Гринфельд, Надежда Евгеньевна

Надежда Евгеньевна Гринфельд (урождённая Кенигшац; 1887, Кишинёв — 1918) — бессарабский политик, одна из двух женщин-депутатов «Сфатул Цэрий» (1917—1918).

Родилась в семье присяжного поверенного Евгения Семёновича (Самойловича) Кенигшаца (1861, Бельцы — 1939, Кишинёв) и Ольги Вильгельмовны (Васильевны) Бернштейн (из потомственных врачебных династий; дед — Самуил Исаакович Кенигшац — был городским врачом Бельц; другой дед — Вильгельм Викентьевич Бернштейн — был врачом в Кишинёве и коллежским советником). Её бабушка — Мария Григорьевна Кенигшац (урождённая Коган) — была литератором и сотрудницей газеты «Недельная хроника „Восхода“» (1882—1883); печаталась также в «Рассвете».

В 1903 году стала членом кишинёвского отделения Бунда, позже — членом РСДРП. Была активна в меньшевистских организациях в Одессе, Киеве и Санкт-Петербурге (впоследствии в Петрограде и Кронштадте).

Как член «Сфатул Цэрий» занимала политическую позицию, противоположную Елене Алистар (второй женщине-депутату этого органа). Ратовала за независимость Бессарабии от Румынского королевства в переходный период с последующим присоединением к России. 2 декабря 1917 года «Сфатул Цэрий» провозгласил создание Молдавской Народной Республики. После аннексии Бессарабии Румынией, в январе 1918 года при попытке перехода через Днестр Надежда Гринфельд была расстреляна румынскими жандармами (тогда же были расстреляны 6 других членов «Сфатул Цэрий» — Василий Рудьев, Фёдор Котарос, Дмитрий Прахницкий, Иван Панцырь, Пётр Чумаченко и Николай Ковсан).

Надежда Гринфельд (как и её отец) является одним из основных персонажей пьесы и романа Семёна Резника «Кровавая карусель» (под именем Фрида Кенигшац, курсистка, 25 лет).

Семья

Её отец, Е. С. Кенигшац, в 1917—1918 годах был гласным кишинёвской городской Думы, членом «Сфатул Цэрий» и помощником комиссара Временного правительства в городе. Мать, О. В. Кенигшац, была управляющей дневным детским приютом.

• Муж — присяжный поверенный Пётр Исаакович Гринфельд (1877 — после 1939), социал-демократ, в 1900—1907 годах участвовал в деятельности Бунда в Кишинёве, Одессе, Киеве, в 1904 году был делегирован на Бернскую конференцию Бунда, в 1917 году был выдвинут кандидатом в депутаты Учредительного Собрания по спискам РСДРП(о).
  • Сын — Лев Петрович Гринфельд (1908—?).

Отрывок, характеризующий Гринфельд, Надежда Евгеньевна

Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.