Гритти, Андреа

Андреа Гритти итал. Andrea Gritti<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Венецианский дож
1523—1538
Предшественник:	Антонио Гримани
Преемник:	Пьетро Ландо
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	1455(1455) Бардолино, Верона
Смерть:	28 декабря 1538(1538-12-28) Венеция
Место погребения:	церковь Сан-Франческо делла Винья, Венеция
Дети:	Луиджи Гритти
Герб Андреа Гритти:

Андреа Гритти (итал. Andrea Gritti; 1455, Бардолино — 28 декабря 1538, Венеция) — 77-й венецианский дож.

Биография

После смерти отца опекуном Андреа был назначен его дед Триадано, влиятельный человек в Венецианской республике.

Благодаря связям деда Гритти приписывают к посольствам Англии, Франции и Испании. В 1485 году молодой дипломат направляется в Константинополь, столицу Османской империи. Здесь он становится близким другом султана Баязида II. Для европейцев он становится посредником в контактах с властью, а также отстаивает интересы венецианцев. В 1499 году в Константинополе Гритти заключают в тюрьму по обвиненению в шпионаже, но избегает казни, благодаря его дружбе и связям. Его освобождают спустя четыре года.

В первых годах шестнадцатого столетия Гритти совершает ряд представительских и дипломатических поездок по странам Европы. А в 1505 году становится подестой Падуи.

В 1509 году после поражения венецианской армии в битве при Аньяделло, Гритти был назначен проведитором венецианских войск. Гритти освобождает Падую, потерянную после Аньяделло. Далее Гритти отнимает у французов Брешию и Бергамо, и попадает в плен. В плену он был отправлен в Париж, где ему удалось добиться расположения Людовика XII и склонить его на сторону Венеции. Вернувшись на родину, он присоединил военные силы республики к французской армии и одерживал новые победы над имперцами.

В 1509 году Андреа Гритти был избран в прокураторы Базилики Сан-Марко. Это назначение было привилегией, которой обладало ограниченное число венецианской знати и было показателем успешной политической карьеры.

До избрания дожем, он продолжал оставаться проведитором и в Камбрейской лиге, и в последующей Священной лиге. Выполнял важные дипломатические миссии. Таким образом, Гритти сделал выдающуюся дипломатическую и военную карьеру.

После избрания дожем в 1523 году, Гритти заключает соглашение с Карлом V, императором Священной Римской империи. Тем самым он выводит Венецию из Итальянских войн. В то же время он пытается сохранить нейтралитет Венеции в борьбе между королём Франции Франциском I и императором Карлом V, убеждая их обратить внимание на предотвращении активности Османской империи.

Для сохранения шаткого мира с турками, Гритти назначает своего сына Луиджи, советником к великому визирю Ибрагиму и султану Сулейману. Но тем не менее, он так и не смог предотвратить нападение Сулеймана I на Корфу в 1537 году, что привело к вовлечению Венеции в войну с турками.

Семья и дети

• Сын Альвизе Луиджи Гритти, рожденный от невольницы во время пребывания Андреа венецианским послом в Стамбуле, стал министром турецкого султана, а также регентом Венгрии с 1530 по 1534 год.

Смерть

Гритти умер в 1538 году. Он был похоронен в церкви Сан-Франческо делла Винья в Венеции.

Отрывок, характеризующий Гритти, Андреа

На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.