Гришин, Михаил Данилович

Михаил Данилович Гришин
Дата рождения	29 января 1898(1898-01-29)
Место рождения	деревня Гнилой-Ольховец, Липицкая волость, Чернский уезд, Тульская губерния, Российская империя
Дата смерти	14 апреля 1982(1982-04-14) (84 года)
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота  Воздушно-десантные войска
Годы службы	1917—1946
Звание
Командовал	5-я стрелковая дивизия (1-го формирования) 2-я стрелковая дивизия 42-я стрелковая дивизия (1-го формирования) 4-й воздушно-десантный корпус 6-я стрелковая дивизия 376-я стрелковая дивизия 286-я стрелковая дивизия 161-я стрелковая дивизия (2-го формирования)
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Великая Отечественная война
Награды и премии

Михаил Данилович Гришин (1898—1982) — советский военачальник, генерал-майор (1942), участник Великой Отечественной войны.

Биография

Родился в Тульской области в крестьянской семье. С детства трудился в сельском хозяйстве, выезжал на заработки в Москву. Во время Первой мировой войны воевал в Прибалтике, был ранен. В 1918 году вступил в Красную Армию. Участник Гражданской войны. Член ВКП(б) с 1926 года. Прошёл путь от комвзвода до командира дивизии. С ноября 1939 года командовал 2-й стрелковой дивизией Западного Особого военного округа в звании полковника.

На начало Великой Отечественной войны 22 июня 1941 года находился в отпуске. Его 2-я стрелковая дивизия была разгромлена в «Белостокском котле». Возвращаясь в свою часть, к концу июня 1941 года сумел добраться только до Борисова, принял участие в обороне Борисова (полковник М. Д. Гришин командовал 2-м боевым участком, который оборонял сам город Борисов; ему подчинялись два сводных стрелковых полка, гаубичный артполк, три отдельных 76-мм артдивизиона, из них два зенитных, и другие подразделения; это уже было похоже на дивизию, так её иногда и называли — «сводная дивизия Гришина»).

После окончания боёв за Борисов находился в распоряжении Главного управления кадров НКО СССР, в конце июля 1941 года на некоторое время возглавил 4-й воздушно-десантный корпус, который действовал на кричевском направлении (участие в боях за Кричев упомянуто в награждени полковника М. Д. Гришина орденом Красного Знамени в ноябре 1941 года). В августе 1941 года возглавил 42-ю дивизию в составе 3-й, затем 21-й армии, которая оборонялась в Полесье.

Позже командовал 6-й стрелковой дивизией, которая вела тяжёлые оборонительные бои в Белоруссии и Брянской области, неоднократно попадала в окружение (р-н п. Суземка, р-н п. Нижнее Песочное на р. Свапа). М. Д. Гришин лично руководил прорывами и был награждён первым орденом Красного Знамени, в наградном листе которого записано: «Находясь в тылу противника в октябре и, выводя дивизию из окружения, он проявил умение и мужество, отвагу и героизм» .

В период разгрома немцев под Москвой в декабре 1941 года участвовал в Елецкой операции на южном крыле Брянского фронта. В 1942 году его 6-я стрелковая дивизия начинала освобождение Воронежа (р-н Чижовка).

В 1943-44 годах М. Д. Гришин командовал 376-й и 286-й стрелковыми дивизиями при прорыве блокады Ленинграда: зимой 1943 года — при прорыве и установлении коридора вдоль южного берега Ладожского озера (Синявино), затем — при наступлении южнее Ленинграда (Колпино) и полном снятии блокады. Летом 1944 года участвововал при разгроме финской армии на Карельском перешейке. 

В 1945 года в качестве командира 286-й стрелковой дивизии 1-го Украинского фронта участвовал в Висло-Одерской операции, вёл наступательные бои за Краков, Катовице, Домбровский угольный бассейн в Силезии

После увольнения в запас работал в г. Пермь, затем жил в Москве, где умер в 1982 году.

Награды

• Орден Ленина
• 2 ордена Красного Знамени
• Орден Суворова 2 степени
• Орден Кутузова 2 степени
• Медаль ХХ лет РККА
• другие медали.

Отрывок, характеризующий Гришин, Михаил Данилович

– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!