Григорьев, Дмитрий Петрович (герой Крымской войны)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Петрович Григорьев
Дата рождения

25 октября 1827(1827-10-25)

Дата смерти

21 февраля 1896(1896-02-21) (68 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Россия Россия

Род войск

артиллерия

Звание

генерал-лейтенант

Командовал

12-я артиллерийская бригада

Сражения/войны

Крымская война, Кавказская война, Русско-турецкая война 1877—1878

Награды и премии

Орден Святого Георгия 4-й ст. (1854), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1871), Золотое оружие «За храбрость» (1878), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1878), Орден Святой Анны 1-й ст. (1880), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1883), Орден Белого Орла, Орден Святого Александра Невского.

Дмитрий Петрович Григорьев (25 октября 1827, Санкт-Петербург, Российская империя — 21 февраля 1896, там же) — генерал-лейтенант, герой Крымской войны.



Биография

Воспитывался в Михайловском артиллерийском училище. 12 августа 1846 года был произведён в прапорщики полевой пешей артиллерии и оставлен в офицерских классах. В 1848 году назначен на службу в 17-ю артиллерийскую бригаду.

В 1853 году в составе 18-й артиллерийской бригады принял участие в Восточной войне. В 1854 году, находясь в отряде князя Бебутова и командуя батареей № 7, штабс-капитан Григорьев участвовал в сражении при Курюк-Дара, где был ранен в руку, но остался в строю. За это сражение он был 28 декабря 1854 года награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 9574 по списку Григоровича — Степанова)

В воздаяние за отличие, оказанное в сражении при сел. Кюрук-Дара, 24 Июля 1854 года, где удачными выстрелами остановил натиск Турок, взорвал их зарядный ящик, и смелым наступательным движением нанес неприятелю решительное поражение.

Затем Григорьев участвовал с той же батареей в штурме Карса 17 сентября и за отличия был произведён в капитаны. По окончании войны принял участие в покорении Малой Чечни (в 1857 году), в экспедиции в Чёрные Горы под начальством генерал-лейтенанта Евдокимова (в 1858 году) и в разгроме Шамиля при Ачхое.

В 1877 году, командуя 12-й артиллерийской бригадой в составе Рущукского отряда, Григорьев участвовал в делах против турок у Пиргоса, Иваново-Чифлика и Кадыкиоя, в сражениях у Трестеники и Мечки и в преследовании турецкой армии от реки Кара-Лома к Шумле. В эту войну Григорьев был награждён чином генерал-майора (12 октября 1877), золотой саблей с надписью «За храбрость» и орденом св. Станислава 1-й степени с мечами.

В 1878 году Григорьев был назначен помощником начальника артиллерии действующей армии. В 1880 году стал помощником начальника артиллерии Варшавского военного округа, а в 1883 году — помощником начальника Главного артиллерийского управления генерал-адъютанта Л. П. Софиано. Занимая видный пост в артиллерийском управлении, Григорьев принимал непосредственное участие в занятиях разнообразных комиссий по вопросам, касавшимся усовершенствования строевой части русской артиллерии. В день 75-летия Михайловского училища, Григорьев был избран в члены конференции Михайловской артиллерийской академии.

Произведённый в 1886 году в генерал-лейтенанты, Григорьев в 1892 году был назначен членом Александровского комитета о раненых. Его служба отмечена многими наградами: орденами св. Владимира 4-й степени с бантом (в 1871 году, за беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах), св. Анны 1-й степени (в 1880 году), св. Владимира 2-й степени (в 1883 году), св. Александра Невского, Белого Орла и другими.

Свободное от служебных занятий время Григорьев посвящал изучению богословия и философии. Ему, как автору, принадлежит несколько ценных сочинений, из которых стоит отметить: «Сущность христианского учения» (СПб., 1882; переведена на английский язык), «Вопросы христианской жизни (по поводу сочинения графа Л. Н. Толстого „В чем моя вера“)» (СПб., 1887), «Чрезвычайные действия св. Духа в церкви», «Смысл жизни в творении». После него осталась богатейшая библиотека богословских сочинений.

Генерал-лейтенант Григорьев похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.

Источники

Напишите отзыв о статье "Григорьев, Дмитрий Петрович (герой Крымской войны)"

Отрывок, характеризующий Григорьев, Дмитрий Петрович (герой Крымской войны)

«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.