Григорий IV (папа римский)

Григорий IV лат. Gregorius PP. IV<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
101-й папа римский
20 декабря 827 — 25 января 844
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Валентин
Преемник:	Сергий II
Смерть:	25 января 844(0844-01-25)
Григорий IV на Викискладе

Григорий IV (лат. Gregorius PP. IV; ? — 25 января 844) — папа римский с 20 декабря 827 по 25 января 844. Поначалу признал верховенство светской власти над духовной, однако затем поддержал восстание Лотаря I против Людовика Благочестивого. Перестроил базилику Сан-Марко в Риме. Установил День всех святых 1 ноября.

Ранняя карьера

Григорий был сыном римского патриция по имени Иоанн. В сан священника Григорий был рукоположён во время понтификата папы Пасхалия I , ко времени смерти папы Валентина в 827 году Григорий уже был кардиналом базилики Святого Марка в Риме . Как и его предшественник, Григорий был выдвинут знатью, и избиратели единодушно согласились, что он самый достойный из кандидатов. Знать нашла его в базилике святых Космы и Дамиана, откуда, несмотря на его протесты, он был приведен в Латеранский дворец, после чего был возведен на престол как папа в октябре 827 года . Возвышение Григория, как полагают, представляло собой продолжение попыток римской знати контролировать политическую ситуацию в Риме, начавшихся во время понтификата Евгения II .

Освящение Григория было отложено, пока 29 марта 828 года он не получил уведомление об утверждении императором Людовиком своего избрания. Эта задержка произошла из-за требований имперских посланников, которые напоминали, что "Римская конституция" 824 года запрещала освящение любого папы без согласия императора .

В январе 829 года Григорий был вовлечен в спор с аббатством Фарфа по поводу права собственности римской церкви на местные земли. В суде в присутствии Григория Ингоальд, игумен Фарфа, утверждал, что франкские императоры предоставил ему монастырские земли и что папы Адриан I и Лев III овладели ими незаконно . Императорский представитель вынес решение в пользу аббатства, обязав папу вернуть земли монастырю . Несмотря на это, Григорий отказался признать решение, но нет никаких доказательств и того, что ему удалось добиться его отмены .

Ссоры Каролингов

Со временем папская зависимость от императора Священной Римской империи ослабла из-за ссоры Людовика Благочестивого со своими сыновьями, будущим императором Лотарем I, Пипином I Аквитанским и Людовиком Немецким. Решение Людовика аннулировать данное в 817 году обещание о разделе империи между тремя старшими сыновьями, чтобы выделить земли своему младшему сыну, Карлу Лысому. В 829 году Григорий раскритиковал это решение в письме к франкским епископам . В следующем году (октябрь 830), после восстания и примирения между Людовиком и его сыновьями, Григорий заявил, что жена Людовика Юдифь Баварская должна быть освобождена из монастыря, куда её насильно отправили в ходе смуты противники императора .

Когда война между отцом и сыновьями возобновились, в Пасху 833 года Григорий обратился к Лотарю, чтобы добиться его примирения с отцом. Он покинул Рим и отправился к Лотарю в надежде, что его вмешательство будет способствовать миру , но на практике эти инициативы привели в раздражение франкских епископов и Людовика - они посчитал, что Григорий активно поддерживает Лотаря. Епископы отказались подчиниться Папе и пригрозил отлучить его, если бы он отлучил их, или даже свергнуть папу . Раздраженный Григорий в ответ заявил о примате престола Святого Петра над светской властью императора. Он заявил епископам:

”Вы во всеуслышание ощутили восторг, когда узнали о моем прибытии, думая, что это было бы большим преимуществом для императора и народа; Вы также добавили, что вы послушались бы моих указаний, если бы не указания императора. Но вы должны рассматривать указания Апостольского Престола не менее весомыми, чем от императора. Власть духа, которая принадлежит епископам, является более важной, чем имперская, которая является лишь временной...”

Войска Людовика и двух его сыновей встретились на Красном поле, у Кольмара, 24 июня 833 года. Сыновья убедили Григория пойти в лагерь Людовика с предложением переговоров, но император отказался принять папу. Тем не менее, Григорию удалось убедить Людовика в своей честности и вернулся к Лотарю с условиями мира . Однако Григорий вскоре понял, что был обманут Лотарем. Григорий был лишен возможности возвращения к императору, в то время как Людовик был покинут своими сторонниками и был вынужден сдаться. Император был свергнут и отправлен в заточение, а Лотарь провозглашен императором . После этих событий Григорий вернулся в Рим, в то время как Людовик был восстановлен в 834 году. Император послал делегацию, чтобы расспросить папу о событиях, которые привели к заточению Людовика. Григорий дал клятву, что его намерения были искренними и что он всегда стремился к достижению мирного урегулирования конфликта между Людовиком и его сыновьями . После этой неудачной попытки выступить в качестве миротворца Григорий предпочел сосредоточиться на решении внутренних вопросов церкви .

В 836 году Лотарь, в статусе короля Италии, начал захват владений Римской церкви. После обращения к Людовику император послал комиссаров расследовать это дело. Хотя Григорий был болен, он сумел прояснить посланникам ситуацию и попросил их отвезти письмо к императору с изложением обвинений в адрес Лотаря за преступления против церкви . В 840 году, со смертью Людовика и коронацией Лотаря императором, разразилась война между сыновьями Людовика. Григорий сделал неудачные попытки стать посредником в конфликте, отправив Георгия, архиепископа Равенны в качестве своего представителя . По данным Пруденций из Труа, Георгий добросовестно пытался добиться своей цели. Однако, по некоторым данным, он вел и свою игру: пытался подкупить Лотаря, чтобы стать независимым от Рима архиепископом . Последовавший Верденский договор закрепил распад империи Карла Великого, а Лотарь сохранил императорский титул и контроль над Италией.

Строительство и религиозные вопросы

Григорий внес свой вклад в архитектурное развитие Рима. В 833 году Григорий полностью перестроил базилику Святого Марка в Риме, украсив её стены мозаиками в византийском стиле . Ряд других церквей были отремонтированы или восстановлены. Он перестроил атриум базилики Святого Петра и в недавно отремонтированную часовню поместил останки святого Григория, а из катакомб Рима он перевез прах Святого Себастьяна и Святого Горгония .

Григорий также отремонтировал Акведук Траяна, который был поврежден во время понтификата Льва III . После 841 года папа перестроил и укрепил части порта Остия Антика от нападений сарацин, переименовав его в Грегориополис . Примерно в это же время он восстановил колонию Галерия вдоль Портуенской дороги и основал новую колонию, названную Дракон, на левому берегу реки Тибр. Это был первый пример освоения земель, проведенного папой на его собственной территории .

Понтификат Григория был ознаменован окончания иконоборческих споров в Византии , в то время как сам Григорий способствовал празднованию Дня всех Святых в рамках франкского королевства по обе стороны реки Рейн . Григорий также известен своим назначением Ансгара архиепископом Гамбурга и Бремена в 832 году и апостольским легатом в северных и восточных частях Европы. Григорий также поддержал кандидатуру Иоанна IV в качестве епископа Неаполя .

Григорий принял статус арбитра во время своего путешествия по Франции в 833 году по делу в отношении епископа Олдрика из Ле-Мана, который просил защиты от сторонников Лотаря . 8 июля 833 года Григорий написал епископам Галлии и Германии, заявив, что Олдрик имел полное право обратиться к папе и что пока папа не вынес решение в ту или другую сторону, никто не может вынести приговор вместо него .

25 января 844 года Григорий IV умер и был похоронен в базилике Святого Петра.

Литература

• Григорий, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Григорий (римские папы) // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
• Levillain, Philippe, The Papacy: Gaius-Proxies, Routledge (2002)
• Mann, Horace K., The Lives of the Popes in the Early Middle Ages, Vol. II: The Popes During the Carolingian Empire, 795-858 (1906)
• DeCormenin, Louis Marie; Gihon, James L., A Complete History of the Popes of Rome, from Saint Peter, the First Bishop to Pius the Ninth (1857)

Отрывок, характеризующий Григорий IV (папа римский)

«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.