Гроб

Гроб (домови́на, саркофаг, труна) — продолговатый ящик, в котором обычно хоронят в земле мёртвые тела.

Общеславянское слово «гроб» имеет первоначальное значение — «яма», «могила».

Древние славяне в дохристианский период не хоронили покойных в том гробу, который подразумевается современным значением этого слова. Умершего опускали в могилу, выкопанную в земле в виде большого дома, клали туда его одежду, съестные припасы, сосуды с напитками и чеканную монету, а затем закладывали могилу сверху — вероятно, так выглядели самые первые склепы.

Со временем у многих народов, преимущественно христианского вероисповедания, для захоронения упокоенных в землю стали применять деревянные гробы. На Руси гроб иначе назывался домовиной. Изначально для погребения использовали деревянные простые гробы, затем их стали красить и обивать тканью.

Описание

Гроб чаще всего имеет специфическую форму, крышку, нередко бывает обшит материалом снаружи (чаще всего красным, хотя возможны и другие цвета) и внутри (чаще всего белым). Может быть украшен рюшем, глазетом и т. п.

Гробы делают на 8-9 сантиметров выше роста трупа.

В последнее время в России наряду с однокрышечными гробами употребляются двухкрышечные гробы, в которых нижняя крышка, как правило, остаётся все время закрытой, а верхняя крышка открывается для прощания.

В русских церковных текстах «гроб» (вслед за церковнославянским языком) означает не ящик для тела, как в современном языке, а гробницу или могилу.

В частности, в синодальном переводе Библии «во гробе» означает «в погребальной пещере» (по восточному обычаю).

До сих пор такое значение употребляется в названии храм Гроба Господня («храм в честь места, где был погребён Христос»).

Разновидности гробов

• Цинковый гроб
• Безопасный гроб

Отрывок, характеризующий Гроб

– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.