Гроновка и Регнерка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 50°28′56″ с. ш. 16°10′48″ в. д. / 50.48222° с. ш. 16.18000° в. д. / 50.48222; 16.18000 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.48222&mlon=16.18000&zoom=14 (O)] (Я) Источники Гроновка и Регнерка (чеш. Prameny Hronovka a Regnerka), иногда оба источника называют одним словом Прдлавка (чеш. Prdlavka) — минеральные источники, расположенные в Гроновском парке (Гронов, район Наход, Краловеградецкий край), недалеко от родного дома чешского писателя Алоиса Йирасека.

Источники были открыты приблизительно в 1865 году Регнером Гавловицким, который обнаружил у одного из источников ржавый осадок. Вскоре выяснилось, что вода в этих источниках обладает лечебными свойствами. У источников с 1869 года некоторое время был небольшой курорт с возможностью искупаться в одной из двух ванн, наполненных водой из источников. Владельцем курорта был отец Алойса Йирасека. Предпринимались попытки разливать воду в бутылки, однако из-за её слишком короткого срока годности от этой идеи вскоре пришлось отказаться.



Состав воды и её свойства

Вода в источнике газированная. При долгосрочном употреблении может способствовать избавлению от жёлчных и почечных камней. Вода содержит кальций, йод, железо и серу. Из-за серы вода имеет заметный характерный запах.

Источники

  • [www.mestohronov.cz/vitejte-u-nas/clanek/mineralni-prameny О источнике на официальном сайта города Гронова]
  • [www.turistika.cz/mista/hronovka-a-regnerka-mineralka-v-hronove Информации о источниках на сайту turistika.cz]
  • [vinnetou.site.cas.cz/rousek/HRONOV/kultura.html Статья о Гронове ]


Напишите отзыв о статье "Гроновка и Регнерка"

Отрывок, характеризующий Гроновка и Регнерка

– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.