Грининг, Джастина

Джастина Грининг англ. Justine Greening<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр образования, министр по делам женщин и равных возможностей
с 14 июля 2016 года
Глава правительства:	Тереза Мэй
Предшественник:	Ники Морган
Министр международного развития Великобритании
4 сентября 2012 года — 14 июля 2016 года
Глава правительства:	Дэвид Кэмерон
Предшественник:	Эндрю Митчелл
Министр транспорта Великобритании
14 октября 2011 — 4 сентября 2012
Предшественник:	Филип Хэммонд
Преемник:	Патрик Маклохлин
Экономический секретарь Казначейства
13 мая 2010 — 14 октября 2011
Рождение:	Ротерем, Саут-Йоркшир Великобритания
Партия:	Консервативная
Сайт:	[www.justinegreening.co.uk/ tinegreening.co.uk]

Джастин Грининг (англ. Justine Greening; род. 30 апреля 1969, Ротерем, Великобритания) — британский политик от Консервативной партии, с 2012 года — Министр международного развития Великобритании в первом и втором кабинете Дэвида Кэмерона, министр образования и министр по делам женщин и равных возможностей в кабинете Терезы Мэй (с 2016).

Биография

Окончила в Ротереме среднюю школу Oakwood High School, затем Саутгемптонский университет и Лондонскую школу бизнеса.

В ходе парламентских выборов 2005 года Грининг одержала сенсационную победу в избирательном округе Путни в Большом Лондоне над лейбористом и миллионером Тони Колманом, представив новый образ консервативного политика (журналисты отмечали, что ей могло сыграть на руку даже такое обстоятельство, как обучение в государственной средней школе). В 2010 году победила в том же округе с результатом 52 % голосов.

13 мая 2010 года назначена экономическим секретарём Казначейства (эта должность не давала Грининг права участвовать в заседаниях кабинета Кэмерона), но уже 14 октября 2011 года стала полноправным членом правительства, получив портфель министра транспорта. В период нахождения Грининг в этой должности в Лондоне состоялись Олимпийские игры, в ходе которых она публично призвала граждан Великобритании сократить до минимума поездки в столицу, ввиду возникших там транспортных проблем.

4 сентября 2012 года Джастина Грининг стала министром международного развития Великобритании с задачей выполнить обещание, сделанное её предшественником в этой должности Эндрю Митчеллом — к 2013 году довести расходы британского бюджета на финансирование международных программ экономической помощи до 0,7 % ВНП.

Выборы 2015 года принесли Грининг новую победу в округе Путни — она получила поддержку 53,8 % избирателей, а сильнейшая из соперников, лейбористка Шейла Босуелл (Sheila Boswell) — 30 %.

По итогам этих выборов Консервативная партия добилась абсолютного большинства в Палате общин, и 11 мая 2015 года Дэвид Кэмерон сформировал однопартийное правительство, которое пришло на смену его коалиционному кабинету. Джастина Грининг сохранила в нём портфель министра международного развития.

13 июля 2016 года Дэвид Кэмерон ушел в отставку с должности премьер-министра в связи с итогами референдума о членстве Британии в Евросоюзе, на котором британцы проголосовали за выход Великобритании из ЕС. Преемником Кэмерона стала министр внутренних дел Великобритании Тереза Мэй, а в её новом кабинете Грининг 14 июля 2016 года была назначена министром образования и министром по делам женщин и равных возможностей.

Личная жизнь

В прошлом у Грининг была связь с консервативным политиком Марком Кларком, которого в 2015 году исключили из партии после обвинений в пьянстве, употреблении наркотиков, запугивании и шантаже. В июне 2016 года сообщила в своём Твиттере, что у неё роман с женщиной.

Ссылки

• [www.conservatives.com/OurTeam/Members_of_Parliament/Greening_Justine официальный партиный профиль]
• [twitter.com/justinegreening Justine Greening] (англ.). Twitter. Проверено 17 июня 2015.
• [www.parliament.uk/biographies/commons/justine-greening/1555 Rt Hon Justine Greening MP] (англ.). UK Parliament. Проверено 17 июня 2015.
• [www.gov.uk/government/people/justine-greening Rt Hon Justine Greening MP] (англ.). UK Government. Проверено 17 июня 2015.

Отрывок, характеризующий Грининг, Джастина

– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.