Грицай, Алексей Михайлович

Алексей Михайлович Грицай
Портрет Алексея Михайловича Грицая (худ. Коркодым В. Н., 1996)
Дата рождения:	22 февраля (7 марта) 1914(1914-03-07)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	6 мая 1998(1998-05-06) (84 года)
Гражданство:	СССР СССР
Жанр:	сюжетный исторический, пейзаж
Учёба:	ЛИЖСА имени И. Е. Репина
Стиль:	социалистический реализм, реализм
Влияние:	С. М. Зайденберг, И. И. Бродский, В. Н. Яковлев
Награды:
Звания:
Премии:	Государственная премия РСФСР имени И. Е. Репина (1973)
Работы на Викискладе

Алексей Михайлович Грица́й (1914—1998) — советский живописец, педагог, профессор.

Академик АХ СССР (1964; член-корреспондент 1957). Народный художник СССР (1974). Лауреат Государственной премии СССР (1978) и двух Сталинских премий третьей степени (1951, 1952).

Биография

А. М. Грицай родился 22 февраля (7 марта) 1914 года в Санкт-Петербурге. Учился в Ленинграде в студии С. М. Зейденберга. В 1932—1939 годах учился в Академии художеств у И. И. Бродского и В. Н. Яковлева. Преподавал в Художественном училище памяти 1905 года. В 1948—1952 и 1964—1998 годах преподавал в МГАХИ имени В. И. Сурикова (с 1966 года — профессор). Действительный член АХ СССР (1964). Кисти художника принадлежат картины «Вручение Государственного акта на пользование землёй» (1939), «Электропечи» (1947), «В Жигулях. Бурный день» (1948—1950), «Над Волгой» (1950—1952), «Вечером» (1954), «Подснежники. Осинник» (1957), «Первая зелень. Стадо» (1957), «Туман. Телята» (1962), «Пора весны» (1959—1965), «Чёрная вода» (1967), «Ледоход» (1984—1985). В последние годы А. М. Грицай писал преимущественно пейзажи Подмосковья.

А. М. Грицай умер в 1998 году. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

Награды и премии

• Сталинская премия третьей степени (1951) — за пейзаж «В Жигулях. Бурный день» (1948—1950)
• Сталинская премия третьей степени (1952) — за картину «Заседание Президиума Академии наук СССР» и за серию портретов советских учёных (с соавторами)
• Государственная премия СССР (1978) — за цикл пейзажей «Весенний день на Оке», «Май. Весеннее тепло», «Весенние сумерки. Овраг», «Майский вечер», «Весенняя лунная ночь», «В заросшем парке»
• Государственная премия РСФСР имени И. Е. Репина (1973) — за пейзажи «Апрельский вечер», «Бурный день», «Овраг. Весна», «Подснежники», «Восход луны»
• Бронзовая медаль на Всемирной выставке в Брюсселе (1958) — за картину «Подснежники. Осинник» (1957)
• народный художник СССР (1974)
• орден Отечественной войны II степени (4.10.1943)

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/gricai.html Алексей Михайлович Грицай]

Отрывок, характеризующий Грицай, Алексей Михайлович

– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.