Гробиня

Город Гробиня латыш. Grobiņa Герб Страна ЛатвияЛатвия Статус краевой город Регион КурземеКурземе Край Гробинский Координаты 56°32′09″ с. ш. 21°09′56″ в. д.56.53583° с. ш. 21.16556° в. д. / 56.53583; 21.16556    Первое упоминание XIII век Город с 1695 Площадь 5.12 км² Население 4225 человек (2011) Плотность 825.2 чел./км² Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 Телефонный код (371) 634 Почтовый индекс LV-3430 Код ATVK 0641009

Гро́биня (латыш.  Grobiņa) — город на западе Латвии, в 11 км к востоку от Лиепаи.

История

Гробиня впервые упоминается в XIII веке как место нахождения орденского замка Зеебург (Гробин, ныне в руинах).

История поселения на месте Гробина уходит корнями во времена эпохи викингов. Шведский археолог Биргер Нерман, проводивший раскопки в 1929-1930 годах, считал, что на месте Гробини в VII—IX веках существовала крупная колония викингов, по значению и размерам не уступавшая Старой Ладоге, под защитой которой жили и возделывали землю поселенцы с Готланда. О многолюдности поселения свидетельствует обнаружение 3000 могильников. Мария Гимбутас выделяла Гробиню в качестве буферной зоны, через которую западные технологии проникали в земли славян и балтов.

Расцвет поселения в Гробине приходится на VIII век. Уже в IX веке экономическое значение этого поселения в земле куршей падает, вероятно, в связи с подъёмом конкурирующих торгово-ремесленных центров в землях пруссов — в Каупе и Трусо. В настоящее время, существование колоний выходцев из Готланда на восточном побережье Балтики подвергнуто сомнению современными скандинавскими учёными (Carlson 1983; Nhunmark-Nyl 1991; Jansson 1991). Многие вещи из латвийского Гробиня, который отождествляется с Сеебургом («крепостью на море»), действительно скандинавского происхождения и датируются началом эпохи викингов, однако их связь с готландским населением необоснована.

Война куршей с викингами

По находкам сплющенных наконечников стрел Б. Нерман установил, что в середине IX века поселение Гробин оказалось в центре масштабных военных действий, которые, вероятно, привели к его окончательному оставлению. Он связывал эти данные с известием о вторжении в Прибалтику армии шведского короля Олафа, донесённым до нас бременским архиепископом Римбертом (ум. 888) в жизнеописании св. Ансгара:

Власти свеонов издавна подчинялось некое племя, обитавшее далеко от них и называвшееся куры. Но вот уже в течение долгого времени куры бунтовали и не признавали их власть. Зная об этом, даны в то время, когда епископ уже прибыл в Свеонию, собрав множество кораблей, отправились в тамошнюю страну, желая разграбить добро её жителей и подчинить их себе. В этом государстве было пять городов.

Итак, жившие там люди, узнав об их приходе, собрались вместе и стали мужественно бороться и защищаться. Одержав победу и уничтожив в резне половину данов, они разграбили половину их кораблей, захватив у них золото, серебро и много другой добычи.

Услыхав об этом, вышеупомянутый король Олаф и народ свеонов, желая стяжать себе имя тех, кому удалось совершить то, чего не сделали даны, тем более что раньше куры подчинялись им, собрали бесчисленное войско и явились в тамошние края. Сначала они неожиданно подошли к некоему городу их государства, называемому Сеебург, в котором находились семь тысяч воинов, и, совершенно опустошив и разграбив, подожгли его.

— Римберт — [www.vostlit.info/Texts/Heilige/Westen/IX/860-880/Ansgar/frametext.htm Vita Ansgari]

Транспорт

Автодороги

Через Гробиню проходит автомагистраль A9 Рига — Скулте — Лиепая.
К Гробине подходят региональные автодороги P106 Эзере — Эмбуте — Гробиня, P111 Вентспилс (Лечи) — Гробиня и P113 Гробиня — Барта — Руцава.
Среди местных автодорог следует отметить V1222 Ница — Отаньки — Гробиня.

Междугородное автобусное сообщение

Основные маршруты Гробиня — Лиепая; Гробиня — Салдус — Калнциемс — Рига; Гробиня — Салдус — Елгава — Рига; Гробиня — Кулдига — Вентспилс; Гробиня — Кулдига — Тукумс — Рига; Гробиня — Кулдига — Талсы.

Литература

• Francis Donald Logan. The Vikings in History. Routledge (UK), 1992.
• B. Nerman. Grobin-Seeburg, Ausgrabungen und Funde. Stockholm, 1958.

Ссылки

• [www.grobina.lv Официальный сайт Гробинского края]  (латыш.)
• [www.mesta.lv/index.php?p=11&id=8057 Информация о городе на туристическом портале mesta.lv] (рус.)
• [vietvardi.lgia.gov.lv/vv/to_www_obj.objekts?p_id=9049 Информация о городе в топонимической базе данных]  (латыш.)

Отрывок, характеризующий Гробиня

– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.