Гринвальд, Родион Егорович

Родион Егорович Гринвальд
нем. Moritz Reinhold von Grünewaldt
Дата рождения	15 мая 1797(1797-05-15)
Место рождения	Эстляндская губерния
Дата смерти	24 декабря 1877(1877-12-24) (80 лет)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	кавалерия
Звание	генерал от кавалерии
Командовал	Новгородский кирасирский полк, Кавалергардский полк, 1-я гвардейская кавалерийская бригада, 2-я кирасирская дивизия, Гвардейская кирасирская дивизия, Гвардейский кавалерийский корпус
Сражения/войны	Польская кампания 1831 г.
Награды и премии	Орден Святой Анны 2-й ст. (1826), Орден Святого Станислава 3-й ст. (1831), «Virtuti militari» 3-й ст. (1832), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1835), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1837), Орден Святой Анны 1-й ст. (1839), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1841), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1845), Орден Белого Орла (1850), Орден Святого Александра Невского (1857), Орден Святого Владимира 1-й ст. (1867), Орден Святого Андрея Первозванного (1874).

Родион (Мориц Рейнгольд) Егорович Гринвальд (1797—1877) — генерал от кавалерии, главноуправляющий Государственным коннозаводством, кавалер ордена Андрея Первозванного.

Биография

Происходил из дворян Эстляндской губернии и был сыном майора Орденского кирасирского полка Егора Ивановича фон Гринвальда (1763—1817) от брака с Анной-Христиной урождённой фон Курсель (1769—1842). Родился 15 мая 1797 г. в эстляндском замке Конк, принадлежавшем его отцу. Братья и сёстры: Анна Катарина Елена (1793—1872), Иван (Иоганн Христофор Энгельбрехт, 1796—1862, эстляндский губернатор, сенатор), Юлия Магдалена (1799—1878), Отто Магнус (1801—1890), Элизабет Амалия Маргарита (1803—1855), Александр (Александр Георг Фридрих, 1805—1886, президент Эстляндской евангелическо-лютеранской консистории).

Начальное образование получил в Ревельском соборном училище и 13 марта 1813 г. поступил в Кавалергардский полк, где 28 января 1815 г. произведён в эстандарт-юнкеры и далее последовательно получил чины корнета (18 декабря 1815 г.), поручика (9 августа 1817 г.), штабс-ротмистра (10 марта 1819 г.) и ротмистра (1 января 1822 г.), причём 4 апреля 1822 г. был назначен командиром 1-го дивизиона.

После декабрьского восстания 1825 г. был в командировке в Москве, Орле и Курске для производства арестов среди офицеров своего полка, причастных к тайным обществам декабристов.

4 января 1826 г. Гринвальд был произведён в полковники и 23 июня 1827 г. пожалован званием флигель-адъютанта. В этом качестве неоднократно выполнял поручения императора Николая I, касающиеся рекрутских наборов, государственного коннозаводства и инспекции материальной части кавалерийских полков; 22 августа 1826 г. награждён орденом св. Анны 2-й степени.

В кампании 1831 г. против польских повстанцев Гринвальд переправился с войсками через Неман у Ковно и находился в сражении с поляками при Жолтках и последующем преследовании неприятеля к Остроленке. 20 августа 1831 г. назначен командиром Новгородского кирасирского полка, во главе которого находился при штурме Варшавы 25 и 26 августа. За отличия во время Польской кампании награждён орденом св. Станислава 3-й степени (5 ноября 1831 г.) и знаком «Virtuti militari» 3-й степени.

25 июня 1833 г. Гринвальд был произведён в генерал-майоры и получил в командование Кавалергардский полк, 6 декабря 1835 г. зачислен в Свиту его величества, 20 сентября 1837 г. возглавил 1-ю гвардейскую кирасирскую бригаду (с оставлением в должности командира полка), однако 4 мая 1839 г. сдал полк новому командиру и 31 мая был временно уволен в отпуск, в котором находился до ноября. По возвращении к месту службы Гринвальд был командирован в Берлин, где представлял германскому императору Фридриху Вильгельму IV лучших солдат Кавалергардского полка, затем отправился с особым поручением в Ганновер, Вюртемберг и Австрию. За это время Гринвальд был удостоен орденов св. Владимира 3-й степени (4 января 1835 г.), св. Станислава 1-й степени (1 июля 1837 г.), св. Анны 1-й степени (6 декабря 1839 г., императорская корона к этому ордену пожалована 6 декабря 1841 г.), св. Георгия 4-й степени (5 декабря 1841 г., за беспорочную выслугу 25 лет в офицерских чинах, № 6390 по списку Григоровича — Степанова).

12 декабря 1842 г. командовал 2-й кирасирской дивизией, 9 мая 1844 г. — гвардейской кирасирской дивизией. 6 декабря 1844 г. Гринвальд был произведён в генерал-лейтенанты.

28 ноября 1847 г., вследствие неладов с великим князем Михаилом Павловичем, командовавшем Гвардейским корпусом, Гринвальд вышел в отставку. Поселившись в имении брата в Эстляндии, он занялся сельским хозяйством, но 28 мая 1849 г. был назначен состоять при инспекторе Резервного кавалерийского корпуса графе А. П. Никитине; на этом посту совершал многочисленные инспекционные поездки для осмотра строевых и резервных кавалерийских частей, 30 октября 1850 г. пожалован в генерал-адъютанты, 7 февраля 1853 г. назначен членом Комитета о раненых и директором Чесменской военной богадельни.

В 1852 г. император Николай I поручил ему руководить великим князем Николаем Николаевичем (Старшим) при его первых шагах на самостоятельном служебном поприще.

3 апреля 1855 г. Гринвальд был назначен командиром Гвардейского кавалерийского корпуса, 26 августа 1856 г., в день коронации императора Александра II, произведён в генералы от кавалерии и 30 сентября того же года назначен вице-председателем Комиссии для улучшения по военной части и членом Комиссии по учреждению Императорской кавалерийской академии.

В 1858 г. Гринвальд был назначен членом Комиссии по переустройству государственных конных заводов, а в апреле 1859 г. — главноуправляющим Государственным коннозаводством. На этом посту Гринвальд ввёл значительные улучшения в организации коннозаводского дела, сэкономив при этом значительные средства. Эти меры превратили ведомство государственного коннозаводства из исключительно военного в общегосударственное учреждение.

1 января 1864 г. Гринвальд был назначен членом Государственного совета, с оставлением в должности главноуправляющего, а также председателем Остзейского комитета. В Государственном совете Гринвальд поддерживал министра народного просвещения графа Д. А. Толстого во введении классической системы образования; выступал против введения всесословной воинской повинности.

18 декабря 1865 г., по случаю пятидесятилетия военной службы, назначен шефом 4-го эскадрона Кавалергардского полка и получил 6500 десятин земли в Самарской губернии. 17 апреля 1874 г. уволен с поста главноуправляющего Государственным коннозаводством, с оставлением членом Государственного совета, и пожалован орденом св. Андрея Первозванного при высочайшем рескрипте.

Среди прочих наград Гринвальд имел ордена св. Владимира 2-й степени (6 декабря 1845 г.), Белого Орла (6 июня 1850 г.), св. Александра Невского (30 августа 1857 г., алмазные знаки к этому ордену пожалованы 17 апреля 1860 г.), св. Владимира 1-й степени (16 апреля 1867 г.). Также он был почётным членом Харьковского ветеринарного училища, Дерптского ветеринарного института, Полтавского сельскохозяйственного общества и Российского общества покровительства животным.

Гринвальд скончался холостяком 24 декабря 1877 г. в Санкт-Петербурге от мочекаменной болезни. Похоронен в родовом имении Оррисаара в Эстляндии. По характеристике его биографа

Гринвальд был типичным барином-немцем. Сдержанный и осторожный, тяжёлый на похвалу, но прямой до того, что говорил всегда правду в глаза самым высокопоставленным лицам, как бы она им ни была неприятна, честный, беспристрастно-справедливый и самостоятельный, он всецело был предан долгу службы и добросовестному исполнению своих обязанностей и того же требовал от своих подчинённых, зато в случае необходимости он всегда являлся их заступником. Он был строг и взыскателен, но под холодной оболочкой едва ли не напускной суровости и сухости в нём скрывалось тёплое, отзывчивое сердце. Не имея великосветских связей и не будучи царедворцем и даже не владея хорошо французским языком, он был избран в командиры первого гвардейского полка, очевидно, как знаток кавалерийского дела. Скупой в отношении себя, он широко помогал родственникам и подчинённым, весь доход с высочайше пожалованного имения (около 3 тыс. руб.) негласно раздавал бедным служащим ведомства Государственного коннозаводства до конца своей жизни.

Награды

российские:

• Орден Святой Анны 2 ст. (1826)
• Орден Святого Станислава 3 ст. (1831)
• Знак ордена За военное достоинство 3 ст. (1831)
• Орден Святого Владимира 3 ст. (1835)
• Орден Святого Станислава 1 ст. (1837)
• Орден Святой Анны 1 ст. (1839)
• Императорская корона к Ордену Святой Анны 1 ст. (1841)
• Орден Святого Георгия 4 ст. за 25 лет службы (1841)
• Орден Святого Владимира 2 ст. (1845)
• Орден Белого Орла (1850)
• Орден Святого Александра Невского (1857)
• Бриллиантовые знаки к Ордену Святого Александра Невского (1860)
• Орден Святого Владимира 1 ст. (1867)
• Орден Святого Андрея Первозванного (1874)

иностранные:

• Прусский Орден Святого Иоанна Иерусалимского с алмазами (1827)
• Гессен-Дармштадтский Орден Филиппа Великодушного 1 ст. (1841)
• Прусский Орден Красного Орла 1 ст. с алмазами (1851)
• Австрийский Орден Леопольда 1 ст. (1852)
• Веймарский Орден Белого Сокола (1853)

Источники

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Милорадович Г. А. Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 год. СПб., 1886
• Описание юбилея 50-летней службы в офицерских чинах генерал-адъютанта Гринвальда // «Журнал коннозаводства», 1866, № 1.
• Федорченко В. И. Свита российских императоров. Книга 1. М., 2005
• Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биобиблиографический справочник. СПб., 2007

Отрывок, характеризующий Гринвальд, Родион Егорович

Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.