Сокровищница Атрея

Сокро́вищница Атре́я или Гробни́ца Атре́я, устаревшее название — Гробница Агамемнона — условное наименование крупной подкурганной гробницы ульевого типа («толос») в Микенах на холме Панагица, сооружённой около 1250 года до н. э.

Назначение

Вероятно, в гробнице хранились останки правителя, завершившего сооружение микенской крепости, или одного из его преемников. Форма гробницы напоминает форму других толосов восточного Средиземноморья, обнаруженных, в том числе, и в окрестностях Микен, однако по своей монументальности и грандиозности является одним из важнейших монументов микенской цивилизации.

История

Срок, в течение которого использовалась гробница, неизвестен; она упоминается у Павсания. В 1879 году Генрих Шлиман исследовал данную гробницу вместе с другими захоронениями микенского акрополя.

Описание конструкции

Вход в камеру шёл через наклонный коридор-дромос длиной 36 метров. Каменная перемычка над входом весит 120 тонн. Камера гробницы представляла собой круглое помещение с куполом, сооружённым методом ложного (ступенчатого) свода. При строительстве применялась сухая кладка. Внутренняя высота составляет 13,5 м, а диаметр — 14,5 м. Короткий коридор вёл из толоса в боковую камеру, которая имела почти кубическую форму. По размерам, гробница была крупнейшим купольным сооружением своего времени вплоть до сооружения Храма Меркурия в Байях и Римского пантеона. Гробницы под Керчью (античным Пантикопеем) восходят к микенским по конструкции и стилю сооружения.

Ссылки

• [www.vGreece.com/index.php?entry=entry061018-191233 Treasury of Atreus] 360° Interactive virtual tour
• [www.iol.ie/~geniet/eng/atreus.htm A different light inside Treasury of Atreus]

Отрывок, характеризующий Сокровищница Атрея

– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.