Григорович, Карл Карлович

Карл Карлович Григорович
Полное имя	нем. Charles Gregorowitsch
Дата рождения	13 (25) октября 1868(1868-10-25)
Дата смерти	25 марта 1921(1921-03-25) (52 года)
Страна	Российская империя Российская империя; РСФСР РСФСР
Профессии	исполнитель, педагог
Инструменты	скрипка
Коллективы	Квартет герцога Мекленбургского

Карл Карлович Григорович (нем. Charles Gregorowitsch; 13 [25] октября 1868 — 25 марта 1921) — российский скрипач.

Последний ученик Генрика Венявского, занимался также в Москве у Василия Безекирского и в Вене у Якоба Донта, затем совершенствовал своё мастерство в Берлине у Йозефа Иоахима. Гастролировал по миру с 1883 г., в 1896—1897 гг. совершил концертное турне по США, получив весьма сочувственные отзывы критики, приветствовавшей его «блистательный пыл и натиск» в Вариациях Иоахима и «восхитительную технику и теплоту постижения» в Первом концерте Макса Бруха, в 1899—1901 гг. предпринял (вместе с финским пианистом Эдвардом Фацером) мировое турне по трём континентам (Америка, Азия, Африка). С 1903 — профессор Московского филармонического училища. С 1910 — первая скрипка в Квартете герцога Мекленбургского. По свидетельству Генри Лахи, «по широте и плавности тона его сравнивали с Соре и Сарасате».

После революционных событий 1917 года жил и работал в Витебске, преподавал в городской консерватории. В 1921 г. арестован за то, что «по приезде польской делегации в Витебск познакомился с польделегатами… и зарекомендовал себя в глазах представителей делегации с самой лучшей стороны, в результате чего делегация выдала Григоровичу документ о его полной лояльности по отношению к Польше, на предмет въезда в таковую», и приговорён к трём годам принудительных работ. До сих пор неясно, умер ли он от голода в заключении или был расстрелян при попытке бежать из России.

Учеником Григоровича был Бронислав Губерман, говоривший, что Григорович «научил его всему, чему может научить учитель».

Отрывок, характеризующий Григорович, Карл Карлович

И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.