Гроббелар, Брюс

Брюс Гроббелар
Общая информация
Полное имя	Брюс Дэвид Гроббелар
Прозвище	Человек из джунглей (англ. Jungleman), Клоун
Родился	6 октября 1957 (66 лет) Дурбан, Южно-Африканский Союз
Гражданство	ЮАР Великобритания Родезия Зимбабве
Позиция	вратарь
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1973—1974	Хайлендерс	? (-?)
1975	Чибуку (Шумба)	? (-?)
1976	Хайлендc Парк	0 (0)
	Джомо Космос	? (-?)
1977—1978	Дурбан Сити	? (-?)
1979—1980	Ванкувер Уайткэпс	24 (-30)
1980	→  Кру Александра	24 (-?/1)
1980—1994	Ливерпуль	440 (-381)
1993	→  Сток Сити	4 (-?)
1994—1997	Саутгемптон	32 (-48)
1997	Плимут Аргайл	36 (-?)
1997	Оксфорд Юнайтед	0 (0)
1997—1998	Шеффилд Уэнсдей	0 (0)
1997—1998	Олдхэм Атлетик	4 (-?)
1998	Чесхэм Юнайтед	4 (-?)
1998—1999	Бёри	1 (-?)
1999	Линкольн Сити	2 (-?)
2001—2002	→  Хелленик	1 (-?)
2007	Нортвич Виктория	1 (-?)
2007	Глассхоутон Уэлфэйр	1 (-?)
Национальная сборная**
1977	Родезия	1 (-?)
1980—1998	Зимбабве	32 (-?)
Тренерская карьера
1999	Сэвен Старз
2000	→  Зимбабве
2001—2002	→  Хелленик
2002—2003	Суперспорт Юнайтед
2004	Мэннинг Рейнджерс
2004	Умтата Буш Бакс
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Брюс Дэ́вид Гро́ббелар (англ. Bruce David Grobbelaar; род. 6 октября 1957, Дурбан) — родезийский и зимбабвийский футболист, выступавший на позиции вратаря. Один из лучших вратарей «Ливерпуля» и Африки всех времён.

Биография

Брюс Гроббелар родился в семье богатого фермера. Когда Брюс был ещё совсем мал, в Родезии вспыхнула многолетняя гражданская война, омрачившая его детство и юность.

Брюс начал свою карьеру в клубе «Хайлендерс», базирующемся в городе Булавайо, втором по величине городе Родезии. Однако вскоре его, юного спортсмена и вратаря молодёжной сборной страны, призвали в армию, в личный парашютно-десантный батальон спецназа тогдашнего премьера Родезии Яна Смита, состоявшего из лучших молодых спортсменов страны. Гроббелар проходил военные тренировки под руководством инструкторов Моссада, затем его отряд стал совершать карательные рейды против террористов, на счету Гроббелара десятки человеческих жизней, он выжил, как сам позже говорил, благодаря «40 способам убийства», которым его обучили израильские инструктора. Первым заданием, в котором участвовал Гроббелар, стала высадка на севере страны с целью захвата лидера террористов Роберта Мугабе в его штаб-квартире, позже Гроббелар вспоминал: «В первую же ночь террористы атаковали наш лагерь. Я тогда стоял в дозоре и застрелил двоих. А иначе нельзя — это война! На ней выживает тот, кто выстрелит и раньше, и точнее!» На войне Гроббелар провёл полтора года.

Благодаря связям отца Брюса отправили в запас, и семья перебралась сначала в столицу Родезии, Солсбери, затем в ЮАР. Там Брюс подписал контракт с «Джомо Космос». Но в то время и в ЮАР было неспокойно, и семья Гроббеларов вскоре переехала в США, но там с футболом было сложно, и Брюс играл там на позиции кетчера в бейсбольной команде «Норт Адамс Стейт Колледж».

Гроббелар не оставил мечту играть в футбол: он уехал в Англию, просился на просмотр в «Вест Бромвич Альбион», но его отказались даже просматривать. Он ходил по клубам, но ему, на тот момент никому не известному иностранцу, везде отказывали; Гроббелар почти подписал контракт с клубом 4-го английского дивизиона «Борнмут», но сделка сорвалась в последний момент. В 1979 году Гроббелар едет в Южную Америку, там он попадается на глаза скаутам из канадской команды «Ванкувер Уайткэпс», с которыми подписывает контракт. Тренером его в этом клубе был Тони Уэйтерс, а партнёрами — знаменитые Руд Крол и Ален Болл-младший.

Дебютировав в 1979 году в матче с «Сиэтл Саундерс», Гроббелар быстро стал кумиром болельщиков «Уайткэпс». В 1980 году Гроббелар совершил поездку в Англию, чтобы встретиться с друзьями семьи. Случайный телефонный звонок свёл его с Роном Аткинсоном, тогдашним тренером «Вест Бромвич Альбион». Брюс прекрасно проявил себя на просмотре, Аткинсон решил подписать с ним контракт, но Брюс не смог получить разрешение на работу в Великобритании и был вынужден вернуться в Ванкувер. Через несколько месяцев Брюс перешёл из «Уайткэпс» на правах аренды в команду «Кру Александра» из третьего английского дивизиона. В программке к первому его матчу Брюса по ошибке назвали Биллом. В общей сложности за «Кру» Гроббелар провёл 24 матча и забил свой единственный в профессиональной карьере гол (с пенальти; в своей последней игре за «Кру»). После той игры, когда Брюс уже собирался лететь в Канаду, на него вышел главный скаут «Ливерпуля» Том Сондерс, который искал для своего клуба второго голкипера. Том связался с Тони Уэйтерсом с предложением о переходе Брюса в «Ливерпуль», и Уэйтерс дал согласие. Сумма трансфера составила 250 000£. 17 марта 1981 года Гроббелар официально стал игроком «Ливерпуля».

При первом же знакомстве с командой Гроббелар сказал тогдашнему основному голкиперу мердсисайцев Рэю Клеменсу: «Ты слишком стар, через год я буду стоять на твоём месте». Всё так и получилось: вскоре Клеменс был продан в «Тоттенхэм», а Гроббелар стал голкипером номер один. Однако первые матчи Брюса в воротах «Ливерпуля» изобиловали ошибками. «Ливерпуль» не слишком удачно играл в первой половине сезона 1981/82, но в новом 1982 году тренер Боб Пейсли добился от игроков лучшего, на что те были способны. «Ливерпуль» заиграл — выиграл чемпионский титул, а также Кубок лиги, в финале которого был обыгран 3:1 «Тоттенхэм», ворота которого защищал как раз бывший голкипер «красных» Рэй Клеменс.

В период с 1981 по 1994 год Гроббелар провёл 627 игр за «Ливерпуль». Одна игра была особенной. Это был финал Кубка Европейских чемпионов 1984 года против итальянской «Ромы». Основное время того матча закончилось вничью 1:1, и была назначена серия пенальти. Перед ударами Гроббелар кривлялся, жевал сетку ворот, имитируя поедание спагетти, совершал волнообразные движения ногами, впоследствии прославившиеся под названием «ноги-спагетти» (англ. spaghetti legs). В результате двое футболистов «Ромы», Бруно Конти и Франческо Грациани, пробили мимо ворот, «Ливерпуль» победил в серии пенальти со счетом 4:2, а Брюс Гроббелар стал первым африканцем из неколониальной страны (Колуна, Эйсебио, Алберту да Кошта Перейра и другие игроки «Бенфики» были из стран-колоний Португалии), выигравшим Кубок Европейских чемпионов.

В следующем году «Ливерпуль» вновь вышел в финал Кубка чемпионов. Когда в финальном матче в ворота «красных» был назначен пенальти, Гроббелар попытался повторить свой трюк, но игрок «Ювентуса» Платини был неумолим и пробил с «точки» точно. «Ливерпуль» проиграл 0:1, а матч запомнился не столько самим футболом, сколько избиением и гибелью итальянских болельщиков (Эйзельская трагедия). Результатом событий вне поля стали множество погибших и покалеченных, а также отлучение клубов с Туманного Альбиона от международных встреч на 5 лет («Ливерпуля» на 8 лет).

В 2005 году вратарь «Ливерпуля» Ежи Дудек в финальном матче Лиги чемпионов против «Милана», завершившегося серией послематчевых пенальти, скопировал ставшие знаменитыми «ноги-спагетти» Гроббелара. «Ливерпуль» победил в серии со счётом 3:2 и добавил в свою коллекцию трофеев пятый Кубок европейских чемпионов.

Гроббелар ещё долго играл за «Ливерпуль», иногда оказываясь под огнём критики прессы, но всегда доказывая главным тренерам Ливерпуля (Бобу Пейсли, Джо Фагану и Кенни Далглишу) свою значимость и необходимость для команды. Он всегда защищал свою оригинальность и непохожесть на других вратарей. Говорил, что даже воюя в Зимбабве, он любил и ценил футбол, и неважно, что ему предлагали взамен. Его любили болельщики, потому что он никогда не был равнодушным, за свои ошибки отвечал чётко, признавая вину, не боялся публично ругать своих защитников и себя самого. За годы в «Ливерпуле» он выиграл больше трофеев, чем любой из его современников.

При Далглише Ливерпуль стал скатываться со своих позиций, и вместе с этим всё хуже играл Гроббелар. В феврале 1991 года Далглиш был уволен, а на его место пришел Грэм Сунесс, которому артистичная манера футбола в исполнении Гробелаара была не по душе. Сунесс назвал его «неуклюжим шкафом, который занимает место в раздевалке». Брюс потерял место в составе, уступив его Майку Хуперу. Сунесс поставил условие, что если Гробелаар откажется от своих «цирковых номеров», то снова станет основным голкипером. Гроббелаар отвечал:

Человек, который воевал в джунглях Родезии и много раз смотрел смерти в глаза, не способен серьёзно относиться к футболу.

В 1992 году Гроббелар получил зимбабвийский паспорт, чтобы играть за сборную Зимбабве, за которую он затем провёл 32 игры.

Летом 1992 года в Ливерпуль пришёл молодой и перспективный Дэвид Джеймс из «Уотфорда». Джеймс застолбил за собою пост номер один, а Гроббелар провёл в сезоне 1992—1993 лишь 6 встреч, а конец того сезона провёл в аренде в «Сток Сити». При этом, в игре 1/8 финала Кубка Кубков с московским «Спартаком» Гроббелар получил первую в карьере красную карточку. Неуверенная игра Джеймса в начале сезона 1993—1994 позволила Гроббелару снова стать первым номером «Ливерпуля», но сезон, отлично начавшийся, закончился провально, а Гроббелар на мерсисайдском дерби даже ударил молодого полузащитника своей команды Стива Макманамана, что было расценено прессой, как вероятный конец его карьеры в «Ливерпуле». Брюс всё же играл до конца сезона, пока не травмировался на последней минуте проигранного матча в Лидсе 18 февраля. Это было его последнее появление в футболке «Ливерпуля».

Летом 1994 года Гроббелар в статусе свободного агента перешёл в «Саутгемптон» и дебютировал в этом клубе 20 августа в матче с «Блэкберн Роверс» (1:1). В составе «святых» он провёл 2 сезона. Несмотря на начавшееся судебное разбирательство по договорным матчам, тренер команды Ален Болл-младший верил в Гроббелара. Следующие сезоны в «Саутгемптоне» не заладились, в том числе из-за многочисленных отлучек по судебным делам (в сезоне 1995/1996 он провёл только два матча), и в 1997 году Гроббелар перешёл в «Плимут Аргайл».

В ноябре 1994 Гроббелар был обвинён бульварной газетой «The Sun» в том, что во время пребывания в Ливерпуле он брал взятку от одной из команд, давая согласие на «нужный» счёт, даже существовала видеозапись этого инцидента, где Гроббелар обсуждает это мероприятие. Вместе с ним были обвинены в договорных матчах вратарь «Уимблдона» Ханс Сегерс, нападающий «Астон Виллы» Джон Фашану и малайзийский бизнесмен Хенг Суан Лим.

Гроббелар утверждал, что он лишь собирал свидетельства преступного замысла с намерением принести доказательства в полицию. После двух судебных разбирательств присяжные заседатели не смогли договориться о приговоре, Гроббелар и остальные подсудимые были освобождены в ноябре 1997 года. Позже Гроббелар предъявил иск газете «Сан» на 85 000£ и выиграл дело. «Сан» снова подала в суд на Гроббелара, разбирательство взяла на себя Палата Лордов, которая установила, что хотя многие утверждения не были доказаны (в частности, не было доказано то, что взятки могли повлиять на исход матчей), всё же имелось основание для утверждений о непорядочности Гроббелара (он и сам признал, что брал взятки), и сумма выплаты по иску в пользу Гроббелара была сокращена до 1£ — самой низкой цены за клевету, которая возможна в Великобритании. Также Гроббелара обязали оплатить газете «The Sun» судебные издержки на сумму 500 000 £. Гроббелар был неспособен выплатить эту сумму и объявил себя банкротом.

После Плимута Гроббелар два сезона скитался по разным командам, нигде не задерживаясь подолгу, прежде чем вернуться в ЮАР. Там он тренировал команду «Сэвен Старз», приняв её в зоне вылета, а закончив первенство на 4-м месте в турнирной таблице. Недолго работал тренером сборной Зимбабве, затем тренировал южноафриканский «Хелленик», несколько матчей отстояв в его воротах.

В 2000 году Брюс приехал в Англию на благотворительный матч, организованный Мариной Далглиш, женой Кенни Далглиша, которая смогла победить рак, сборы с матча пошли на исследования раковых заболеваний. Матч повторял финал Кубка Англии 1986 — «Ливерпуль»—"Эвертон". «Ливерпуль» выиграл 1:0.

В 2004—2006 годах Гроббелар работал комментатором на телеканале Sky One.

На официальном фан-сайте «Ливерпуля» был организован опрос по определению лучших игроков за 100 лет, Гроббелар занял второе место среди голкиперов клуба.

В 2007 году Гроббелар сыграл несколько матчей, помогая командам низших английских лиг сохранить прописку в своём дивизионе.

Достижения

Командные

• Обладатель Кубка европейских чемпионов: 1983/84
• Финалист Кубка европейских чемпионов: 1984/85
• Чемпион Англии: 1981/82, 1982/83, 1983/84, 1985/86, 1987/88, 1989/90.
• Обладатель Кубка Англии: 1985/86, 1988/89, 1991/92.
• Обладатель Кубка английской Лиги: 1981/82, 1982/83, 1983/84.
• Обладатель Суперкубка Англии: 1983, 1989, 1990, 1991

Личные

• Второе место в списке лучших голкиперов в истории «Ливерпуля» по опросу болельщиков
• По версии ИФФХС занимает 7-е место в десятке лучших вратарей Африки

Ссылки

• [www.liverpoolfc.tv/team/past_players/players/grobbelaar/ Профиль игрока на официальном сайте «Ливерпуля»] (англ.)
• [www.lfchistory.net/player_profile.asp?player_id=308 Профиль игрока на LFCHistory.net] (англ.)
• [footballplayers.ru/players/Grobbelaar_Bruce.html Профиль игрока на footballplayers.ru] (рус.)
• [www.liverbird.ru/player/147 Профиль игрока на Liverbird.ru] (рус.)
• [www.soccerbase.com/players/player.sd?player_id=3105 Статистика на soccerbase.com] (англ.) (англ.)

Отрывок, характеризующий Гроббелар, Брюс

– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.