей в 1922 году. Виновным себя не признал.

23 января 1923 года был осуждён на 5 лет лишения свободы со строгой изоляцией. Отбывал наказание в екатеринбургской, с 12 мая 1923 года — во владимирской тюрьмах.

Постановлением Президиума ВЦИК от 21 июля 1925 года оставшийся срок лишения свободы признан условным, и архиепископ Григорий был освобождён.

После ареста митрополита Петра и вступления в управление Церковью Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) 22 декабря 1925 года в московском Донском монастыре состоялось совещание 10 архиереев, подготовленных органами ОГПУ для нового раскола. Совещание постановило образовать Временный Высший Церковный Совет (ВВЦС) под председательством архиепископа Григория.

Выяснив, что канонические основания для организации ВВЦС отсутствуют и что ВВЦС создан в нарушение ряда церковных правил, после обсуждения сложившейся ситуации с прибывшими в Нижний Новгород архиереями митрополит Сергий 29 января 1926 года наложил на Григория и всех архиереев, принявших участие в организации ВВЦС, запрещение в священнослужении и отстранил их от управления епархиями.

15 ноября 1926 на григорианском «предсоборном съезде» возведён в «митрополиты Свердловские и Уральские».

21 января 1927 года архиепископ Григорий в свердловской тюрьме имел беседу с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Петром, в которой последний подтвердил, что Григорий находится под запрещением, и предупредил, что производимая им и его сторонниками смута не может быть терпима в Православной Церкви. Однако Григорий уже не мог сойти с выбранного пути.

В 1928 году по состоянию здоровья передал пост председателя ВВЦС архиепископу Виссариону (Зорнину) и удалился в григорианскую Свердловскую епархию, которую возглавлял до кончины. На правах епархиального архиерея служил в кафедральном Александро-Невском соборе Свердловска, а после его закрытия — в кладбищенской Иоанно-Предтеченской церкви.

Скончался 26 апреля 1932 года в Свердловске вне общения с Церковью. Чин отпевания совершил григорианский архиепископ Челябинский Петр (Холмогорцев). Погребён в Екатеринбурге с правой стороны Иоанно-Предтеченской церкви.

Ссылки

• [www.pravenc.ru/text/166691.html Григорий] // Православная энциклопедия. Том XII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2006. — С. 598-599. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-017-Х
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_603 Григорий (Яцковский)] на сайте «Русское православие»
• [www.tambovdoc.ru/litsa/grigoriy-yatskovskiy-grigoriy-iulianovich-episkop-kozlovskiy.php Григорий (Яцковский Григорий Иулианович), епископ Козловский]

Отрывок, характеризующий Григорий (Яцковский)

«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».