Гриневич, Константин Эдуардович

Константин Эдуардович Гриневич
Дата рождения:	21 сентября 1891(1891-09-21)
Место рождения:	Вологда, Российская империя
Дата смерти:	30 августа 1970(1970-08-30) (78 лет)
Место смерти:	Харьков, Украинская ССР
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	антиковедение, археология, музееведение
Место работы:	Петроградский университет, Томский государственный университет, Харьковский государственный университет
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Харьковский Императорский университет
Научный руководитель:	В. П. Бузескул
Известные ученики:	В. И. Кадеев

Константин Эдуардович Гриневич (21 сентября 1891, Вологда — 30 августа 1970, Харьков) — советский историк и археолог, музеевед, директор Керченского и Херсонесского музеев, главный редактор «Херсонесского сборника», доктор исторических наук, профессор.

Биография

Закончил в 1910 г. вологодскую гимназию. Получил высшее историческое образование на историко-филологическом факультете Харьковского Императорского университета, где учился в 1910—1915 гг. Там же на кафедре Древней истории под руководством В. П. Бузескула продолжил дальнейшую научную подготовку к профессорскому званию. Чуть позднее был откомандирован в Петроград, где он в 1918 г. получил должность приват-доцента, а потом и доцента в Петроградском университете. Там же ему удалось некоторое время поработать с Б. В. Фармаковским, С. А. Жебелёвым и другими учёными.

Был в 1920—1923 гг. директором Керченского археологического музея, потом стал первым директором Херсонесского археологического музея в 1924—1927 гг. Основатель и главный редактор «Херсонесского сборника» в 1926—1930, 1959 г. (Вып. I—III, V). Тогда же получил профессорское звание. В 20-е гг. проводил археологические раскопки и исследования Северного Причерноморья, особенно занимался изучением Боспора (на Таманском и Керченском полуостровах), Херсонесса Таврического и Ольвии. С 1927 г. стал работать в Москве на должности заместителя заведующего музейным отделом Наркомпроса РСФСР и заведующим отделом скульптуры Музея изобразительных наук. В 1928 г. он был избран в действительные члены Института археологии и искусствоведения РАНИОН.

В 1932 г. его арестовали и только в 1939 г. освободили. Однако после освобождения был вынужден переехать в Томск. Работал на профессорской должности и был заведующим кафедры Древней истории Томского университета, преподавал в Томском педагогическом институте (1940—1948 гг.). Занимался археологией Сибири, проводил археологические работы в окрестностях Томска. В 1944 г. стал доктором исторических наук, диссертация была по теме оборонительной системы Херсонеса Таврического. В 1948 г. был уволен и переехал в Нальчик. Там он проработал профессором в Кабардинском педагогическом институте.

В 1953 г. возвратился в Харьков и пребывал там до самого конца своей жизни, занимаясь, как и раньше, исследованием памятников Ольвии и Херсонеса Таврического. С того же года он стал работать в качестве профессора в Харьковском государственном университете, занимая до 1966 г. должность заведующего кафедры Древней истории и археологии ХГУ.

В 1991 г. кафедра истории древнего мира и средних веков Харьковского университета организовала научную конференцию, посвященную 100-летию со дня рождения К.Э. Гриневича.

Научные работы

Книги, путеводители и брошюры

• Гриневич К. Э. Исследования подводного города близ Херсонесского маяка. — М., 1931.
• Гриневич К. Э. За новый музей: Херсонесский музей, как первый опыт приложения марксистских идей в музейном строительстве. — Севастополь: Государственный Херсонесский музей, 1928. — 16 с.
• [annales.info/other/opit_met.htm Гриневич К. Э. Опыт методологии археологической науки]. — Керчь, 1926. — 56 с.
• Гриневич К. Э. Путеводитель по отчётной выставке результатов раскопок Объединенной историко-археологической экспедиции Томского гос. университета и Томского гос. педагогического института в Басандайке летом 1944 года. — Томск, 1945.
• Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок. 1827—1927: Исторический очерк с экскурсионным планом. — Севастополь: Государственный Херсонесский музей, 1927. — 54 с.
• Гриневич К. Э. Херсонес Таврический: История. Руины. Музей: Иллюстрированный путеводитель. — Севастополь: Государственный Херсонесский музей, 1928. — 112 с.

Статьи

• Гриневич К. Э. Археологические исследования в Керчи // Новый Восток. — 1924. — № 6. — С. 524—525.
• Гриневич К. Э. Вместо монастыря — Музей: Письмо из Херсонеса // Крым. — 1925. — № 1. — С. 80-81.
• Гриневич К. Э. Городище «Прекрасная гавань» в свете новейших данных // Вестник древней истории. — 1949. — № 1. — С. 155—160.
• Гриневич К. Э. К вопросу об экономике архаической Ольвии: По материалам раскопок Харьковского ун-та 1960 г. // Античный город. — М., 1963. — С. 51-54.
• Гриневич К. Э. Керченская археологическая конференция // Крым. — 1927. — № 1. — С. 192—193.
• Гриневич К. Э. Краеведческий музей, его задачи, структура и принципы экспозиции // Краеведение. — 1929. — Т. 6.
• Гриневич К. Э. Новые данные по археологии Кабарды // Материалы и исследования по археологии СССР. — 1951. — № 23. — С. 125—139.
• Гриневич К. Э. О достоверности сведений Геродота об Ольвии // Вестник древней истории. — 1964. — № 1. — С. 105—109.
• Гриневич К. Э. Оборона Боспора Киммерийского // Вестник древней истории. — 1946. — № 2. — С. 160—165.
• Гриневич К. Э. Работа Кафедры истории Томского государственного университета им. В. М. Куйбышева // Вопросы истории. — 1946. — № 2-3. — С. 156—157.
• Гриневич К. Э. Разведка древнейшей оборонительной стены Херсонеса в 1927 г. // Вторая конференция археологов СССР в Херсонесе 10-13 сентября 1927 г.: По случаю столетия херсонесских раскопок (1827—1927). — Севастополь, 1927. — С. 20-23.
• Гриневич К. Э. Раскопки в Херсонесе Таврическом в 1926 г. // Сообщения Государственной Академии истории материальной культуры. — 1926. — Т. 1. — С. 321—325.
• Гриневич К. Э. Сто лет херсонесских раскопок // Научный работник. — 1927. — № 9. — С. 28-31.
• Гриневич К. Э. Херсонес и Рим // Вестник древней истории. — 1947. — № 2. — С. 228—236.
• Гриневич К. Э. Юз-Оба: (Боспорский могильник IV в. до н. э.) // Археология и история Боспора: Сборник статей. — Симферополь, 1952. — Т. 1. — С. 129—147.

Литература

• Герасимова Г. Гриневич Костянтин Едуардович // Українські історики ХХ століття: Біобібліографічний довідник. — К.: Інститут історії України НАН України, 2004. — Вип. 2. Ч. 2. — С. 123—125.
• Гриневич Костянтин Едуардович // Радянська енциклопедія історії України. — К.: Академія наук УРСР, 1969. — Т. 1. — С. 462.
• Гріневич Костянтин Едуардович // Енциклопедія історії України. — К.: Наукова думка, 2004. — Т. 2. — С. 205—206.
• К. Э. Гриневич — профессор Харьковского университета: Библиографический указатель. — Харьков, 1991.
• Кадєєв В. І. Костянтин Едуардович Гріневич // Археологія. — 1971. — № 3. — С. 204.
• Кадеев В. И. К 75-летию К. Э. Гриневича // Советская археология. — 1967. — № 4. — С. 187—189.
• Кадеев В. И. К. Э. Гриневич как учёный // Вестник Харьковского университета. — 1992. — № 362: История. — Вып. 25. — С. 129—134.
• Латышева В. А. К. Э. Гриневич как археолог // Древности. 2004. — Харьков, 2004. — С. 284—294.

Ссылки

• [archive.nbuv.gov.ua/e-journals/tavst/2012_2/pdf/8.pdf Асанова У. К. Музейное дело в Крыму в лицах: Константин Эдуардович Гриневич] // Таврійські студії. Історія. — 2012. — № 2.
• [www.memory.pvost.org/pages/grinevichke.html Гриневич Константин Эдуардович] // Люди и судьбы: Биобиблиографический словарь репрессированных востоковедов — жертв политического террора в советский период (1917—1991) / Подг. Я. В. Василькова, М. Ю. Сорокиной. — СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. — 496 с.

Отрывок, характеризующий Гриневич, Константин Эдуардович

– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.