Гримм, Эрвин Давидович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эрвин Давидович Гримм
Место смерти:

Ленинград

Научная сфера:

Всеобщая история: от Античности до Нового времени.

Место работы:

Историко-филологический факультет Петербургского (Петроградского) университета

Учёная степень:

доктор исторических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Петербургский Императорский университет

Известен как:

Ректор Санкт-Петербургского университета

Э́рвин Дави́дович Гримм (Эрвин-Александр; 27 декабря 1870 года, Санкт-Петербург, Российская империя — 18 февраля 1940 года, Ленинград, РСФСР, СССР) — российский историк, доктор всеобщей истории, профессор Санкт-Петербургского университета, последний в истории Российской империи ректор университета (1911—1918). Широкая сфера научных интересов сделала Гримма всеобщим историком «широкого профиля»[1].





Биография

До революции

Эрвин Давидович Гримм родился в Петербурге в 1870 году. Он был сыном известного архитектора Д. И. Гримма, одного из создателей «русского стиля» в архитектуре. Имел старших братьев: юриста Давида Гримма (1864—1941) и архитектора Германа Гримма (1865—1942).

Окончил Историко-филологический факультет Петербургского университета по кафедре всеобщей истории. По окончании был оставлен для подготовки к профессорскому званию. в 1894 году становится приват-доцентом Петербургского университета, начинает читать лекции. Двумя годами позднее получает должность приват-доцента в Казанском университете и поручение читать курс по истории Средневековья[2].

В 1899 году возвращается в Петербург, продолжает преподавание приват-доцентом в университете, также назначается профессором Санкт-Петербургских Высших женских курсов. В 1900 году Гримм защитил диссертацию на соискание степени магистра всеобщей истории. В 1902 году получил степень доктора всеобщей истории. Год спустя назначен экстраординарным профессором университета, а в 1907 году становится ординарным профессором. В 1908 году был назначен проректором Петербургского университета. Был членом партии «кадетов»[3].

В 1910 году Давид Давидович Гримм, профессор Юридического факультета был назначен ректором университета, однако, уже в 1911 году из-за массовых студенческих беспорядков и столкновений их с полицией вынужден был подать в отставку. В должности его сменил младший брат, Эрвин Давидович Гримм. Он руководил Петербургским (с 1914 — Петроградским) университетом и в годы войны. В 1916 году профессорско-преподавательский состав университета состоял из 379 человек (81 профессор, 200 приват-доцентов, 81 ассистент); студентов числилось 6394 человека, из них: на юридическом факультете — 3500, на физико-математическом — 2177 (на естественном разряде — 1200, на математическом — 977), на историко-филологическом — 605, на восточном — 112[4].

После революции

После произошедшей в 1917 году Октябрьской революции многие «буржуазные» профессора стали покидать университет. В 1918 году университет покинул и Э. Д. Гримм. С августа 1918 г. приват-доцент в Киевском университете. В декабре 1918 г. покинул Киев, с волной беженцев оказался в Одессе, откуда в январе 1919 г. морем переправился в Севастополь, стал старшим советником в Министерстве внешних сношений в составе правительства С. С. Крыма. В апреле 1919 г. после падения Крымского правительства переправился в Новороссийск, а затем в Анапу, где жила его семья. Стал сотрудником Отдела пропаганды в правительстве А. И. Деникина, в декабре 1919 г. вышел в отставку. В январе 1920 г. эмигрировал сначала в Константинополь, затем, в мае, в Болгарию, где преподавал в Софийском университете, профессор. В июле 1923 года выслан из Болгарии, стал одним из первых эмигрантов, вернувшихся на родину, в СССР. Поселился в Москве.

В апреле 1924 г. принят на службу в НКИД, в общий политический архив. С 1925 г. преподавал в Институте востоковедения им. Нариманова. В 1930 г. вернулся в Ленинград, был редактором в ОГИЗ. В 1932 - 1934 гг. - в БАН, старший библиотекарь. В 1934 г. утвержден в ученой степени доктора исторических наук, начал работу в Институте истории материальной культуры Академии наук. В октябре 1937 г. уволен за неблагонадежность, устроился в Ленинградское отделение Института истории Академии наук СССР. В августе 1938 г. арестован. С июля 1939 г. по февраль 1940 г. на принудительном лечении в психиатрической лечебнице им. Фореля. Через несколько дней после выписки скончался на квартире Б.А. Романова.[5]

Научная деятельность

Научные идеи

Главный труд Гримма по античной истории — «Исследования по истории развития римской императорской власти» в 2-х. томах — был задуман как всеобъемлющее исследование императорской власти в Риме от Августа до Феодосия II (то есть до середины V в.). Ввиду обширности периода автору пришлось отказаться от первоначального намерения и ограничиться временем до Марка Аврелия, но и то, что было сделано, оказалось огромным. По существу работа Гримма — самое обширное исследование по теме Принципата (политической системы Ранней империи) в отечественной литературе[1]. Ученый оспорил главный тезис Моммзена о правовом континуитете Римского государства от эпохи ранних царей до времени Империи.

Сам Гримм устанавливал несколько фаз в развитии нового режима власти, прослеживая трансформацию гражданской монархии Августа в деспотическое правление его преемников, императоров династии Юлиев-Клавдиев (особенно при Гае Калигуле и Нероне), затем новое упорядочение отношений и укрепление престижа императорской власти при Флавиях и, наконец, окончательное утверждение монархической власти в Риме при Антонинах, когда эта власть не только обрела черты нового правопорядка, но и была признана в таком качестве самим обществом[1].

С началом XX века Гримм сосредоточился, главным образом, на истории Франции, в частности, исследованием политических, экономических и социальных идей XVIII—XIX вв.

Основные труды

  • Гримм Э. Д. Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность. СПб., 1894[6].
  • Гримм Э. Д. Период византийско-исламской культуры. Казань: Ученые записки Казанского ун-та, 1896.
  • Гримм Э. Д. Исследования по истории развития римской императорской власти. Том 1. СПб., 1900[7].
  • Гримм Э. Д. Исследования по истории развития римской императорской власти. Том 2. СПб., 1901[8].
  • Гримм Э. Д. Наше политическое положение. СПб.: «Право», 1905. № 14.
  • Гримм Э. Д. Революция 48 г. / в колл. «История Западной Европы по эпохам и странам». СПб., 1907.
  • Гримм Э. Д. Мирабо. СПб., 1907.
  • Гримм Э. Д. Политические воззрения Ипполита Тэна. СПб.: Отчет Санкт-Петербургского университета за 1909 г., 1909.

Напишите отзыв о статье "Гримм, Эрвин Давидович"

Примечания

  1. 1 2 3 [centant.spbu.ru/centrum/publik/frolov/frol0017.htm Э. Д. Фролов. Русская наука об античности. Глава 7. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ НА РУБЕЖЕ ХIХ-ХХ ВВ. В. П. БУЗЕСКУЛ. Э. Д. ГРИММ. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. С. 333—335.]
  2. [greatrussianpeople.ru/info4320.html Великие люди России — Гримм Эрвин Давидович]
  3. [www.pravoznavec.com.ua/books/156/10956/35/ Лекции по догме русского права — В. А. Томсинов. Давид Давидович Гримм (1864—1941). Биографический очерк.]
  4. [spbu.ru/about/arc/chronicle/16-hist-info2 Историческая справка (1819—1917) — Санкт-Петербургский государственный университет]
  5. Беляева О. М. Эрвин Давидович Гримм: судьба ученого на переломе эпох // Исторические записки. Вып.12 (130). М., 2009. С.308 - 351.
  6. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок .D0.9B.D0.B8.D0.B1..D1.80.D1.83 не указан текст
  7. Прослеживается развитие императорской власти от Августа до Нерона (30 г. до н. э. — 68 г. н. э.); работа защищена как магистерская диссертация.
  8. Прослеживается развитие императорской власти от от времени Гальбы до Марка Аврелия (69-180 гг.); работа защищена как докторская диссертация.

Ссылки

  • [savedarchives.net/article/bio-bibliografiia-na-profe-d-grim]
  • Сосницкий Д. А., Ростовцев Е. А. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/343.html Гримм Эрвин Давидович // Биографика СПбГУ]

Отрывок, характеризующий Гримм, Эрвин Давидович

В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.